Пурба толкнул в плечо: «Очки!» Волшебство рассеялось, едкие слёзы наполнили глаза, но он всё щёлкал и щёлкал камерой. Он хотел навсегда запечатлеть и эту зарю, и горы, и людей. Наверху — цепочка неподвижных спин до самой Южной вершины, внизу — запрокинутые лица в кислородных масках и зеркальных солнечных очках. Несколько десятков человек, пристёгнутых к одной тонкой верёвке на запредельной высоте.

В шесть утра у него кончился кислород. Он сделал несколько нетвёрдых шагов, прежде чем удушье заставило сойти с маршрута. Пурба помог подключить свежий баллон, ощутимой тяжестью лёгший на плечи. Быстров вновь поразился выносливости шерпа, который тащил запасные баллоны для них обоих, не считая остального снаряжения. Сам Быстров нёс небольшой рюкзак с личными вещами и тот баллон, которым дышал. После нескольких часов восхождения лёгкий рюкзак пригибал его к земле как свинцовая плита. Ноги от напряжения подрагивали, приходилось следить за каждым шагом, чтобы не оступиться.

Мику он не видел. Американцы уже достигли Южной вершины на 8750, за которой открывался путь к вершине Эвереста, и скрылись из поля зрения. Он видел только спины корейцев: они шли всё медленнее, а останавливались всё чаще. К девяти утра корейцы сгрудились перед резким подъёмом на Южную вершину и обессиленно стояли вдоль перил. Солнце слепило сквозь очки, дышать было трудно. Быстров остановился под Дунаевским, пользуясь возможностью отдохнуть. Он знал, что стоять нельзя. Его цель — обгонять всех, кто задерживает движение, но тело умоляло о минуте неподвижности. В спину ткнулся Пурба:

— Тед, мы должны идти. Нам ещё два часа до вершины. Если мы хотим сделать восхождение до полудня, мы должны двигаться прямо сейчас. Ты понял? Прямо сейчас.

Быстров делал глотательные движения, пытаясь понять, что застряло в горле. Похоже на чешуйку сухого поп-корна. Он не мог ни проглотить её, ни выкашлять, и это беспокоило. Пурбе пришлось дёрнуть за рукав, только тогда Быстров услышал его и кивнул. Дунаевский уже ушёл, его красный комбинезон мелькал среди тёмных костюмов корейцев. Быстров механически двинулся следом.

На Южной вершине выяснилось, что хребет присыпало свежим снегом и нужно провешивать перила. Американцы прошли опасный участок без страховки, но Пурба не решился вести клиентов по их следам. Малейшая подвижка снега или порыв ветра — и человек сорвётся в пропасть. Пока Пурба совещался по рации со Стрельниковым, а потом вытаскивал из-под снега старые верёвки и оценивал их прочность, Быстров безучастно наблюдал, как на узкое плато поднимаются всё новые восходители. Некоторые до Южной вершины не дошли, повернули на полпути обратно, но и тех, кто дошёл, было много. Корейцы в изнеможении садились на камни, подтянулись первые австралийцы. Кто-то заходился в надрывном кашле, кто-то сосредоточенно менял кислородный баллон. Один альпинист снял маску и очки, чтобы сделать селфи на фоне вершины. Группа Стрельникова запаздывала. Если они не поторопятся, только Дунаевский и Быстров смогут взойти на вершину до полудня. Быстров хотел сосчитать оставшееся в запасе время, но растерялся. Он помнил, что Южная вершина на сто метров по вертикали ниже главной, и что преодолеть этот путь можно за два часа. Он видел на часах девять тридцать, но сложить числа затруднялся. Мозг отказывался решать элементарную задачу. Подошёл Данила, приподнял маску и спросил:

— Ты его видел, вон там? — и махнул перчаткой на каменистый склон.

Быстров повернулся, куда показывал Данила, и увидел сидящего на камне альпиниста. Чуть в стороне от других людей, чуть более согбённый. Он устало уронил руки между коленей и склонил непокрытую голову. Ветер шевелил светлые волосы. Он мало отличался от живых. Только заметив, что его яркие дорогие ботинки глубоко вморожены в сугроб, Быстров догадался, что альпинист уже достиг своей последней высоты. На нём самом были точно такие же ботинки. Зловещее совпадение. Как все альпинисты, Быстров был суеверен.

— Их тут много. Там ещё один, — Данила указал на заснеженную кучку камней, которые покрывали окоченевшее тело. Погибший лежал на животе, раскинув ноги в старомодных сапогах и вцепившись в землю белыми пальцами. Кто-то сходил с тропы, чтобы прикрыть тело погребальными камнями. Быстров содрогнулся, представив смертельный риск, которому подвергался каждый сходивший с маршрута. Это мог сделать только друг. Или брат. Разве братья существуют не для того, чтобы принести на могилу горсть камней, когда больше ничего сделать нельзя?

Он перевёл взгляд на сверкающий лёд Западного цирка, стараясь успокоиться и выровнять дыхание. Нельзя так судорожно глотать кислород. Пурба подхватил его под руку и прохрипел:

— Мы провесили верёвки, мы можем лететь дальше.

— Лететь?

— Да. Мой отец сказал, что мы можем лететь.

— Я не знал, что твой отец тоже здесь. — Быстров заметил, что на шерпе нет ни очков, ни кислородной маски. Белки глаз налились кровью. — Ты в порядке?

Пурба ответил на непальском и надсадно закашлялся. Он со свистом втягивал воздух и всё кашлял и кашлял, не в силах остановиться. Упал на колени, пытаясь прочистить горло, изо рта вдруг вылетело что-то ярко-алое, цвета артериальной крови. Пурба заинтересованно потрогал пальцем кровавый ошмёток и согнулся, опорожняя желудок, пачкая снег красным. Быстров присел рядом, не зная, что делать. Вызвал по рации Стрельникова, тот ответил не сразу и сначала не понял, что стряслось. Радиопомехи заглушали и без того тихий голос.

— Федя, иди с Апой. С шерпом Дунаевского. Он справится с вами. Не задерживайтесь на Южной вершине. Быстро идите вверх. Вы успеваете.

— А Пурба?

— Я сирдару скажу, он у них старший. Он позаботится о Пурбе. Не волнуйся.

— А ты? Где вы все?

— Мы подходим к Южной вершине. Времени очень мало. Я буду принимать решение. Катя заболела.

Быстров вернул рацию Пурбе, чьё лицо побелело до синевы, но в глазах ещё теплилось сознание. К ним подошёл незнакомый шерп. Или знакомый, Быстров не узнал, все шерпы в масках и очках одинаковые. Быстров сказал Пурбе: «Увидимся в лагере. Я иду наверх». Шерп услышал и кивнул. На его губах пузырилась кровавая пена. Подошедший шерп уже надевал на него кислородную маску.

Затесавшись среди корейцев и австралийцев, Быстров нагнал Дунаевского с Апой. К легендарной ступени Хиллари они подошли около одиннадцати часов. Скальная башня высотой в десять метров, выше и неприступнее, чем казалось по фотографиям. Старые истрёпанные верёвки свисали с её верхушки, позванивая оставленными карабинами. Свежие перила терялись среди грязных обрывков. Альпинисты один за другим карабкались по отвесной стене — невыносимо медленно, скребя кошками по камням и беспомощно дёргаясь на верёвках. Последняя преграда на пути к вершине. Несколько корейцев развернулись, увидев неприступную стену, и побрели вниз, неуверенно переставляя дрожащие ноги. Многие прерывали восхождение у ступени Хиллари, осознав собственное бессилие. Быстров тоже упал духом. Даже если он сможет забраться на ступень, скорее всего, будет слишком поздно. Но Апа стоял в очереди на подъём, Дунаевский стоял — и Быстров встал.

Ступень Хиллари — суровое испытание на выносливость. Быстров считал минуты и нетерпеливо поглядывал наверх. От того, что он не двигался, замёрзли руки и ноги. Рот высох, язык до крови обдирал нёбо. Дышать становилось всё труднее, заканчивался второй кислородный баллон. На периферии зрения роились чёрные мушки, и Быстров боялся, что они затмят весь обзор. Он был совсем близко к скальному уступу, когда сверху начали спускаться. Кто-то отказался от восхождения или уже возвращался с вершины. Снова досадная задержка, единственная верёвка занята. Стиснув зубы, Быстров наблюдал за человеком, который, неуклюже поскальзываясь, опустился рядом с ним. Узнал американца из группы Хаста. Спросил:

— Ты был на вершине?

Американец повернул лицо в огромных зеркальных очках, и Быстров увидел своё отражение на фоне белоснежных гор и бескрайнего лазурного неба.