Эксгумация 1165 года, произведенная Фридрихом Барбароссой в Аахене, имеет отголосок, на котором стоит остановиться чуть подробнее. Вот как рассказывается о ней в императорской грамоте от 8 января 1166 года:
«…и поэтому, неся нашу веру в деяниях и славных заслугах полного святости императора, ободренного свершением нашего дорогого друга Генриха, короля Англии, и с одобрения и под властью сеньора Пасхалия, на советах всех владык, как церковных, так и светских, мы имеем для возвышения, поклонения и канонизации святого императора, державшего официальный двор на Рождество в Экс-ля-Шапель, куда его полное святости тело было спрятано из опасения перед врагами и где благодаря божественному прозрению мы смогли его отыскать. Мы возвысили и превознесли его 29 декабря во славу и хвалу Христу, ради упрочения Империи, приветствие нашей дорогой супруге, императрице Беатрисе; и сыновьям нашим Фридриху и Генриху, при большом стечении владык и в присутствии огромного числа духовенства и народа, в гимнах и песнопениях духовных, с почтением и благочестием».
Во время церемонии в Аахене в 1165 году в истории мифа о Карле Великом произошло одно событие – это недолговечное возведение императора в сан святого. В процитированном тексте Фридрих Барбаросса хорошо прорисовывает контекст этих постановлений. Упоминание о короле английском Генрихе II связано с усилиями, каковые предпринимал этот последний для канонизации англосаксонского короля Эдуарда Исповедника папой Александром III. А ссылка на Пасхалия II содержит напоминание о папе, который мог бы без проблем своей властью канонизировать Карла Великого, однако Фридрих Барбаросса не только стремился утвердить собственную власть в вопросе канонизаций, но также и знал, что Пасхалий II, избранный папой при его участии, не обладал достаточным влиянием, чтобы самому провозглашать святых согласно канону. Впрочем, все именно так и произошло. Оставив Пасхалия II антипапой, Церковь, все больше утверждавшая официальное право канонизации за папской властью, не замедлила провозгласить Карла Великого святым. Любопытно, что память об этой святости сохранилась в фольклоре, возникшем на обочине мифа о Карле Великом, и император к концу XIX века, как мы еще увидим, превратился в покровителя школяров: в школах, в том числе и в светских, праздновали день святого Карла Великого, и, особенно во Франции, пирушка в честь лауреатов общего экзамена 28 января стала традицией, не имеющей никакого отношения к месту Карла Великого в каноническом церковном календаре.
Миф о Карле Великом развивался на протяжении всего Средневековья. Главные регионы, где он был воспринят и разработан, – это Франция и Англия, а также Италия, три главные области исторической империи Каролингов. По мере возникновения национального чувства развернулась даже настоящая дуэль между немцами и французами за то, чей покровитель Карл Великий. Но миф о Карле Великом перешагнул границы центра христианского мира. О его проникновении к славянам говорит словарь, в котором имя собственное Карл превратилось в имя нарицательное со значением «король», особенно в русском и польском языках: крал, король, краль, кроль, что подчеркивает, насколько Карл-король был фигурой более значимой, нежели он же как носитель императорского титула. Любопытно, что миф о Карле Великом проник и в мир крестоносцев. С конца XI по XIII век Карл был одним из покровителей, или знаковых фигур, всего предприятия христианских крестоносцев. Туг, конечно, можно говорить об огромном влиянии популярных литературных произведений, «Песни о Роланде», «Путешествий Карла Великого в Иерусалим и Константинополь». Карл Великий был христианским мифом, который перешагнул пределы пространства собственно христианского: он и в Испании, и в византийском мире, и в мусульманской Палестине.
Миф о Карле Великом проник даже в края скандинавов. Приблизительно между XII и XIII веком была сложена древнескандинавская сага о Карле Великом, скорее всего, по наущению Хокона IV Хоконарсона, короля Норвегии, правившего с 1217 по 1263 год. «Сага о Карле Великом» насчитывает десять «ветвей», первая из которых излагает жизнь Карла Великого; третья связывает ее с историей героя Хольгера Датчанина; седьмая рассказывает о путешествии Карла Великого в Иерусалим и Константинополь; восьмая посвящена битве в Ронсевальском ущелье; наконец, в десятой и последней вокруг фигуры Карла Великого и его смерти объединены всевозможные чудеса и знамения.
А вот внешность Карла Великого претерпевала изменения. Герой Эгингарда, хотя и изображен главным образом в преклонные годы, был безбород и физически крепок. Невозможно датировать ту пору, когда Карл Великий превратился в «седобородого императора». Седые волосы с портрета, написанного Эгингардом, должны были в соответствии с развитием моды – тут, вероятнее всего, можно усмотреть сравнение с лицом Христа – увенчаться и появлением седой бороды. Она украшает нижнюю часть лица Карла Великого и в «Песни о Роланде», где он частенько, впадая в печаль и уныние, рвет на себе седые власы бороды. В Германии образ мифического императора достигает апогея в большом тронном портрете, нарисованном в 1512 году Дюрером для зала реликвий в Нюрнберге, где образу седобородого императора придан своеобразный характер, и миф о Карле Вликом после некоторого отступления на второй план вновь обретает важную роль в эпоху романтизма и политического подъема Пруссии в XIX столетии.
Во Франции эволюцию мифа о седобородом императоре лучше всего понять, следуя, конечно же, за Робером Морисси. В XII веке Карл Великий появляется в «Псевдо-Турпине», династия Капетингов изо всех сил старается установить связь с мифическим королем и императором. Это redditus ad särpem Karoli, возвращение к родству и преемственности с Карлом. Этот результат был достигнут при Филиппе-Августе. С одной стороны, король берет в жены Изабеллу из Эйно, дочь Бодуэна V, графа Фландрского, причисляющего себя к отпрыскам каролингской крови, а с другой, каноник церкви Святого Марсилия Эгидий Парижский в своей длинной поэме «Каролинус», написанной в 1195–1196 годах, призывает юного сына Филиппа-Августа, будущего Людовика VIII, брать за образец Карла Великого.
С XV по XX век Карл Великий переживает времена забвения, но никогда не исчезает из обихода совершенно, и его миф внезапно воскресает в самые разные периоды. Свидетельство того, как прекрасно помнит Карла Великого французское имагинарное, находим у поэта XV века Франсуа Вийона. Рефрен его баллады «Сеньоры прошлых дней» звучит так: «Но где же славный рыцарь Карл Великий?», а модный двор Филиппа Доброго, герцога Бургундского, вовсю зачитывается «Хрониками и завоеваниями Карла Великого». Наиболее сильный момент культа Карла Великого – это царствование Карла VIII (1483–1494), который выставлял себя новым Карлом Великим и, отправляясь в итальянские военные походы, заявлял, что великий Карл покровительствует ему. История гуманистической эпохи расцвечивает образ Карла Великого нюансами, тогда как предлагавшиеся французам исторические герои все больше – эта тенденция достигает кульминации в эстетике Революции – брались из Античности, а точнее – древнеримской Античности. Этьен Паскье в своих «Ученых записках о Франции» (1560) десакрализует Карла Великого. Классическая эпоха старательно и беспочвенно делает из Карла Великого абсолютиста, предвестника Короля-Солнца. Вольтер видит в Карле Великом антигероя и в мифологической системе французских королей заменяет его Генрихом IV.
Один из самых серьезных моментов воскресения Карла Великого – это, конечно, наполеоновское время. К этому причастен и сам Наполеон: он совершает путешествие в Аахен и проводит свою коронацию по образцу коронования Карла Великого, подчиняя церемонию папе, но сделав его роль еще меньше тем, что церемония происходит не в Риме, а в соборе Парижской Богоматери, а император французов сам возлагает себе на голову корону, которую Карл Великий, без сомнения, принял из рук Льва III. Романтики с воодушевлением ухватились за Карла Великого, и Виктор Гюго, открывая символику гробниц в мифологии героев, в «Эрнани» (1830) заставляет будущего Карла Пятого преклонить колени пред гробницей императора:
