Я спросил запиской Кекушева:
- Сколько осталось бензина?
Оказалось, немного больше половины. Хорошо. Тогда послал записку Волкову: сколько километров осталось до полюса. Он ответил: 90.
- Эх,-решил я. - Долетим! В кои-то веки человек бывает в таких районах!
Полет продолжался. Скоро Волков встал на своем месте и начал возбужденно махать руками. Я понял: полюс! Посмотрел вниз. Вот эта точка, о которой столько лет мечтало человечество. Под нами расстилалась волнистая пелена белых облаков, ровная, без единого просвета. Светило солнце, термометр показывал минус 9 градусов, альтиметр - 1800 метров. Все так просто, обычно. Я дал радиограмму Шмидту о достижении полюса, развернулся и полным ходом понесся домой. Хотел сделать над полюсом несколько кругов, да жалко стало бензина. Стромилов и Терентьев сбросили вниз в облака масленку, на которой выцарапали название нашего самолета и дату. В масленке было достаточно масла, чтобы «смазать» один раз заржавевшую земную ось. Обратный полет протекал в тех же условиях. На широте 88 градусов облачность кончилась. Внизу опять тянулись ледяные поля, пересеченные трещинами. Шли по солнечному указателю курса, затем по сигналам отлично действовавшего маяка Рудольфа. Иногда он прекращал сигналы и передавал нам радиограммы. Вообще связь с землей у нас не прерывалась ни разу.
Градус за градусом оставались позади. И тут нас охватило беспокойство - достаточно ли бензина. Кекушев все чаще и чаще поглядывал [92] на литромер. С Рудольфа сообщили, что аэродром и остров закрыты облаками. Внизу стали появляться большие разводья чистой воды. Кекушев тревожно подтянул поближе к люку клиппербот на случай вынужденной посадки на воду. Терентьев достал два ящика с продуктами. Километров за сто до острова Рудольфа я заметил впереди по курсу предсказанные нам облака. Подлетев ближе, мы неожиданно вышли из зоны маяка. Переменили курс, попробовали вновь найти маяк - не слышно. Потребовали пеленг, нам его дали. Тогда мы изменили курс на десять градусов.
Понятно, сквозь облака острова не найдешь. Снизились, пошли под облаками, высота - сто метров над водой. По нашим расчетам, бензина оставалось очень мало. Вдруг впереди показались ледниковые обрывы. Мы прикинули по карте - остров Карла Александра. Значит, остров Рудольфа слева. С полного хода развернулся и понесся над водой на восток. Через несколько минут увидел знакомые очертания острова.
Наконец- то под нами твердая земля! Вижу: дома зимовки, костры, люди. С ходу, без круга иду на посадку. Вот самолет уже бежит по снегу. Скорость уменьшается. Машина замирает на гребне крутого спуска в море…
Полет окончился. И только тут я впервые почувствовал усталость. Но все это покрывалось чувством огромной радости и гордости от сознания выполненного долга перед родиной.
Седьмого мая в 0 часов 30 минут Шмидт созвал совещание командиров. Привожу журналистскую запись всех выступлений.
Шмидт. Беседа пойдет о будущем. За последнее [93] время у каждого накопилось много мыслей. Обилие материалов привез Павел Георгиевич Головин, полет которого должен сыграть большую роль при обсуждении конкретного плана штурма Северного полюса. Я прошу Ивана Тимофеевича Спирина изложить собранию то предложение, с которым он обратился ко мне вчера.
Спирин. Полет Головина показал, что наши предположения о погоде полюса несколько неточны. Положение, при котором отличная погода на всей трассе сменяется облачностью у полюса, может повториться. Между тем, посылая эскадру, мы должны быть абсолютно уверены в успехе дела. Поэтому я предлагаю не лететь сразу всей эскадрой. Нужно послать сначала один тяжелый корабль. Он сядет возможно ближе к географической точке полюса, выберет и подготовит там аэродром и будет регулярно информировать о погоде. Остальные корабли полетят по его сигналу.
Водопьянов. У меня несколько иной план. Доводы Ивана Тимофеевича очень хороши и идея замечательная. Но найти на полюсе корабль будет очень трудно. Поэтому лучше расставить по дороге опорные базы. Я предлагаю посадить на 85 градусе самолет Крузе, а на 88 - Головина. Они будут давать нам погоду, а когда мы полетим к полюсу - улетят обратно.
Крузе. Я согласен с Водопьяновым.
Головин. Я тоже.
Молоков. Я против предложения Спирина по другим соображениям. Мы не знаем условий посадки на Северном полюсе. Посылать один корабль слишком рискованно. При посадке он может потерпеть аварию, подломаться, его придется [94] спасать, при том не зная точного места посадки. Очень большой риск. Поэтому я предлагаю лететь сразу всей эскадрой.
Мазурук. Я согласен с Молоковым. Если один из кораблей пострадает при посадке в присутствии остальных, то мы сумеем оказать ему быструю и надежную помощь. Если же он подломается при одиночном полете, то тут развернется грандиозного масштаба экспедиция по спасению экипажа.
Алексеев. Самое существенное нам еще неясно: можно ли садиться на полюсе? Правда, Головин видел много полей, годных для посадки, но Амундсен, например, уверяет в своих трудах, что на полюсе сесть нельзя. Мы должны оставить на прежнем уровне всю нашу настороженность, граничащую с подозрительностью. При посадке самолета, будь то разведчик или тяжелый корабль, основную роль в операции будет играть радиосвязь. Самую надежную радиосвязь с землей может обеспечить только тяжелый корабль. Посему, если посылать кого-нибудь, то следует отправить в путь флагмана.
Спирин. Извиняюсь за повторное выступление. Самолеты Головина и Крузе не обладают надежными радиостанциями. И это основное. Нам ведь не нужны две базы. Нужна одна, но такая, в работе которой мы будем абсолютно уверены. Нам очень важно знать погоду полюса. Вспомните: из Матшара мы вылетали при плохой погоде, но зато знали, что на Рудольфе погода хорошая. Так и тут: мы сможем вылететь с Рудольфа при плохой погоде, если один из кораблей, сидящий на полюсе, доложит нам о ясном солнышке. Остальные три корабля полетят с открытыми глазами. Поэтому [95] послать одну машину менее рискованно, чем лететь сразу всей эскадрой.
Бабушкин. Правильно.
Шевелев. Кого посылать? Самолет Крузе нужно немедленно исключить: радиостанция и ее питание расположены там так, что при сносе шасси радиостанция немедленно гибнет. Радиооборудование самолета Головина также подвергает связь большому сомнению. Абсолютно надежную работу обеспечивает только аппаратура тяжелого корабля.
Шмидт. Установим бесспорные положения. О вылете всей эскадры без какой-то очень основательной разведки не может быть и речи Следовательно, нам нужно иметь опорную постоянную метеостанцию на земле (вернее, на льду) вблизи полюса. Самолет Крузе имеет плохое радиооборудование и, кроме того, необходим здесь на Рудольфе для выполнения оперативных заданий. Самолет Головина нельзя послать дальше 88-й параллели, так как иначе у него не хватит бензина на обратный путь. Тяжелый корабль можно послать на самый полюс. И качество разведки в этом случае будет значительно выше. На тяжелый самолет можно посадить больше квалифицированных работников, дать им лучшее техническое оборудование, обеспечить многомесячным запасом продовольствия, богатым набором инструментов для расчистки аэродрома. Согласны ли товарищи командиры с этими доводами?
После непродолжительного обмена мнениями, совещание приняло предложение Шмидта, Дальше начались споры о том, какой корабль посылать. Каждый хотел лететь первым. Здесь в экспедиции собрались люди, которые не мыслили авиационную работу без известного риска [96] и для которых благородное и мужественное дело авиации стало профессией. Конец спорам положил Шмидт. По его приказу в полет назначался флагманский корабль, а командование операцией Шмидт взял лично на себя. Молоков заикнулся было о том, что нельзя посылать всю головку экспедиции в такой рискованный полет, Шмидт рассмеялся.
- Василий Сергеевич явно преувеличивает, - сказал он. - Здесь остается достаточное количество людей, могущих самостоятельно выполнить любую труднейшую операцию. О какой головке идет речь? Посмотрите, вот сидит Молоков - знаменитейший из знаменитых, знаменитее летчика быть не может на свете: Неужели он не сумеет выполнить задание, если флагман будет на севере? Конечно, сумеет!
