— Это их дело. А мы молчать больше не будем.

— И нечего нас агитировать, — появился новый решительный голос — Я удивляюсь тебе, Гордей Игнатьевич! Удивляюсь как такому солидному умному человеку не надоест каждый день жевать эту жвачку про временные трудности. Семьдесят лет сидим по горло в дерьме, а он все своё — временные трудности.

— Это ты, Маргарита? Ну, погоди, доберусь до тебя.

— Ага, сначала доберись.

— Дарья, угомони баб, пока не поздно!

— А я тут причём? Они натёрли мозоли на спинах и требуют своё, законное.

— Да я не про это. Вишь, Маргариту куда занесло?

— Я про это. Нет нового транспортёра, ремонтируйте старый.

— Как его ремонтировать? Он уже заржавел. Лежит третий год на свалке.

— Когда будет транспортёр, тогда и откроем. Кто-то высоким приятным голосом, перекрывая мычание коров, затянул песню «Вологда». Остальные доярки дружно подхватили.

Шитиков покачал головой, повернулся к председателю, развёл руками.

— Ну что, начнём? — сказал Бархатов, кивая на осадное орудие. — Ворота крепкие. Ничем больше не пробьёшь.

— Может быть попробуем пролезть через окна с другой стороны, — сказал Шитиков. — Жалко такие ворота ломать.

— Пробовали уже через окна и через крышу, — сказал Олейников. — У них там дисциплина как в армии. Организована патрульная служба. Вот, полюбуйся. — Олейников кивнул на мужика в лисьей шапке, у которого под глазом был синий фингал. — Пытался пролезть через окно. Кто тебя звезданул? Твоя благоверная Анфиса? Он же пробовал и через крышу. А ему — вилы в задницу… Кто? Тоже Анфиса?

— Я ей, курве, сегодня задам перцу, — сказал мужик, сжимая пудовый кулак. — Она у меня попляшет.

— Если сегодня возьмём эту крепость, — усмехнулся председатель.

Доярки кончили петь «Вологду». Шитиков снова подошёл к воротам.

— Дарья! Последний раз прошу. Открой!

— Сейчас. Разбежалась. Открою когда транспортёр будет.

— Все. Переговоры окончены, — сказал зоотехник, обращаясь к председателю. — Командуй дальше сам.

К воротам подошёл пожилой сухонький мужичок.

— Марья! — крикнул он. — Ты жива?

— Жива! — откликнулась Марья Дмитриевна.

— Ты что, на старости лет спятила? В тюрьму или в психушку захотела?

— Ага! Давно хочу в психушку. Хоть отдохну маленько от этой каторги.

— Вот дура старая.

Председатель посмотрел исподлобья на ворота, покосился на бревно.

Коровы мычали все громче и громче, надсаждая утробы.

Председатель повернулся к мужикам, нацелившим бревно на ворота, и взмахнул рукой:

— Начинайте!

Мужики только этого и ждали. Смачно поплевали на ладони, взялись дружно, разогнали тележку и с криком «А-а-ах!» — ударили комлем по воротам. Ворота хрустнули, но не сдались.

К огромной толпе улыбающихся зевак, стоявшей рядом с фермой, торопливо подошла Анисья Пустозерова. Отыскала свою соседку Наталью Сорокину.

— Ты что? — спросила Наталья. — Собаки за тобой гнались что ли?

— Да вот торопилась. Боялась опоздать. Говорят тут бесплатное представление, — сказала Анисья, переводя дыхание.

— Концерт так концерт, — сказала Наталья, посмеиваясь. — Такого и по телевизору не увидишь.

Мужики ещё раз разогнали тележку и ударили бревном по воротам. Покоробились, согнулись, но устояли. Лишь с третьего удара они рухнули.

Доярки во время штурма громко пели частушки, хлопали в ладони и плясали. Они словно взбесились. Когда упали ворота, они как ни в чём не бывало продолжали петь и плясать возле поваленных ворот.

— Стойте, мужики, — сказал Шитиков, поднимая руку. — Пока не входите.

Один вошёл внутрь. Доярки, взявшись за руки, устроили вокруг него хоровод.

— Хватит дурачиться, — сказал он дружелюбно. — Устроили представление. Вот вся деревня собралась. Люди смеются над вами.

— И над вами, — сказала Маргарита Куликова, — потому что вы виноваты во всём. Тра-ля-ля-ля-ляй-ля! Тра-ля-ля-ляй-ля!

— Ага. Мы с Олейниковым притащили вам сюда полный бидон пива и ящик водки.

— Мы — женщины, — сказала Маргарита, прекратив петь, но продолжая танцевать в хороводе. — Нам в свой праздник и погулять не грех. Тра-ля-ля-ля-ляй-ля! Тра-ля-ля-ля-ляй-ля!

— Праздник-то вчера был. Сегодня будний день. И, между прочим, уже вечер на дворе.

— Тра-ля-ля-ля-ляй-ля! Тра-ля-ля-ля-ляй-ля! — хором пели доярки.

Евдокия Муравьёва, долговязая, худосочная, неопрятно одетая, ходила в танце по кругу и повторяла понравившуюся ей реплику Маргариты:

— Мы — женщины, мы — женщины, мы — женщины…

Оставила хоровод, подошла к зоотехнику, тронула его за плечо:

— Мы ведь женщины? Правда?

— Да, конечно. Женщины, — бормотал Шитиков. — Красавицы. Райские птицы.

Евдокия начала вытанцовывать перед ним своими страшными тонкими длинными ногами, обутыми в кирзовые сапоги огромного размера, запачканные навозом. Вдруг прекратила плясать, подошла к нему совсем близко и сказала в полголоса:

— Никто меня за бабу не считает. Разве не обидно?.. — Жирафой называют. А я такая же как все. Хочешь подол подниму? Докажу, что я баба! И не такая уж страшная. Хочешь? — Евдокия схватилась обеими руками за подол.

— Не надо. Я итак вижу твою красоту.

— Ну тогда давай с нами в хоровод. — Доярка схватила его за рукав.

— Прекрати, Евдокия! Трезвая как человек: а сейчас посмотри на кого ты похожа.

Вошёл Олейников.

— Они все пьяные в стельку, — сказал Шитиков.

— Вижу.

— Коровы целые сутки не доены и не кормлены. Олейников заглянул в ближайшие кормушки. В них не было ни единой соринки.

… Животные, выпучив глаза, смотрели на людей и мычали надсадно, протяжно. У некоторых под глазами были влажные полосы и, казалось, что они, целые сутки не доёные, не кормленые, не только ревут от боли и голода, но и плачут.

Поселковый клуб битком набит людьми. Места все заняты. Кому не нашлось места, сгрудились в дверях.

На сцене — длинный стол, накрытый красным сатином, и три стула.

Внизу у самой сцены с одной стороны — скамья подсудимых, на которой плотно прижались друг к другу доярки, и охрана в лице участкового уполномоченного старшего лейтенанта милиции Замковского; с другой стороны — прокурор в форме юриста со звёздочками в петлицах и адвокат.

На сцену вышла девушка-секретарь и объявила:

— Встать! Суд идёт!

Зал зашумел, поднимаясь со своих мест.

Следом за секретарём вышли на сцену женщина и двое мужчин. Женщина встала на своё судейское место, раскрыла папку и начала читать:

— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики… Выездная сессия районного суда в составе председателя Соколовой и народных заседателей Варламова и Редькина рассмотрела уголовное дело по обвинению в хулиганстве по статье 206 часть вторая, в неподчинении и вооружённом сопротивлении властям, а также в умышленном нанесении материального ущерба колхозу в размере двух тысяч рублей.

Изучив все обстоятельства дела и заслушав мнение сторон, суд постановил: всех подсудимых оправдать. Взрыв аплодисментов потряс зал. Судья переждала овацию и продолжала читать:

— Иск правления колхоза имени Чапаева в размере двух тысяч рублей признать недействительным и судебные издержки отнести за счёт колхоза.

Опять взрыв аплодисментов и опять судье пришлось пережидать.

— Суд вынес также несколько частных определений.

Первое. Районному агропромышленному объединению следует учесть конфликтную ситуацию, возникшую в колхозе, и принять все необходимые меры к тому, чтобы не допустить подобных ситуаций в остальных хозяйствах района.

Второе. Правлению колхоза необходимо срочно принять меры по механизации трудоёмких процессов на ферме, чтобы предотвратить подобные конфликтные ситуации в будущем, и усилить борьбу с пьянством и алкоголизмом.

И третье. — Судья подняла голову. — Это относится к мужьям доярок. Товарищи мужчины! Будьте повнимательней к своим жёнам! Ведь не от хорошей жизни они бросили вас в самый любимый свой праздник и ушли на ферму…