Среди западных ученых нет единства в вопросе о том, возможно ли в рамках советской системы существование сознательного русского национализма. Профессор истории Мичиганского университета Роман Шпорлюк считает, что нет, а Шейла Фицпатрик, доцент истории Колумбийского университета, считает такое идейное сосуществование допустимым. Как она полагает, «самым чувствительным политическим аспектом русского националистического чувства могут стать возможные ограничения прав нерусских этнических групп. Но до сих пор подобная угроза кажется лишь гипотетической, а не реальной проблемой, хотя ситуация может в корне измениться с увеличением общей доли нерусских в населении СССР. В настоящее время русофильство среди интеллигенции кажется властям самой безобидной из национальных проблем… Русское крестьянство, количественно постоянно уменьшающееся, более заинтересовано в телевизорах и в возможности найти работу в городе своим детям, чем в поддержке исконно русских традиций, которое оно, по мнению интеллигенции, представляет» (с. 68).
В борьбе двух идейных начал – национализма и научного коммунизма – активное участие приняли и литераторы. В монографии приводится описание дискуссии, которую вызвало появление книги О. Сулейменова «Азия». В ней автор выступил с позиций русофобии и подчеркивал особую значимость еврейского народа. Другим проявлением этой идейной борьбы стала ностальгия по русской старине в так называемой «деревенской прозе». Направленная против отрицательных дегуманизирующих последствий НТР, эта проза пыталась воскресить традиционные моральные ценности русского крестьянина. Доцент русской литературы Д. Денлоп особо выделяет среди «деревенской прозы» произведения В. Распутина, которого он вместе с В. Войновичем считает наиболее обещающими прозаиками в современной России (с. 33—34). «Распутин с удивительной откровенностью затрагивает некоторые чувствительнейшие аспекты советской политики. Он не скрывает своего отвращения к борьбе правительства с религией и к соответствующему уничтожению такого гигантского количества церквей. Политику насильственной коллективизации он считает «противоестественной радикальной мерой» (с. 34). По мнению Д. Денлопа, «писателей деревенской темы следует рассматривать как неотъемлемую часть большого явления – русского национального движения» (с. 34). Поэтому отсюда проистекает их близость к двум добровольным обществам – охраны памятников и охраны природы.
Целый раздел «Взаимосвязь религии и национального чувства» посвящен анализу религиозных аспектов этнического фактора. Подчеркивая несовместимость атеистической марксистско-ленинской идеологии с религиозными догматами, американский религиозный деятель Мирсон пишет, что «в России секуляризм является политикой тоталитарного государства, подразумевающей существование обязательной для всех секулярной культуры и конформистского типа секулярного человека» (с. 106). Автор связывает деятельность различных диссидентских групп, включая издателей нелегального журнала «Вече», с тягой части населения к национально-историческому прошлому, к религиозной культуре. Для некоторых из них национальная принадлежность неотделима от русского православия. Влияние христианской идеологии, несомненно, сказывается в целом на возрождающемся в России националистическом патриотизме, одним из главных постулатов которого является признание «марксизма, пришедшего с Запада, виновником всех бед страны». По мнению автора, «возникновение русского националистического патриотизма, националистического движения внутри господствующей в империи этнической группы свидетельствует о том, что бремя империи становится невыносимым для русского народа. Для сохранения ее в коммунистической форме русской нации пришлось пожертвовать своей свободой, своей верой, своей культурой и, наконец, материальным благополучием граждан» (с. 111). Автор видит в русском национализме «не национальную идентичность великого народа, ответственного за свою историю, а подавленное национальное чувство подчиненной этнической группы, бессильной освободить себя от ига угнетателей» (с. 112). Однако в отличие от остальных националистических движений, борющихся за выход наций из существующего единого многонационального государства, русские националисты в своем большинстве выступают за проведение политики «подлинной» русификации, свободной от коммунистической идеологии (с. 112).
Как полагает Мирсон, «в свете все большего разочарования в ленинизме значительная часть русского населения оказывается восприимчивой к идеалам русского национально-патриотического движения» (с. 112). Основным идеологическим союзником этого движения становится, конечно, русская православная религия. В этом плане показателен рост интереса к историческому прошлому, который проявляется и в деятельности Всероссийского общества охраны памятников, и в неожиданной популяризации малоизвестных деятелей прошлого, таких, например, как оригинальный мыслитель XIX века Н.Ф. Федоров с его идеями подлинной христианской любви, ведущей к всеобщему братству.
Неославянофильские тенденции заметны в работах многих маститых и молодых советских писателей, которые печатаются в журналах «Молодая гвардия», «Москва», «Новый мир», «Литературная Россия», «Наш современник» и сборнике «Контекст». Автор делает вывод о том, что процесс слияния националистических тенденций с христианскими будет продолжаться и в будущем.
Далее в книге рассматривается вопрос о создании так называемой «единой советской нации». Здесь приводятся различные точки зрения. Так, профессор политологии Нью-Йоркского университета О. Федышин считает, что процесс формирования нового этнического образования будет совпадать в значительной степени с процессом русификации: «Тщательное изучение советских авторитетных источников дает основание утверждать, что у нерусских национальных ценностей и традиций нет будущего» (с. 152). Р. Рязак из Колумбийского университета полагает, что «советское руководство в интересах своего собственного выживания должно обеспечить деятельность русской этнической группы по всему Советскому Союзу, а для этого ему необходимо поддерживать у русских чувство национальной гордости, выраженное в удовлетворении быть «первым среди равных» (с. 167).
По мнению профессора русистики В. Медыша, «по мере того, как набирает темп русификация малых народностей, РСФСР все в большей степени становится синонимом СССР» (с. 196). Преподаватель Колумбийского университета С. Байэлер считает, что «влияние русской этнической группы в политическом процессе страны слишком преувеличивается западными экспертами». «До сих пор большим политическим весом обладают местные нерусские элиты» (с. 198). Кроме Байэлер «двойственность советской политики в национальном вопросе» отмечает и редактор журнала «Сервей» Л. Лабедз (с. 201). Дилемма, стоящая перед советским руководством, продолжает Лабедз, заключается в том, как интегрировать все национальности в СССР, используя приемы русификации, и в то же время не допустить роста русского национализма.
Профессор социологии Нью-Йоркского университета Б. Денич в параграфе, озаглавленном «Дилемма доминирующей этнической группы», указывает на сложность поддержания межнационального баланса в Советском Союзе: «Из-за русского национального преобладания идея подлинной советской федерации оказывается нереальной. С другой стороны, чтобы избежать ухудшения ситуации, проводится курс на подавление движения за возрождение традиционных и религиозных символов русского этноцентризма, потому что последнее может привести к дальнейшему «отчуждению» русской культуры от нерусских национальных групп. По иронии судьбы многонациональный грим Советского Союза оказался барьером на пути либерализации советского общества. Прежняя «тюрьма народов» оказалась тюрьмой также и для самих русских» (с. 320).
