На основе имеющихся фактов инициатором разного рода акций, предопределявших направление политического курса, может быть назван прежде всего Сталин. По его предложениям (в большинстве случаев, можно сказать, приказам) проводились как государственно-террористические акции, так и «реформы». Пока не известно ни одно принципиальное решение, принятое в 30-е годы помимо Сталина, а тем более против его воли. Это не означает, конечно, что вся советская история этого периода предопределялась исключительно личными пристрастиями и представлениями вождя, что он был абсолютно свободен в собственном выборе. Подробное исследование логики решений Сталина, влияния на его деятельность различных факторов — реальных социально-экономических процессов, ведомственных противоречий, позиции советской номенклатуры и т.п. — не входило в задачу данной книги. В ней рассматривался преимущественно один вопрос — о роли Политбюро и отдельных его членов (возможно, «фракций») в принятии политических решений. И пока, отвечая на этот вопрос, можно отметить, что именно Сталин в одном лице представлял собой и «радикальную» и «умеренную» фракции в Политбюро, на счёт которых историки нередко относили решения о поворотах «генеральной линии».

Известные факты и документы позволяют говорить о Сталине как о жестоком, циничном, но достаточно прагматичном лидере. Не останавливаясь ни перед чем на пути к своим целям, предпочитая всем иным методам управления обществом насилие и террор, он был способен осознать и подчиниться некоторым социальным и экономическим реальностям. Проводившиеся по его инициативе политические манёвры, не затрагивая основ системы, позволяли режиму сохранять устойчивость. Расплачиваясь за свои авантюры и преступления жизнями миллионов соотечественников, Сталин сумел до конца своей жизни оставаться не только символом, но и реальным центром особой социально-экономической системы, о сути и предпосылках возникновения которых уже десятилетия спорят историки. В понимании принципов конструирования и поддержания жизнеспособности этой системы Сталин стоял на голову выше своих соратников, что было естественным следствием победы сталинской фракции и отстранения от власти всех сколько-нибудь значительных советских лидеров в 20-е годы.

Взаимоотношения Сталина и его соратников по Политбюро на протяжении 30-х годов менялись. В начале этого десятилетия члены Политбюро обладали относительной самостоятельностью, а само Политбюро ещё можно было рассматривать как орган коллективного руководства. Это предопределялось, вероятно, несколькими причинами. Прежде всего действовала инерция прежних традиций руководства партией. Будучи первым среди равных, вождь должен был считаться как со своими ближайшими помощниками, так и с более широким кругом партийных функционеров, входивших в ЦК и имевших относительную свободу рук на местах. Положение Сталина, только недавно одержавшего победу в длительной борьбе с оппозициями (Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым и т.д.) было ещё не столь прочным, чтобы он мог открыто пренебречь принципами «коллективного руководства». Более того, до тех пор, пока в стране нарастал острейший кризис, вызванный левым поворотом конца 20-х годов, сам Сталин был заинтересован в поддержании прежних традиций руководства, в разделении ответственности между группой вождей.

Для начала 1930-х годов было характерно соблюдение формальных процедур деятельности Политбюро. Существовала также относительная самостоятельность отдельных членов Политбюро в управлении своими ведомствами. Документы позволяют выдвинуть предположение о наличии определённых «группировок» высшей и средней номенклатуры, включая руководителей регионов, связанных особыми отношениями с тем или иным членом Политбюро. Будучи хозяином на своём участке, каждый член Политбюро безусловно подчинялся высшему арбитру и «хозяину». Однако и сам Сталин, чувствуя себя вождём, должен был считаться с наличием «вотчин». На практике это выражалось в том, что члены Политбюро активно и настойчиво отстаивали интересы своих ведомств, своих сотрудников и людей из своего окружения. В принципе пытаясь разрешить возникающие проблемы «мирными» аппаратными способами, члены Политбюро в особо острых ситуациях позволяли себе некоторые демарши вплоть до заявлений об отставке, а Сталин, как правило, достаточно терпимо относился к такой практике, даже поощряя соперничество между отдельными ведомствами и их руководителями.

Относительно прочные политические позиции отдельных советских лидеров и наличие реального влияния различных партийно-государственных структур могли стать важной предпосылкой постепенного формирования более предсказуемой, сбалансированной и очищенной от террористических крайностей системы, системы своеобразного «смягченного сталинизма». Во всяком случае именно такая «номенклатурная независимость», несмотря на многие издержки и противоречия, обеспечивала определённое равновесие и относительную кадровую стабильность в высших и средних эшелонах партийно-государственной власти в начале 30-х годов.

Наиболее очевидно «особая позиция» отдельных ведомств проявлялась при выработке экономической политики в начале второй пятилетки. Отрезвление, наступившее после кризиса на рубеже пятилеток, сопровождалось нарастанием относительного «разномыслия» в различных структурах партийно-государственного аппарата. Не имея более возможности беспрекословно подчиняться принципам форсированного развития и вынужденные считаться с социально-экономическими реальностями, различные инстанции всё чаще предлагали решения, противоречащие политике «большого скачка». Всё откровеннее проявляли себя прагматичные ведомственные интересы, ранее абсолютно подавленные «единой волей», нацеленной на беспрекословное выполнение амбициозных планов. Корректировка же «генеральной линии», придание ей большей гибкости происходили в результате сложного взаимоучёта интересов и позиций различных государственных инстанций: хозяйственных наркоматов, Госплана, Наркомфина, руководства правительства. Политбюро и Сталин чаще всего выступали в роли арбитра, который хотя и обладал решающим голосом, но должен был считаться с претензиями конфликтующих сторон. В советской партийно-государственной системе весомость этих претензий напрямую зависела как от степени приоритетности задач, которые решало то или иное ведомство, так и от влияния его руководителя.

Борьба за «независимость» и отстаивание ведомственных интересов, однако, никогда не перерастали в формирование какого-либо подобия «фракций», объединявших нескольких членов Политбюро. Даже те советские ведомства, во главе которых стояли члены Политбюро, не играли сколько-нибудь значительной политической роли и не смогли составить серьёзный противовес единоличной власти вождя. В определённый момент Сталин сумел сравнительно легко нарушить властное равновесие начала 30-х годов.

Изменение системы взаимоотношений, сложившейся в Политбюро в конце 20-х — начале 30-х годов, особенно активно началось в начале 1935 г. Объективно этому, конечно, способствовали смерти двух старых членов Политбюро — Кирова и Куйбышева. По инициативе Сталина тогда фактически был ликвидирован пост второго секретаря ЦК, заместителя Сталина по партии, который до конца 1930 г. занимал Молотов, а затем Каганович. Обязанности второго секретаря были разделены между несколькими членами высшего руководства. Усилилось значение молодых выдвиженцев Сталина — Жданова и Ежова. Несмотря на их официальные посты (Жданов был только кандидатом в члены Политбюро, а Ежов не входил в Политбюро вовсе), они ведали многими важнейшими вопросами, получая задания непосредственно от Сталина. Всё чаще нарушалась традиционная процедура работы Политбюро — реже проводились заседания, большинство вопросов решались опросом и т.д. Репрессии, затрагивающие в предыдущие годы в основном рядовых граждан, обрушились на многих высокопоставленных членов партии, входивших в непосредственное окружение отдельных членов Политбюро. Сталинским соратникам по Политбюро становилось всё труднее отстаивать свои «вотчинные» права.