— Как? — переспросил я. — По обычному каналу. Полагаю, у вас еще не было случая остаться недовольным самим способом или суммой.

— Как?! Разве не вы будете это делать? — удивился пакистанец. Хотя чему удивляться? Это был тот же спектакль, акт третий.

— Помилуйте, я же журналист! Я здесь просто передаточное звено. Зная, что я еду в Афганистан, люди, которым я не могу отказать, попросили меня об услуге. Если вдруг я вас случайно встречу, я должен получить от вас некоторые сведения.

— Но я ведь и вас выручаю из беды.

Нет, это надо было завербовать такую цепкую, ненасытную, совершенно зацикленную на деньгах дрянь! Обязательно спрошу у Эсквайра, какой слепой придурок получил за него орден.

— Ну, во-первых, я об этом пока даже не знаю, — уточнил я. — Но если вы это действительно организуете, это тоже будет включено в вознаграждение.

Хаким поиграл стеком.

— Я даже не знаю, когда я смогу его получить.

— Получите же рано или поздно! Со своей стороны, — сообразил я, — я могу оставить вам перед самым моим отлетом — если таковой будет иметь место — ту наличность, которой я располагаю.

— Это уже лучше! Это уже лучше!

Что, пакистанец уже успел залезть в мой бумажник и эту самую наличность пересчитать? Там должно было оставаться около двух тысяч долларов. Неужели для него это деньги?

Но я был рад, что хотя и таким путем, но Хаким пришел во вменяемое состояние. Теперь я мог поговорить с ним о главном предмете своих беспокойств.

— Хаким, у меня к вам есть еще одна просьба. За день до того, как вы захватили город, кто-то похитил моего оператора и ассистента, тоже российских граждан.

Пакистанец перебил меня.

— Мы их найдем. С тех пор, как мы заняли этот город, в нем больше не будут совершаться преступления.

Терпеливо выслушивая его сарказмы, я рассказал ему, что знал. А Хаким тем временем сообразил, что он заработает еще на одном подряде.

— У меня и так хватает ваших просьб, но, полагаю, что я справлюсь и с этим, — подытожил он.

Теперь я с чистой совестью мог перейти к цели своей поездки. Я придал себе легкомысленный вид:

— Теперь поговорим о главном, если вы готовы?

— Ну, хорошо, слушайте! — решился наконец наш агент. — Вашего друга с женой и дочерью содержат в Кандагаре. Не в самом городе. В двух километрах на север, по дороге на Герат, есть бензоколонка. Там на самом деле четыре дома. В двух живет хозяин с семьей, в одном — магазин. А в последнем доме — он в стороне от дороги — и держат ваших людей.

— Зачем?

— Зачем, я не знаю. Семья, разумеется, нужна в качестве заложников, чтобы генерал не сбежал. А чего от него хотят, я не знаю.

— Условия содержания?

— Нормальные. У них две комнаты — окна, правда, с решетками. Еще две занимает охрана.

— Сколько человек?

— Восемь.

Восемь? Хм, в глазах талибов генерал Таиров был важной птицей.

— Где располагаются посты?

— Два человека постоянно дежурят во дворе.

Конечно же! Это афганский дом: жизнь протекает во дворе, а чтобы ей никто не помешал, двор обнесен стеной.

— Вы были там? — спросил я. — Можете нарисовать план?

Хаким кивнул.

— Только вам придется все запомнить.

— Не беспокойтесь!

Пакистанец остановился, достал из ящика мой блокнот с ручкой, вырвал оттуда листок — осторожный, гад, чтобы рисунок не продавился на следующую страницу, — и стал рисовать.

— Вот здание! Их комнаты — дальние от входа. Это караульное помещение, здесь сидит дежурный. А вот в этом охрана спит. Вот кухня, это туалет и, наверное, душ. Так вот, шестеро солдат постоянно несут караул, двое спят или отдыхают. Потом меняются.

— Теперь нарисуйте, где дорога и бензоколонка.

Хаким перевернул листок и стал рисовать в масштабе поменьше.

— Да, очень важно! Два человека, как я сказал, дежурят во дворе, двое — в доме. А еще двое следят за дорогой. Один — под видом заправщика, второй — продавца в магазинчике.

— А сам хозяин?

Пакистанец пожал плечами. Похоже, хозяин и его семья тоже были на положении пленников. Может, чуть посвободнее, но им и бежать было некуда.

— Вооружение?

— Автоматы, гранаты. Два ручных пулемета: один в магазинчике, второй — вот здесь, у входа во двор. Два «стингера» — так, на всякий случай.

На случай вертолетного десанта. «Стингеры» были страшной штукой, которая во многом обеспечила моджахедам перелом в войне с Советской Армией. Ты мог запустить ракету в одну сторону, она разворачивалась на источник тепла и на полной скорости неслась вслед за самолетом, пока не настигнет. Увернуться от «стингера» было практически невозможно.

— На чем они перемещаются? Ну, охранники!

— БТР у них нет — это было бы подозрительно. У них есть джип, стоит во дворе. В случае крайней нужды он сможет увезти их всех.

Пикап. Пять мест в салоне и еще с десяток — в кузове.

— А как далеко от этой бензоколонки основные силы?

Хаким задумался. Не по сути вопроса. Думаю, теперь он включал для нас вип-тариф, с коэффициентом 1,75, если не 2,5.

— В Кандагаре расквартирована дивизия. Если объявят тревогу, подмога будет там минут через пятнадцать.

— И что, генерал с семьей там просто так живет? Его же похитили не для того, чтобы перезимовать в тепле?

Хаким сел, пододвинул стеком сигареты и закурил.

— Я не люблю делать такие признания, но я действительно не знаю, чего хотят от вашего друга. Я знаю, что иногда к нему приезжают разные люди из нашего штаба, но о чем они говорят — увы!

— А связь?

— Рации. Телефонов там нет.

— Мне нужны их радиочастоты.

Хаким, сощурив глазки, посмотрел на меня:

— Журналист, говорите? Частоты они, разумеется, меняют. Но рации у них, как у нас у всех: 16-канальные, от 403 до 470 мегагерц.

Что я еще не спросил?

— Они здоровы?

— Месяц назад были здоровы. У девочки высыпала экзема — видимо, от стресса. Ей привезли какую-то мазь, но помогает не очень.

Похоже, Хаким у генерала Таирова действительно был. Вряд ли он с ходу выдумал бы такую деталь.

Хаким покрутил листком у меня перед носом — мол, я все запомнил? Я кивнул. Мой тюремщик поджег листок, дал ему разгореться, задумчиво поворачивал его, чтобы огонь достал всюду. И только когда пламя подобралось к пальцам, бросил листок в пепельницу. В нем и вправду пропадал артист. Если артист — это человек, призвание которого — работать на публику.

— Следующее дело, — не дал ему расхолаживаться я. — Как будет дальше со мной?

Теперь действительно с Хакимом был совсем другой разговор. Сведения были предоставлены, и пакистанец уже прикинул, какой счет он за них выставит Конторе. Так что, если я не смогу передать информацию по назначению, сделка может потерять смысл. Плакали его денежки!

Хаким встал и снова зашагал взад-вперед.

— Это самое сложное! Пока что я ничего толкового не придумал.

Я верил ему. Теперь вертолет из Талукана сбили бы и моджахеды, и наши погранцы.

— А пока, — продолжал пакистанец, — вы должны понять, что я не могу держать вас здесь, в тюрьме, на особом положении. Это было бы подозрительно.

— Мне принесли лекарства как больному. Как больного меня могли бы поместить и в отапливаемую камеру. И, например, покормить или хотя бы дать чаю.

Хаким Касем обернулся. Теперь на его лице вновь была написана холодная официальность.

— Я посмотрю, что можно будет сделать.

Теперь, когда я получил то, что хотел, я больше надеялся не на нашего агента, а на хорошего мальчика Хан-агу. Но, как это часто бывает, помощь пришла совсем с другой стороны.

Прошло около часа, прежде чем мой конвоир снова вывел меня на первый этаж. Я думал, что он опять поведет меня к Хакиму, но в холле меня ждал посетитель. Это был имам талуканской кафедральной мечети Мухаммад Джума. Увидев меня, он расцвел в кроличьей улыбке и поправил дужку своих очков, примотанную трусовой резинкой.