– Они приехали ночью. На восьми машинах. Окружили дом, не давая Виктору возможности выбраться. Начали штурм и через полчаса ворвались внутрь, – отчетливо проговаривая каждое слово, сказал дарх. – К тому моменту Виктор уже был при смерти. Но этого им показалось мало. Они притащили заготовленный заранее крест и распяли на нем умирающего. Прибили к кресту его руки, ноги. А этот ублюдок взял последний гвоздь, огромный, похожий на железнодорожный костыль, и вбил его в грудь твоему брату. Разве такой человек не заслуживает смерти?

Борис стоял, не в силах вымолвить ни слова. Ненависть к человеку, беспомощно лежащему сейчас на земле, вскипала с невероятной силой. Слова Андрея подогревали ее. Парень готов был не просто убить этого подис. Нет, этого мало! Разум метался в безумии ненависти, разрывался на части от желания придумать наиболее изощренную казнь, мучительную, болезненную и невообразимо долгую. Такую, чтобы она показалась убийце его брата настоящим адом. Борис хотел слышать его крик. Хотел видеть его страдания. Хотел… Он жаждал мести. Он жаждал смерти врагу. Не потому, что это ничтожество под его ногами убило его брата. А потому, что убило, следовательно – не достойно жизни. Убить убийцу. Жестоко! Безжалостно! Убить… И превратиться в такого, как он! В поганую мерзкую тварь, готовую убивать даже не ради мести, а просто ради смерти, продолжая бесконечную цепочку убийств.

– Нет! – прошептал он, отступая назад в страхе перед самим собой. Перед тем, в кого он готов был превратиться еще минуту назад.

– Не беспокойся. Никто никогда не узнает об этом, – заверил его дарх, и слова его были чистейшей правдой. – Кроме меня – никто.

– Нет, – еще раз повторил Борис – Не так! Не здесь!

– Ты хочешь суда? Сдать его властям? – Андрей усмехнулся. – Его выпустят через двадцать четыре часа, если не раньше. Он подис. Его хозяевам он нужен на свободе, а не за решеткой. Если сегодня он останется живым, то завтра вернется сюда с парой дюжин новых бойцов, подготовленных гораздо лучше. Ты уверен, что я смогу выстоять, если по мне жахнут из гранатомета? Лично я – нет.

– Это уже не самооборона. Это убийство! – отчаянно проговорил Борис.

Он не пытался вразумить колдуна. Он лишь отговаривал себя от поступка, за который будет раскаиваться потом всю оставшуюся жизнь. Все аргументы были на стороне Андрея. Он был прав, абсолютно прав. «Шрам» не достоин жизни. Но почему-то Борис точно знал – это неправильно. И совершенно непонятным образом сдерживал в себе поток ненависти, готовый вырваться наружу.

И что-то произошло. Нечто незримое и неощутимое, недоступное человеку, но понятное дарху. Даже не голос… Легкий порыв ветра… Солнечный луч, едва коснувшийся кожи… Робкое журчание ручейка вдали… Шепот листьев… Песня…

Андрей вздрогнул, вслушиваясь в это невероятное сочетание, впустил в свою душу каждое мгновение чудесной мелодии, утонул в ее бесплотной глубине и вновь вынырнул на поверхность бытия, неся в себе крупицу нового знания.

– Ты будешь хорошим Хранителем, Борис Норин, – сообщил Андрей. – Ты справишься, тебе по плечу этот груз. Поток скоро примет тебя.

– Чего? – слегка опешивший от столь резкого перехода, спросил Борис.

– Тебе уготован Свет, – продолжил дарх и взглянул на подис, ожидающего решения его участи. Нехорошо так взглянул. – А моя дорога пока идет по краю Тьмы.

Незримые щупальца Силы подхватили тело «шрама», приподнимая его над землей.

– Нет, пожалуйста, нет! – испуганно закричал тот, но было уже поздно.

Давление щупальцев усилилось, сжимая хрупкое человеческое тело.

– Что ты делаешь? Не надо! – Борис перепугался не меньше подис, неожиданно взмывшего в воздух на высоту нескольких метров.

– Он заслужил наказание. Ты поймешь, позже поймешь, – проговорил Андрей, даже не думая отпускать свою жертву.

Послышался хруст, затем еще. Тело жертвы вытягивалось, сминалось, выворачивалось. Невидимые щупальца мяли его, как пальцы ребенка комочек пластилина. Из разорванной кожи брызнула кровь, лопнули глаза, затрещал превращенный в труху позвоночник. Оборвался, захлебнувшись в крови и боли, жуткий крик отчаяния. Остановилось смятое, раздавленное сердце. Фонтаном разлетелись ошметки мозга. Выдавленная из жертвы столь чудовищным образом энергия заметалась в пространстве, умело подхваченная Ловчей Нитью Жизни Андрея. Тело дарха сыто отрыгнуло в Тесил грязные лоскутья ауры человека, сообщая, что переполнено Силой.

Спустя минуту, на землю упало даже не тело. Так… Груда плоти…

Андрей обернулся к замершему в ужасе Борису. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Человек и дарх.

Затем Андрей, не сводя с Бориса взгляда, потянулся к бедру и осторожно ощупал рану. Ту самую, единственную, нанесенную серебряной пулей. Кровь уже не хлестала, как в первые минуты, а едва сочилась, но острая жгучая боль напоминала дарху, чем именно нанесена эта рана. И что он не столь неуязвим, как хотелось бы.

Заметив, как колдун морщится от боли, Борис сразу понял, что эта рана чем-то отличается от всех остальных. И парень осторожно пробормотал:

– А я думал, ты неуязвим.

– Неуязвимых не бывает. Как и бессмертных, – сухо отозвался Андрей, решая, оставить ли ему пулю в ноге или попытаться вытащить ее, используя подручные средства.

Организм уже практически растворил застрявшие в теле свинцовые пули, но с Чистым металлом тело дарха справиться не могло. Для него это ранение было таким же, как для простого человека. И это было неприятно.

– Ты можешь сказать хоть что-то теплое?! – зло спросил Борис, уставший от едких высказываний колдуна.

– Да. Грелка. Достаточно тепло? – без тени улыбки отозвался Андрей.

Борис даже не понял, пошутил он или съязвил. Сам Андрей ничего объяснять не стал. Вместо этого он, не дожидаясь реакции Бориса, вдруг прекратил исследование раны и коротко приказал:

– Иди в дом.

– Зачем? – спросил Борис машинально, прекрасно понимая, что не посмеет ослушаться этого человека. И не потому, что боялся его – если бы Андрей хотел причинить ему вред, то уже причинил бы. И немалый. Просто он знал, что так надо. Почему? Хороший вопрос.