Исподволь вынашивал эту мысль и Отто [189] Юльевич Шмидт. Когда я впервые затеял с ним разговор о зимовке на Северном полюсе (это было в 1932 году во время плавания на ледоколе «Сибиряков»), Шмидт отнесся очень положительно к нашему рвению, заявив, однако, что время экспедиции еще не подошло, ибо тогда мы еще мало знали север и наше техническое вооружение было недостаточным. Я попросил его, если все же такая экспедиция состоится, считать меня кандидатом. Шмидт улыбнулся и обещал иметь меня в виду. Во время плавания «Челюскина», в дни жизни на льдине мы не раз снова возвращались к нашему заветному плану. Однако, все это были лишь разговоры.

Вернувшись в 1935 году из плавания на «Красине», я узнал, что разговоры превратились в дело. Обратившись вновь к Отто Юльевичу Шмидту, мне удалось добиться его принципиального согласия на мое участие в экспедиции, причем, однако, Шмидт оговорился, что окончательный подбор участников зимовки остается за начальником дрейфующей станции Папаниным. В то время я Папанина почти не знал. Но ему обо мне много говорили Шмидт и другие полярники и ученые. Не дожидаясь моей официальной просьбы, Папанин сам решил включить меня в состав экспедиции.

* * *

Товарищ Ширшов - Герой Советского Союза. Награжден двумя орденами Ленина, орденами Красной звезды и Трудового красного знамени.

Евгений Константинович Федоров

Я самый молодой из жителей Северного полюса. Мне двадцать семь лет. Отец был офицером [190] царской армии, участвовал в империалистической войне, затем был командиром Красной Армии, сейчас работает счетоводом. В детстве я учился, в зрелом возрасте также. В 1927 году поступил в Ленинградский университет на физико-математический факультет. Своей специальностью я избрал геофизику, а впоследствии земной магнитизм. Еще будучи студентом, я работал по магнитной съемке в различных районах Советского Союза, был даже начальником партии на северном Урале. Сразу по окончании университета отправился работать в Арктику. Это было в 1932 году. Зимовал на Земле Франца-Иосифа, в бухте Тихой. Начальником станции был товарищ Папанин.

Мне никогда не нравилась теоретическая работа, связанная с кабинетными занятиями. Земной магнитизм я избрал своей специальностью главным образом потому, что это связано с длительными экспедициями. И поездка в Арктику была просто логическим развитием моих дум. На зимовке на меня возложили две задачи: обслуживание магнитной обсерватории и проведение магнитной съемки архипелага. Никогда я раньше на севере не был, никакого понятия о полярных путешествиях не имел, не знал даже, как запрягают собак. Почти сразу по прибытии в бухту Тихую мы отправились к одному из близлежащих островов - Кетлицу, чтобы испытать наше дорожное снаряжение. Все мы были новички, 25 километров одолевали больше трех суток. Дорогой нас застигла пурга, мы шли, ориентируясь по компасу. Когда туман закрывает горизонт, человеку не хочется верить компасу. Папанин постоянно уклонялся в сторону. Мы поправляли его, но ему казалось, что компас показывает неверно, и потихоньку, украдкой [191] он старался свернуть направо. В этом же пробном путешествии я впервые встретился с белым медведем. Была ясная лунная ночь. Я вел наблюдения над звездами. Обернувшись, я увидел, что у задней стенки палатки стоит медведь и обнюхивает полотняную стенку над головой спящего Папанина. Папанин почувствовал прикосновение медвежьей морды, проснулся и сонным голосом спросил меня, кто ему мешает спать. Я ответил, что в гости к нам пришел медведь. Иван Дмитриевич моментально выскочил на снег, выстрелил, медведь удрал. Мы кинулись за ним, но догнать не сумели.

Весной начались большие походы по всему архипелагу. Точной карты Земли Франца-Иосифа не существует до сих пор. Многочисленные экспедиции, которые там были, хорошо описывали какую-нибудь одну часть архипелага и лишь приблизительно отмечали положение других островов. Поэтому мы одновременно делали топографическую съемку, пополняли карту, наносили на нее вновь открываемые мысы, заливы и даже целые острова. Раньше мне приходилось читать о волнении, с которым люди взирали на острова, впервые видимые ими. У нас все это было как-то просто. Не раз мы обнаруживали какой-нибудь остров, не нанесенный на существующие карты, «открывали» его, наносили на карту и шли дальше. Путь продолжался двадцать дней. Ежедневно мы проходили 20 - 30 километров. Часто встречались с медведями, и нашим любимым занятием стала охота на них с одновременным фотографированием всего процесса охоты. Мой спутник Кунашев держал окруженного собаками медведя на мушке винтовки, а я, орудуя плохоньким фотоаппаратом, делал несколько снимков. Так, работая, охотясь, [192] фотографируя, мы добрались до острова Рудольфа - самого северного острова архипелага Франца-Иосифа, где тогда находилась маленькая советская зимовка из четырех человек. Там нас застала полярная весна, проливы между островами вскрывались один за другим, и нам пришлось просидеть на Рудольфе четыре месяца, пока нас не сняло промысловое судно «Смольный».

Весной 1934 года я отправился вместе с Папаниным зимовать на мыс Челюскин. Первые месяцы зимовки оказались сплошной строительной горячкой. Мы строили жилые здания, склады, павильоны для научных работ, новую радиостанцию. С нами была небольшая авиационная группа, и зимовка началась трагедией. Летя в тумане, летчик Воробьев врезался в обрывистый каменный берег, самолет был разбит, Воробьев и летевший вместе с ним авиационный инженер Шипов убиты. Шли дни. Во время зимовки мы как следует опробовали в полярных условиях два вездехода. Они работали великолепно, и недаром потом, строя базу на острове Рудольфа, Папанин включил в состав транспорта зимовки свои любимые машины. Работы, вообще, было очень много. Помимо научных наблюдений, текущей строительной деятельности, экспедиционных исследований мы много занимались и самообразованием. У нас работали всевозможные кружки, начиная от кружка по изучению истории партии и кончая семинарами английского и немецкого языков. С наступлением полярной весны мы предприняли ряд экспедиционных вылазок в районы Таймырского полуострова. Нередко нас сопровождали самолеты зимовки, указывая лучшую дорогу. Одно из этих путешествий, предпринятое для обследования [193] режима реки Таймыр, продолжалось три месяца. За это время мы определили ряд астрономических пунктов, нанесли на карту многие, не известные до того времени притоки реки, вели магнитные наблюдения.

В Ленинград я вернулся в 1935 году. И почти сразу начал готовиться к зимовке на Северном полюсе.

* * *

Товарищ Федоров - Герой Советского Союза. Награжден двумя орденами Ленина.

Льдина № 3

Как только самолеты закончили свой путь с полюса и опустились на снежный наст Рудольфа, Шмидт выпрыгнул из самолета и бегом поспешил в штабной домик к телефону. Он хотел узнать, не установила ли радиостанция зимовки связи с Алексеевым. Вскоре начальник вернулся опечаленный: связи еще не было. Вместе с ним пришел Головин. Голова пилота была перевязана широким бинтом. За время нашего отсутствия Павел перенес тяжелое воспаление среднего уха. Доктор силой удерживал летчика в постели. Но сегодня, узнав о вылете эскадры и видя сплошную облачность над Рудольфом, Павел завел самолет и пробился сквозь облака, чтобы встретить нас и указать дорогу.

- Могу лететь к Алексееву, - сказал он Шмидту, - моя машина полностью заправлена, экипаж готов.

- Сколько бензина вы сможете уделить Алексееву? - спросил начальник экспедиции.

- Тысячу килограммов, - ответил летчик. [194]

- Отлично! Готовьтесь. Штурманом пойдет Ритсланд.

Через несколько минут все уже опускались вниз на вездеходе по склону купола к зимовке. Как приятно после жизни на льдине вновь увидеть дома полярной станции, мачты радиомаяка, монументальные склады. Мы узнавали каждый угрюмый камень, встречающийся на дороге, окоченевшие снежные сугробы, опознавали лыжные следы, прочерченные две недели назад.