В наших санях, под медвежию полостьюжелтый стоял чемодан…

 Задремал опять Колька Болтай Ногами, а проснулся от пинка. Стоял над ним Би Бо Бо, склонив башку, скаля уже злобно свои огромные зубы. — Сказано же — не дрыхни. Вот балда увидит меня, вцепится. Он оглянулся на ряды топчанов, на дверь фанерную, шепнул: — И так едва проскочил. Хорошо, дежурный там внизу босяков каких–то отгоняет. Давай живо… Колька Болтай Ногами торопливо съехал с топчана, посмотрел — Михей уже спал, согнувшись в калач. Подумал: «Как же он утром найдет склад, если я не вернусь?» Вспомнилось еще: «Я за тобой приглядывать буду». А сам вот как: калачиком и уснул.

26

 Би Бо Бо бежал впереди, сунув руки в карманы, зорко поглядывая по сторонам улиц, переулков. Час был уже поздний. Лишь редкие фигуры прохожих, встречавшихся на пути, нарушали тишину звонким скрипом снега. Мерцали фонари, поднявшийся ветер раскачивал их, и отсветы огней метались по черным окнам домов каменного коридора, ведущего вниз к монастырской стене. Возле почты их обогнала лошадь, и седок в ней, завернутый в немыслимое барахло, вдруг вскинул кнут. Би Бо Бо промычал что–то в ответ и помахал тоже рукой. Шли к станции закоулками. Возле склада с мукой Би Бо Бо остановился, подступил поближе к Кольке Болтай Ногами. Вынул из кармана бумажные деньги, потряс ими: сунул их в карман своему подручному, шепнул, радостно разевая рот: — Видал?.. На неделю нам хватит сидеть в «Бирже». И еще «ягутка» обещал. Ну, давай на ту сторону. Возле путей стоять будешь. А я потом свистну тебе. Колька Болтай Ногами пошел вдоль забора, сколоченного из длинных досок, встал на углу, сразу задрожал от холода и волнения. «Деловые» уже, наверное, открывают склад, трясут муку на те вон сани, что проехали мимо них в городе. Он смотрел на будку, в которой горела лампочка, как лампадка перед образами. Там сидел, а скорее всего, дремал, наверное, сторож этой вот стороны. Он смотрел на рельсы, засыпанные снегом. И вдруг припомнилось что–то далекое. Какая–то река, снежные холмы, маленькие елочки. Где это было? Где–то было. Может, во сне, а может, и наяву, в той деревне, где он родился. А где он родился и какая деревня? Может быть, стоит на берегу реки или возле рельсов. Родителей он не знал. Насколько помнил себя — жил в детдоме. Не раз спрашивал воспитателей, кто они — его отец, мать. На эти вопросы люди лишь пожимали плечами, отворачивались побыстрее. Так кто же они — померли ли отец с матерью или же он просто какой–то подброшенный? Может быть, он, как говорят у них в подвале ребята, «выпороток». Ах, если бы родители были у него. Может, врач какой–нибудь или же красноармеец. Он сейчас пошел бы в школу, спал бы в теплой комнате, а по комнате ходила бы мать и поправляла его одеяло или же сейчас вот посадила за стол, положила на тарелку булку, яйца, луковицу, как тот дядька Михей. Он потопал ногами, подул на пальцы и прижался снова к доскам, пряча лицо за колючий ворот шинели. Ему опять вдруг вспомнилось что–то далекое. Оно, это далекое, прорвалось из вихрей метели и под тихий скрип полозьев где–то за забором. Да, когда–то это было, а может, и приснилось ему однажды, а осталось. Какие–то сани и он — Колька, а сзади его придерживают руки. Чьи руки? Иногда на щеку ложилась ладонь, и ладонь эта была влажная. Он явственно вспомнил это только сейчас, вот здесь, и это воспоминание вдруг заставило его напрячь память, увидеть все, что было там в санях. Да, чья–то рука. Может, мать или же сестра, а может, какая–то добрая женщина… Она плакала. Он понял это сейчас. Она вытирала слезы ладонями рук и, не замечая, что ладони влажные, гладила ими щеки Кольки. Откуда они ехали в метель? Куда? И почему плакала та женщина, концы платка которой метались перед Колькиными глазами теми же вихрями снега? Кто вернет Кольке те сани, и ту ночь, и те реки? Кто вернет? А может, все это только когда–то приснилось? Колька отклонился от забора, шагнул вперед. Засунув руки в рукава и опустив голову, побрел по путям, все так же напрягая память, все так же видя перед собой эти концы белого платка. И не замечал, что сам плачет и спотыкается о рельсы, о шпалы. Он уже не думал о том, что ушел со стремы, что его потом спросит Би Бо Бо, так, как он умеет спрашивать, беспощадно и жестоко. Он брел, приглядываясь к черным шпалам, как ища на них светлые следы полозьев саней, саней его далекого, может быть, приснившегося детства. — Эй! — услышал он крик. Оглянулся, увидел стоявшего возле вагонов рабочего с молотком и вдруг бросился бежать со всех ног, споткнулся, упал, вскочил и снова кинулся мимо заборов, мимо темных домов в улицы города. Но никто за ним не гнался. Он вскоре успокоился и пошел тише, все так же опустив голову, сунув руки в рукава, удивляясь сам этому странному наваждению, которое явилось ему именно там, возле забора, на стреме… Побродив с час по улицам, продрогнув, он побрел в подвалы близ Мытного двора. В ночлежку не решился. В подвале, тухлом от запахов овощей соседнего склада, он вдруг увидел и Би Бо Бо. Парень сидел среди подростков, играл в карты как ни в чем не бывало. Огарок свечи обливал лица игроков зеленым светом. Спрятав сразу карты за спину, Би Бо Бо пристально смотрел на него, — может, не узнал со свету. Но вот встал. Бросив карты, пошел к нему, и Колька Болтай Ногами попятился. Его охватил вдруг страх, — значит, он, Би Бо Бо, был там, возле угла, не нашел его. — Ты что же смотался? — как–то ласково даже, улыбаясь, спросил Би Бо Бо. Он взял Кольку Болтай Ногами за ворот шинели, толкнул с силой к стене. Ударившись головой о стену, Колька Болтай Ногами осел на холодную ступеньку подвальной лестницы. «Убьют», — мелькнула мысль в голове. Стало на миг как–то безразлично. Может, так и надо. Все равно он один на свете. — «Завалил» ты, Колька Болтай Ногами, «деловых»! — каким–то визгливым голосом выкрикнул Би Бо Бо. Он подсел на корточки, влепил пальцы, холодные и липкие, в горло Кольке Болтай Ногами. — Велено было пришить, — обернулся он к остальным парням. Колька Болтай Ногами знал их: Жох, Ленька–Летчик, Нюшка Глухня. Спал рядом с ними не раз, в карты тоже играл. Теперь они были чужими. Парни встали вокруг, молча глядя на него. Кто–то бросил ремень, длинный и тонкий. «Давить будут…» И с яростью, удивившей, наверное, парней, он крутнулся, взмахнул над головой Би Бо Бо кулаком, и тот покатился в сторону, ахнув, визгнув, точно девчонка. Парни стояли все так же молча — будто все они были сделаны из дерева. Взбежав по лестнице, Колька Болтай Ногами остановился на верхней ступени, глядя в налетающие вихри снега. — Все равно тебе хана, — крикнул снизу Би Бо Бо. — Сам тогда вешайся… Сунув руки в рукава, задыхаясь от ветра, Колька Болтай Ногами ушел в темноту.

27

 В полночь в транспортное отделение милиции пришел гражданин в масленой блузе, с разбитым лицом. Оказался он осмотрщиком вагонов. Из его рассказа узнали — около десяти вечера он, осматривая колеса вагонов, увидел переходившего рельсы парнишку. Одет тот был в короткую шинель, картуз, бахилы. Шел, опустив голову, засунув руки в рукава, — казался спящим или слепым. Осмотрщик окликнул его, и тогда — вот странное дело — парнишка побежал прочь. Все это стало подозрительным для осмотрщика. И, прикинув, что шел парнишка от складов Акционерного общества «Хлебопродукт», он спустился с путей, миновал тупики и завернул за угол забора. И тут же услышал свист. А от забора вдруг понеслась лошадь с санями, закрытыми брезентом, под которым, видно, были спрятаны мешки с мукой или зерном. Возле саней бежали, оглядываясь, трое парней. Поняв, что произошло похищение народного добра, и «оберегая его», как выразился осмотрщик и как было занесено в протокол, — он поспешил следом. Наган или ножи его не пугали. Он попуган был крепко еще на гражданской войне. Тогда один из парней остановился и вытащил из кармана наган. — Тебе, батя, что? — крикнул он. — Жить не хочется? Он был коренаст, с рябым лицом, в низко надвинутом на глаза картузе, — на «адские глаза», как было записано в протоколе. — Верните добро, — попросил осмотрщик, останавливаясь тоже. — Ведь для рабочих, для крестьян этот хлеб… — Для рабочих, для крестьян, — повторил тут коренастый, Он переложил наган в другую руку и кулаком ударил по лицу осмотрщика. Тот упал и какое–то время был без сознания. Когда пришел в себя, саней уже не было. Он поднялся и пошел искать стрелка склада. Нашел его сидящего в будке. Увидев перед собой человека с разбитым лицом, стрелок этот оторопел. Потом велел осмотрщику бежать в милицию, а сам с винтовкой наперевес, как в атаку, кинулся вдоль забора… Костю разбудил Федор Барабанов стуком в окно. Костя быстро оделся, и скоро машина привезла их на место происшествия. Здесь уже были сотрудники транспортной милиции, начальник охраны, неведомо кем вызванный, заведующий складом. Тут же сидел стрелок, уже без винтовки, оглядывая всех, бормоча одно только: — Задремал. Ну что же, судите, коль виноватым я стал. Судите… Костя ознакомился с протоколом и, когда прочел, что один из нападавших был коренаст и рябой, кивнул Барабанову. — Едем в ночлежку «Гоп». Не иначе как Ушков это. А из тех двух еще и Хрусталь… Мальчишка же похож на Кольку Болтай Ногами. В ночлежке заведующий показал, что Хрусталь и Ушков уже два дня не появлялись здесь. А вот Колька Болтай Ногами был, регистрировался. Но потом исчез куда–то незаметно. Остался только мужичок, с которым Колька Болтай Ногами вместе пришел на ночевку. — Ну–ка, покажи его, — попросил Костя. Они пошли между топчанами, освещая фонариком лица спящих. Вот огонек опустился на свернувшегося калачиком маленького мужичка с рыжей бородкой. Костя осторожно потолкал его рукой. Тот открыл глаза, зажмурился, попросил строго: — Ну, ну, не балуйте. Обитатели ночлежки засмеялись: — Вставай, батя… Это уголовка… Она тебе побалует. — Может, его в гостиницу, как директора, хотят перевести… Тогда мужичок сел, спросил: — Ай утро уже? — Не утро, — ответил Костя, — а вот где твой сосед Колька Болтай Ногами? Тогда Михей запустил судорожно руку под рубаху, вытащил с каким–то явно видимым облегчением ремень: — Это он, Колька, мне велел приберечь ремень, спрятать подальше, чтоб не сняли его ночью. А где он, я не знаю. Михей осмотрел место рядом с собой, пожал плечами. — Так куда мог уйти парень твой? — снова спросил Костя. — Откуда я знаю. Собирались утром на пути снег чистить вместе. Он меня и привел сюда. А сам вот пропал. — Кто–нибудь приходил за ним? — Приходил, — как сразу припомнив, проговорил торопливо Михей. — Такой башкастый. А вот зовут как — рабыл. — Би Бо Бо, что ли? — вставил дежурный. — Вроде как Бо Бо… Костя оглянулся на дежурного, тот развел руками. — Когда и проскочил, ума не приложу… Юркий, как ящерица, хоть и с башкой такой неповоротливой. — А ты, гражданин, сам–то кто? — обратился Костя снова к Михею. — Документ какой имеешь? — Из деревни, — ответил Михей, поспешно шаря в кармане удостоверение. — На заработок… На лошадь пришел зарабатывать… Сдохла кобыла, а без нее худо стало. — На лошадь? — удивился Костя, другие снова стали смеяться. Кто–то выкрикнул: — Да он, дядька этот, и сам как жеребец… И это прибавило смеха ночлежке. Гикали по–дурному отовсюду, а Костя, просматривая удостоверение Михея, все качал удивленно головой: никак не мог поверить, что Михей Макухин пришел из деревни, чтобы заработать на лошадь. Вернув документ, сказал строго: — На лошадь ты, гражданин Макухин, вряд ли заработаешь сейчас. В деревне надо жить, в деревне зарабатывать. Совхозы там открываются, колхозы организуют… Только работай. А город и сам без работы пока еще. Так, говоришь, башкастый? — Башкастый… Ночлежка уже гомонила, вспыхивали папиросы, кто–то дохтел задушенно. Кто–то побрел в коридор и оттуда вдруг закричал с какой–то радостью: — Муку увели. Будто «Хлебопродукт» при сторожах обрали… — Из какой ты деревни, гражданин Макухин? — нагнулся снова Костя к Михею. — Из Сватова. А что? — Может, пригодишься… — Так Коляй–то где? — словно только пришел в себя после дурманного сна крестьянин. — Мы, чать, с ним на пути собирались. — Поищем твоего Коляя, — сердито ответил Костя. — Проспал парня, а теперь — где Коляй? Один ищи дорогу на пути.