С течением времени для Макарова постепенно обрисовались контуры главнейших проблем, которые ему надлежало разрешить. И прежде всего – внедрение на флоте бездымного пороха. Здесь ему пришлось работать с Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Вообще-то познакомились они уже несколько лет назад, когда Макаров начал работать над книгой «Витязь» и Тихий океан». И сразу почувствовали симпатию друг к другу. Оба они были во многом схожи в главном: оба вышли из самой гущи народа. Оба были необычайно талантливы и разносторонни. (Уместно сделать маленькое отступление: обыденное представление связывает имя Менделеева с его периодической системой, и только; это, однако, чрезвычайно узкая точка зрения. Ныне подсчитано, что работы по химии составляют лишь 9 процентов всех его трудов13; он занимался социологией, экономикой, нефтяным делом, метрологией, техникой и многим, многим иным, причем во всех областях высказал ряд глубоких и смелых идей, которые, думается, и по сей день еще порой не получили должного признания.)
Характером они тоже были схожи. Нередко в России случалось так, что даровитые люди отличались робостью, застенчивостью, мягкосердечием, переходящим порой в слабость. Нет, Менделеев и Макаров были не из таких. Они могли произнести громовую речь в защиту своих идей, где надо – постучать кулаком по столу, где надо – умело написать письмо по начальству, а если требовалось, то и поставить ультиматум (и ставили неоднократно) или обратиться через голову бюрократов к общественности (и обращались). Оба были в общежитейском смысле люди суровые, крутые, упрямые. В конечном счете это и привело их к разрыву. Но о том в свое время.
Благодаря таланту Менделеева и при энергичной поддержке Макарова производство бездымного пороха было освоено в России чрезвычайно быстро и столь же быстро внедрено в практику. История эта поразительно интересна и отличается прямо-таки детективным сюжетом. К сожалению, здесь нет места для подробного рассказа на эту тему. Тем более что главным действующим лицом в деле создания русского бездымного пороха был все же не Макаров, а Менделеев.
Макарову много пришлось заниматься изучением взрывчатых веществ. И здесь далеко не все шло гладко. В конце XIX и вплоть до начала XX столетия в русском военном флоте снаряды начинялись пироксилином. Между тем еще в 1885 году во Франции было изобретено гораздо более сильное взрывчатое вещество – мелинит (в разных странах его называли по-разному, в Японии это знаменитая шимоза). 8 июля 1893 года Макаров подал записку в Артиллерийский комитет о производимых под его руководством испытаниях снарядов с мелинитом. Сомнений не было – новое «взрывчатое вещество действует сильнее, чем пироксилин». Впоследствии Макаров неоднократно напоминал о необходимости дать русской артиллерии эти более мощные взрывчатые вещества, принятые уже на других флотах. Но тщетно. Русский флот вступил в войну с Японией с теми же пироксилиновыми снарядами, которые в несколько раз уступали по взрывной силе японской шимозе. Увы, это был не первый и далеко не последний случай, когда плодотворные идеи и предложения Макарова бесследно исчезали в канцелярской пучине, не подвергнувшись даже практическому испытанию...
В начале 90-х годов в сталелитейном производстве были достигнуты существенные успехи. К сожалению, Россия в ту пору несколько отставала в этом деле от развитых стран Запада. Вот почему для нужд русского флота приходилось ввозить из-за границы значительное количество броневых плит. Основными поставщиками служили фабриканты Англии и Германии. В ту пору особенных успехов добились британские сталелитейщики. В Англии фирмой «Гарвей» был изготовлен новый тип брони с очень сильно закаленной поверхностью. Прочность металла при этом настолько возросла, что снаряды разбивались в куски и отскакивали от броневого листа, как горошины.
Осенью 1892 года на одном из русских полигонов под Петербургом Макаров присутствовал на испытаниях английских плит такого типа. Все шло как обычно: снаряды, пробивавшие обыкновенную броню, оказывались бессильными перед броней с сильно закаленным поверхностным слоем. И вдруг... Один за другим снаряды начали пробивать английские плиты с поразительной легкостью. Впрочем, сенсации не произошло. Вскоре выяснилось, что служащие полигона просто-напросто поставили броневой лист по отношению к орудию другой стороной, незакаленной. Ошибку исправили, и снаряды вновь стала постигать та же участь, а плита оставалась цела. Для всех присутствовавших на полигоне этот эпизод остался просто забавным курьезом, поводом для веселого рассказа за ужином. Для всех, кроме одного. Кроме Макарова. Он думал, сопоставлял. Почему же закаленный слой так легко был пробит с изнанки? Случайность это или закономерность? И если закономерность, то как использовать ее для того, чтобы одержать победу над мощной броней?..
Вскоре у Макарова сложилось ясное представление о том, каковы пути к этой победе. 15 февраля 1893 года он впервые сформулировал свою идею в обычной для него ясной и лаконичной форме: «Так как... деформация снаряда происходит главным образом в первый момент соприкосновения вершины снаряда с весьма закаленным слоем плиты, то есть основание полагать, что если бы поверх закаленного слоя имелся бы хотя небольшой толщины слой из более вязкой массы, то снаряды не будут столь сильно деформироваться, так как головная часть будет работать, уже будучи как бы сжатой в вязком металлическом обруче, который и удержит снаряд от разрушения». Но поскольку на броне неприятельского корабля установить слой из мягкого металла, разумеется, невозможно, то Макарову пришла смелая мысль: насадить на головку снаряда колпачок из мягкой стали. Вскоре такие насадки были изготовлены по его проекту на Обуховском сталелитейном заводе.
Колпачок этот и в самом деле точно соответствовал своему названию. Его насаживали, как бы надевали, на головку самого обыкновенного снаряда. Физический эффект действия был таков: со страшной скоростью ударяясь о броню, колпачок деформировался, в месте удара создавалась чрезвычайно высокая температура. Закаленный поверхностный слой плиты разрушался, и снаряд, продолжая движение в вязкой массе мгновенно расплавившегося колпачка, проникал в поврежденную броню. Разумеется, все это было, так сказать, в идеале.
Загоревшись новым делом, Макаров очень спешил, торопил всех, и вот уже скоро, 28 марта, было проведено первое испытание колпачков (впоследствии поклонники адмирала назвали их «макаровскими колпачками»). Как явствует из официального документа Морского технического комитета, в броневой лист толщиной в 10 дюймов (около 25 сантиметров) с закаленной поверхностью было выпущено два шестидюймовых снаряда с наконечниками из мягкой, незакаленной стали: «После первого выстрела в плите образовались сквозные радиальные трещины; после второго плита разбилась на пять частей». Представители английской фирмы, присутствовавшие при этом, «были столь поражены результатом испытания», что тут же... снизили цену на плиты!
Итак, первое же испытание далеко еще не доведенного до совершенства изобретения Макарова оказалось успешным. Правда, впереди предстояло много работы и сам изобретатель прекрасно понимал это. Скажем, каким образом крепить на головке снаряда накладки из мягкой стали? Решение удалось найти далеко не сразу. Первые колпачки пытались крепить при помощи... резинового клея. Попробовали, грешным делом, даже простой столярный! Затем Макаров, который вообще очень любил оригинальные решения, пытался соединить колпачок со снарядом электромагнитным способом. Попытка оказалась неудачной. Все эти затруднения были естественными для всякого нового дела, поэтому изобретатель колпачков и его помощники не думали падать духом.
Надо было осмотреться, да и подзанять опыта у «соседей». Осенью 1893 года Макаров совершает стремительный и, как обыкновенно, чрезвычайно целенаправленный вояж по крупнейшим артиллерийским и сталепрокатным предприятиям Германии, Англии и Франции. 28–29 сентября он осматривал заводы в Данциге, 2–3 октября – заводы Круппа в Эссене, 6 октября прибыл в Англию и в течение недели исколесил чуть ли не весь остров, побывав в Портсмуте, Шеффилде, Ньюкасле и других центрах военно-морской промышленности «владычицы морей». Затем стремительный рейд Гавр – Париж – Марсель и обратно на север через всю Францию.
