— Все это еще вернется к вам, Следопыт. Такой честный, благородный человек не должен губить свое счастье из-за пустой мечты. Опять вы будете крепко спать во время ваших охотничьих скитаний и вам будет сниться убитая вами лань или пойманный бобер.
— Эх, Мэйбл, не хочу я больше видеть такие сны. Пока я вас не знал, мне доставляло удовольствие представлять себе, как я гоняюсь за добычей или иду по следу ирокезов, бросаюсь в бой или из засады нападаю на врагов. Я находил в этом радость, таков уж мой нрав. Но, с тех пор как я встретил вас, все это больше не тешит меня. Теперь мне уже не нравятся мысли о таких грубых забавах, а последнюю ночь, когда мы стояли в гарнизоне, мне привиделось, будто в тени кленовой рощи стоит моя хижина и под каждым деревом я вижу Мэйбл Дунхем, а птицы на ветках вместо щебетанья, данного им природой, распевают баллады, и даже лань остановилась их послушать. Я было попробовал подстрелить ее, но «оленебой» дал осечку, и она рассмеялась мне в лицо лукаво, будто молодая девушка, и ускакала прочь, оглядываясь на меня и как бы приглашая следовать за собой.
— Не будем больше об этом. Следопыт, не надо, — умоляюще проговорила Мэйбл, вытирая слезы; простодушие и серьезность, с какими этот суровый обитатель лесов раскрывал ей свою неподдельную любовь, глубоко взволновали благородное сердце девушки. — А теперь пойдемте навстречу батюшке. Он, вероятно, где-то здесь, я только что слышала выстрел совсем рядом.
— Сержант ошибся, да, сержант ошибся — напрасно пытаться соединить голубку с волком…
— А вот и батюшка! — прервала его Мэйбл. — Постараемся принять бодрый и веселый вид, как подобает добрым друзьям, а наши тайны будем хранить про себя, хорошо?
Они замолчали. Послышался треск сухих сучьев под ногами, и тут же показался, раздвигая ветки кустов, сам сержант. Выйдя на открытое место, старый солдат испытующе поглядел на дочь, потом на ее спутника и ласково проговорил:
— Мэйбл, доченька, ты молода и проворна, пойди подбери-ка птицу, которую я подстрелил. Она упала вон туда, в заросли болиголова на берегу, а так как Джаспер уже подает знаки, что пора сниматься с якоря, тебе нет надобности карабкаться обратно на гору, через несколько минут мы сами спустимся вниз.
Мэйбл повиновалась и легкими, упругими шагами, как и полагается юной, здоровой девушке, сбежала с холма. Но, хотя ступала она легко, на душе у нее было тяжело; как только заросли кустарника скрыли ее от глаз отца и его друга, она бросилась на землю и так судорожно зарыдала, будто сердце ее разрывалось от боли. Пока она не исчезла из виду, сержант с отцовской гордостью следил за нею взглядом, потом повернулся к своему приятелю с самой добродушной улыбкой, на какую только был способен.
— Видишь, дружище, от матери она унаследовала легкость и гибкость стана, — сказал он, — ну, а от меня к ней перешло немножко отцовской силы. Но мать, по-моему, не была так красива. Впрочем, в роду Дунхемов и мужчины и женщины тоже были недурны собой. Что ж. Следопыт, я уверен, ты не упустил удобного случая и откровенно высказал все моей дочери? В подобного рода делах женщины любят ясность.
— Мне кажется, что мы с Мэйбл в конце концов поняли друг друга, сержант, — ответил тот, отвернувшись и избегая взгляда старого ветерана.
— Вот и отлично! Есть люди, которые воображают, будто некоторые сомнения и неопределенность придают больше прелести любви, но я думаю иначе: чем проще слова, тем скорее они доходят до сердца. Мэйбл, наверное, удивилась?
— Боюсь, что да, сержант. Боюсь даже, что для нее это было полной неожиданностью.
— Тем лучше. Ведь неожиданность в любви — все равно что засада на войне, и она так же законна: правда, легче разобраться, застал ли ты врасплох неприятеля, чем женщину. Но Мэйбл, надеюсь, не обратилась в бегство, дружище?
— Нет, сержант, она не делала попыток к бегству, это я могу утверждать с чистой совестью.
— Надеюсь, что девушка оказалась также и не слишком податливой? Мать ее была очень застенчива целый месяц я не мог добиться от нее толку. И все-таки откровенность говорит как в пользу мужчины, так и женщины.
— Да, да, конечно, но нельзя забывать и о благоразумии.
— Не жди благоразумия от юного создания в двадцать лет, Следопыт, оно придет позднее, вместе с опытом. Вот если бы кто-нибудь из нас двоих ошибся, это было бы непростительно, но с девушки такого возраста, как Мэйбл, нельзя слишком много спрашивать.
Пока сержант излагал свои взгляды, Следопыт непрерывно менялся в лице, хотя к нему отчасти уже вернулось самообладание, всегда ему свойственное и развившееся еще больше от многолетнего общения с индейцами. Он то поднимал, то опускал глаза, даже нечто вроде улыбки промелькнуло на его суровом лице; казалось, он вот-вот рассмеется своим беззвучным смехом Но эта веселость, которую он вряд ли испытывал, тут же уступила место выражению скорби. Это необычное сочетание в нем невыносимой душевной муки с врожденной простодушной жизнерадостностью больше всего поразило Мэйбл. Во время происшедшего между ними объяснения ей подчас казалось, что сердце Следопыта не так уж сильно задето, потому что веселая и простодушная улыбка вдруг появлялась на его лице, открывая душу, наивную и непосредственную, как у ребенка. Но это впечатление было мимолетным, и опять она ясно видела его страдания, мучительные и глубокие, терзавшие его сердце. И в самом деле. Следопыт был в этом отношении сущее дитя: не обладая знанием света, он не умел скрывать ни единой своей мысли, и его гибкий и жадный, как у ребенка, ум необыкновенно легко воспринимал любое внешнее впечатление и так же легко отвечал на него; ребенок со своенравной фантазией едва ли мог бы с большей легкостью впитывать впечатления, чем этот взрослый человек, такой наивный в своих чувствованиях и такой суровый, мужественный и стойкий во всем, что касалось его повседневных занятий.
— Твоя правда, сержант, — согласился Следопыт, — такому человеку, как ты, ошибаться действительно не пристало.
— Дай только срок, и ты убедишься, какая Мэйбл славная и правдивая девушка!
— Эх, эх, сержант!
— Человек с твоими достоинствами может тронуть даже каменное сердце, Следопыт, дай только срок!
— Сержант Дунхем, мы с тобой старые друзья, не один поход проделали мы вместе в здешних пустынных местах, и мы столько раз приходили друг другу на выручку, что можем говорить прямо. С чего ты, собственно, взял, что такой девушке, как Мэйбл, может приглянуться такой неотесанный человек, как я?
— Как это — с чего? Причин много, и весьма основательных, дружище. Та самая выручка например и совместные походы, о которых ты упомянул. Да и вообще, ты мой верный и испытанный товарищ.
— Все это прекрасно, покуда касается нас с тобой, но не имеет никакого отношения к твоей красавице дочке. Ей может прийти в голову, что именно в этих походах я потерял даже ту небольшую долю привлекательности, какой был наделен в молодости, и я не совсем уверен, что девушка может почувствовать склонность к мужчине только потому, что он друг ее отца. Любят только равных себе, повторяю, сержант, а я человек совсем другого склада, чем Мэйбл Дунхем.
— Какой же ты, однако, скромник. Следопыт! Этак ты у девушки ничего не добьешься. Женщины не доверяют мужчинам, не уверенным в себе, и скорее сдаются самонадеянным. Скромность, пожалуй, к лицу новобранцу или молодому офицеру, только что вступившему в полк, — такой поостережется на первых порах разнести в пух и прах унтер-офицера, пока не убедится, что есть к чему придраться. Я даже согласен, что скромность подобает лавочнику или проповеднику, но плохо дело, черт возьми, если она вселится в храброго солдата или влюбленного. Коли хочешь завоевать сердце девушки, старайся отделаться от этого. Вот ты говоришь, будто подходят друг другу лишь те, кто схож между собой, но в делах такого сорта твое мнение никуда не годится. Если бы каждый любил себе подобных, женщины влюблялись бы в женщин, а мужчины — в мужчин. Нет, нет, в любви именно противоположности сходятся (сержант, оказывается, был дока в делах любви), и в этом смысле тебе нечего робеть перед Мэйбл. Посмотри на лейтенанта Мюра: этот человек, говорят, уже пять раз был женат, а скромности у него не больше, чем у распустившего хвост павлина.
