Переходя к неопубликованным материалам, следует прежде всего выделить обширную группу делопроизводственной документации государственных учреждений, содержащейся в фондах этих учреждений. К депутации 1785 г. относятся материалы «связки белорусских дел» Третьего департамента Сената, отложившиеся в РГАДА, в фонде «Сенат и его учреждения»[69], а также содержащиеся в этом фонде материалы ревизии сенаторов А.Р. Воронцова и А.В. Нарышкина[70]. В деле, инициативным документом которого послужило прошение поверенных белорусских евреев Ц. Файбишовича и А. Еселевича к Екатерине II[71], особый интерес, помимо самого этого прошения, сохранившегося в подлиннике, представляют доверенности, выданные различными еврейскими общинами («верющие письма от всего белорусского еврейского общества») своим представителям[72]. Остальные документы дела отражают ход рассмотрения инициированного еврейскими поверенными дела в Сенате. Особенно примечательно свидетельство об участии Файбишовича и Еселевича в заседании Третьего департамента Сената[73]. Иной тип документации представляют материалы о еврейском представительстве в правление Павла I. Большинство связанных с еврейскими представителями документов дошло в составе материалов канцелярии статс-секретаря, вошедших в фонд «Дворцовый отдел»[74] РГАДА, а также канцелярии генерал-прокурора[75]. Возможно, это отражает процесс повышения роли данных ведомств при Павле I и одновременно является свидетельством отношения власти к еврейскому представительству как делу особой важности, требующему прямого вмешательства императора. При Александре I материалы, связанные с еврейскими депутатами, концентрировались в основном в Еврейских комитетах, а также в департаменте духовных дел иностранных исповеданий, а позднее в Министерстве духовных дел и народного просвещения, к штату которого еврейские депутаты были официально приписаны в 1817 г. Основная часть делопроизводства Еврейских комитетов 1802–1825 гг. и материалы объединенного министерства, хранившиеся в архиве Министерства внутренних дел, были уничтожены пожаром 1862 г. Однако отдельные документы из этих комплексов, касающиеся еврейских депутатов, сохранились в составе фондов других государственных учреждений, взаимодействовавших с Еврейскими комитетами и Министерством духовных дел по отдельным вопросам. Самым значительным комплексом материалов такого рода является подшивка документов Первого еврейского комитета, отложившаяся в Основном собрании рукописной книги ОР РНБ[76]. Примечательно заглавие сохранившегося переплета – «О евреях. Часть 1». Это позволяет предполагать наличие второй и, возможно, последующих частей, не вошедших в собрание ОР РНБ и, скорее всего, не дошедших до нас. Этот комплекс документов, помимо упоминавшихся выше опубликованных Ю.И. Гессеном писем и проектов Ноткина, включает переписку министра внутренних дел В.П. Кочубея с губернаторами «тех губерний, где евреи обитают», характеризующие реакцию правительства на слухи, распространившиеся в еврейской среде в связи с учреждением Первого еврейского комитета и избранием депутатов[77].
В данной работе впервые вводятся в научный оборот документы, связанные с деятельностью Первого еврейского комитета и отложившиеся в фонде канцелярии киевского военного губернатора[78], в том числе: копия журнала Первого еврейского комитета, содержащая утвержденное императором решение о выборах еврейских депутатов[79]; ведомственная переписка, отражающая порядок и ход выборов по Киевской и Минской губерниям; предварительная редакция «Положения о евреях» 1804 г., представленная на рассмотрение еврейским депутатам и содержавшая проект создания центрального органа управления для российских евреев («Синедрина»)[80]; а также упоминавшиеся (но не подвергшиеся детальному анализу) в работе Дж. Д. Клиера «мнения» киевского и минского кагалов[81], представленные Первому еврейскому комитету. Все эти источники позволяют дать ответы на вопросы, остававшиеся неясными или спорными в предшествующей историографии, а также поставить новые, не ставившиеся предшественниками исследовательские задачи.
Для более позднего периода релевантна отложившаяся в РГИА переписка между Министерством духовных дел и народного просвещения, Министерством внутренних дел и Министерством полиции (1810–1819).[82]. Также представляют интерес материалы особенной канцелярии департамента полиции[83], проливающие свет на некоторые аспекты деятельности еврейских депутатов при Главной квартире российской армии в 1812–1813 гг.[84] Учреждение еврейской депутации в 1812 г. описывается в прошениях бывшего депутата Л. Диллона Николаю I и А.Х. Бенкендорфу от 1829–1830 гг.[85] и упоминается в докладных записках первой экспедиции Третьего отделения о следственных делах, по которым Диллон привлекался с 1815 по 1829 г.[86] Отметим, что в последних документах, содержащих в целом негативную характеристику бывшего депутата, подтверждаются содержавшиеся в его прошениях данные о депутации, а его деятельность в качестве депутата рассматривается как «прежние заслуги». Проекты депутатов по улучшению правового статуса евреев Царства Польского упоминаются во всеподданнейшем рапорте Н.Н. Новосильцева, вошедшем в состав рукописного собрания проектов «об устройстве евреев в Царстве Польском»[87]. В фонде канцелярии министра финансов[88] отложились копии журналов Комитета министров, фиксировавшие ход обсуждения прошений и «представлений» еврейских депутатов[89]. Депутаты подавали свои прошения министру внутренних дел и народного просвещения А.Н. Голицыну, который, в свою очередь, доносил их содержание до комитета. Не исключено, что Голицын при передаче «соображений еврейских депутатов» Комитету министров намеренно искажал смысл их просьб, либо опровергая их, либо приписывая депутатам свое собственное отношение к обсуждаемым вопросам. Однако и в этом случае привлекает внимание его мнимая (или подлинная) апелляция к мнению еврейских депутатов. В фонде собственной его императорского величества канцелярии[90] отложилась всеподданнейшая записка Голицына, свидетельствующая о том, что создание еврейской депутации при центральной власти воспринималось как заимствование французского опыта, несмотря на давнюю местную традицию взаимодействия еврейских представителей с российской властью. Во всяком случае, от еврейских депутатов ожидали того же, чего и Наполеон в свое время – от Ассамблеи еврейских нотаблей и Синедриона: легитимации государственных законов на уровне еврейского права[91]. После упразднения депутации в 1825 г. связанные с ней материалы поступили в ведение Четвертого еврейского комитета, активно использовавшего их в своей работе. Рассмотрение комитетом опыта еврейских депутаций, а также сделанные в связи с этим копии более ранних документов сохранились в мемориях – кратких изложениях содержания журналов комитета за 1825–1830 гг. и приложениях к ним, отложившихся в фонде департамента полиции исполнительной Министерства внутренних дел[92]. Отдельные связанные с депутатами документы находятся в деле того же фонда о высылке евреев из Санкт-Петербурга, активно проводившейся в 1826–1827 гг. В связи с этим был возбужден вопрос, могут ли проживать в столице евреи, являющиеся поверенными своих соплеменников из черты оседлости, и привлечены документы предшествующего периода, когда депутаты могли проживать в Санкт-Петербурге на законных основаниях. Поскольку чиновники Министерства внутренних дел и Четвертого еврейского комитета стремились обосновать высылку противозаконной деятельностью евреев, то были привлечены документы, негативно характеризующие депутатов[93].
