Он, мол, готов жениться на девице из любого рода и любого звания, лишь бы она пришлась ему по сердцу, и для того приказывает устроить королевский турнир и всяческие иные празднества и созвать на них всех девиц, славящихся красотой, а он уж выберет ту, что более других ему приглянется; в возмещение же расходов, которые потребуется девицам сделать для поездки на эти празднества, он-де жалует каждой из них тысячу золотых эскудо.
Едва услышали придворные долгожданный ответ императора, как во всем королевстве Французском пошло веселье и ликованье; были назначены дни для состязаний и турниров, во все области и города разослали грамоты с обещаниями ценных наград и настоятельными просьбами ко всем прекрасным девицам украсить празднества своим присутствием. Словом, сеньоры мои, чтоб не затягивать мою историю, скажу, что в назначенный день явились в Париж все дворяне и рыцари Франции, а также цвет французских красавиц; гости прибыли в роскошных каретах и носилках, верхом на добрых фламандских конях и белых иноходцах, так что весь город Париж с восторгом и изумлением взирал на невиданное зрелище, — казалось, то раскрылись врата небесные, и из них сошел на землю весь этот сонм красавиц в нарядных, блистающих уборах.
Не берусь неумелым своим языком рассказывать и описывать все подробности — это столь же невозможно, как сосчитать звезды небесные; скажу лишь, что к первому дню празднеств на обширной площади был устроен навес из драгоценной парчи, с карнизов, балконов, галерей и окон свисали дорогие ковры, а в том конце, где сидел император, была поблизости сооружена пышно изукрашенная большая галерея, на которой расположились девицы, известные своей красотой и созванные со всего королевства во исполнение государевой воли. Не было ни одной ступеньки, щели или уголка, откуда бы не глядели тысячи глаз, с восхищением созерцавших воинственную осанку рыцарей и статность их коней, красоту и изящество прекрасных дам, собравшихся здесь по воле государя. Трудненько пришлось бы тут Парису[391], когда бы он должен был рассудить, кто прекрасней; и на все это великолепие, окруженный грандами, глядел император, восседая на позолоченном балконе своего дворца и осведомляясь об имени и звании дам, прибывших во исполнение его государевой воли.
В их числе явилась дочь графа Мельгарского по имени Берта и по прозванию «Большая Нога», сестра Дудона[392], короля Аквитании; а прозвище такое дали ей за то, что одна ступня была у нее больше другой; но если забыть об этом изъяне, Берта была самой прекрасной и изящной изо всех дам, явившихся в Париж по воле государя, и стоустая молва народная превозносила ее без устали.
И вот, когда настал час начала праздничных торжеств, дивная эта красавица появилась на широкой площади в карете, обитой алым шелком, расшитым золотой нитью и усеянным драгоценными камнями, что сверкали в прихотливых узорах, поражавших искусством и тонкостью и окаймлявших бесчисленные, тоже вышитые, любовные сцены; великолепную карету везла восьмерка белых, холеных, статных лошадей, которые грызли удила с золотыми бляхами и мелодично позвякивали серебряными колокольцами. В карете сидела красавица Берта, и столь ослепительна была она в прелести своей, что, казалось, затмевала свет и сияние багряного Аполлона; роскошное платье на ней, расшитое скатным жемчугом и зелеными смарагдами, было изукрашено затейливыми узорами, искусно завитые и взбитые золотые кудри уложены в высокую прическу, на челе сиял драгоценный карбункул, окруженный искрившимися алмазами, лучи которых разноцветьем своим напоминали звездное небо, а вместо плюмажа или султана высилась фигурка Купидона из ароматной глины, источавшая нежное благоухание. Сопровождали Берту двенадцать всадников, которые, ловко поднимая резвых лошадей на дыбы и делая всяческие вольты, выказывали почтение глядевшим на них дамам.
Все взоры были очарованы красотой Берты и роскошью ее наряда, что вызывало зависть у сидевших на галерее дам. А старый император, лишь увидел красавицу, тотчас воспылал к ней любовью и уже ни на миг не сводил глаз с ее лица. Она же немного влюбилась в Дудона де Лиса, адмирала Франции, юношу бравого и любезного, который на этих празднествах оказал себя смелым бойцом. Но вот празднества, длившиеся две недели, завершились, и император повелел всем возвратиться в свои земли, пожаловав всем рыцарям и дамам по тысяче золотых эскудо в возмещение за понесенные большие расходы. Все разъехались по домам, а в столице еще ничего не было объявлено о том, каково решение государя.
Но, раненный золоченой стрелой Купидона, которую метнула в него красота Берты, старый император вскоре созвал ближайших своих советников и повелел им отправиться к графу Мельгарскому, дабы от его, императора, имени, просить графову дочь Берту ему в жены, королевы и императрицы Франции, ибо такова его государева воля. И дал одному из своих приближенных, а именно Дудону де Лису, адмиралу Франции, полномочия, чтобы тот от имени императора вступил в брак (тут мы напомним, что красавица Берта, будучи в Париже, влюбилась в Дудона де Лиса). Воля императора была исполнена к превеликой радости и удовольствию всего королевства, и вот послы его отправились в Верхнюю Бургундию, где находились владения графа Мельгарского, и, прибыв туда, были встречены и приняты графом с большим радушием.
Услыхав, что послы явились с просьбой и поручением от самого императора Пипина, граф и графиня так удивились и обрадовались, что граф долго не находил слов для ответа, но наконец смиренно изъявил свое согласие, сказав, что он и дочь его почитают себя рабами императора и видят великое для себя счастье в том, что император, снизойдя до его дочери, пожелал избрать ее своей супругой. Берта была вне себя от радости, что ей предстоит столь завидная и высокая честь, и обвенчалась с Дудоном де Лисом, представлявшим императора и имевшим от него полномочия. Новобрачной преподнесли богатейшие драгоценности и дары, было устроено великолепное свадебное торжество и сделаны приготовления к подобным же торжествам на всем пути молодой императрицы; цвет бургундской знати отправился сопровождать ее в Париж с пышностью и великолепием, подобающими императрице.
Итак, с большой свитой покинула она Мельгарию, и по пути во всех городах и селениях ей оказывали пышный прием и устраивали дорогостоящие празднества; престарелые родители, однако, не поехали с нею по причине болезни графа. И вот, сеньоры мои, во время этого путешествия была затеяна и осуществлена самая коварная интрига из всех, о каких вы когда-либо слышали. А дело было в том, что при молодой императрице находилась некая девица, ближайшая ее фрейлина из рода Маганса[393], одного с нею возраста, которая сложеньем и лицом так походила на свою госпожу, что дворяне из свиты не раз обманывались; единственное, что отличало ее от императрицы, было платье, не такое, разумеется, дорогое и великолепное. Девицу эту звали Фьямета, и прекрасная Берта столь сильно ее любила и ценила, что лишь ей одной поверяла заветные свои тайны. Вот однажды, удрученная печалью, открыла она Фьямете свое сердце, сказав так:
— Хочу убедиться, милая и горячо любимая Фьямета, насколько твердо ты хранишь мои, ото всех скрытые, а тебе открытые, тайны, и для того отворю тебе врата в тайники сердца моего, ибо истинная дружба состоит не только в единстве и согласии желаний, но также в сообщении сокровенных тайн. Итак, открою тебе чистосердечно главную причину печали, столь сильно и безжалостно меня томящей; хотя счастливая судьба, с одной стороны, благоволит мне и подымает меня на самую высокую вершину мира сего, суля скипетр и венец империи, но, с другой стороны, она дает мне в мужья императора Пипина, этого дряхлого старца, которого, коль верить молве, преклонные годы сделали совсем бессильным. Я же сердцем и душой влекусь к Дудону де Лису, адмиралу Франции, и мечтаю, чтобы богу было угодно — поскольку уж Дудон обвенчался со мною по поручению императора и от его имени — сделать Дудона настоящим моим мужем; и во всем этом самое тяжкое для меня, что забота о доброй славе не дозволяет мне открыть ему мою муку. Но злая кручина всегда бодрствует и научает человека всевозможным хитростям, чтобы сбросить ее бремя с плеч; вот и я изобрела, как от своей печали избавиться. Раз уж Природе заблагорассудилось создать нас обеих с одинаковой фигурой, лицом и осанкой, манерами и голосом, — так что все, кто нас видит, с трудом различают нас, — надумала я, чтобы ты, одевшись в мое платье и королевские уборы, в ту ночь, когда приедем в Париж, легла в постель императора и совершила вместо меня то, к чему меня обязывает принятый мною венец, — затем ты навсегда останешься истинной императрицей, а я буду твоей фрейлиной и назовусь твоим именем; ты же, нося столь высокий сан, сможешь обвенчать меня с Дудоном де Лисом, адмиралом Франции: обе мы будем довольны и сможем жить каждая по своему вкусу.
