Может быть, Быховский действительно оказался прав и Грина вела по жизни страсть к перемене мест?

СЕВАСТОПОЛЬ

Грин приехал в Севастополь в двадцатых числах сентября из Одессы. В Одессе он виделся с сотрудником местной газеты, у которого должен был получить литературу для Севастополя, но вышло какое-то недоразумение, и Грин уехал в Севастополь налегке.

К «делу» о пропаганде среди нижних чинов флота были приобщены, а потому сохранились показания квартирной хозяйки Грина:

«Зовут меня Степанида Ивановна Неведрова, мещанка г. Ялты, швея, проживаю в г. Севастополе по Театральной улице, дом Казанджи, № 6.

На предложенные вопросы отвечаю: 22 сентября 1903 года ко мне на квартиру зашел незнакомый мне человек

PAGE 436

и просил отдать ему внаем комнату, о чем… мог узнать по вывешенному на воротах билетику. Договорился он о квартире засветло и в тот же вечер переехал ко мне, принеся с собой свои вещи: старое пальто, одну рубаху и высокие сапоги; два одеяла и подушка у него были; я ему кровати не дала, и спал он на полу. Отдала я ему комнату за 7 рублен в месяц, которые платил он по частям. При прибытии… он предъявил мне паспортную книжку, которую я сама снесла в полицию, где мне сказали - я неграмотна, - что жильца моего зовут Александром Степановичем Григорьевым. Был он человек неразговорчивый, отвечал только на вопросы и мне сказал как-то, что… ко мне переехал с поезда, прибыл в Севастополь искать должности по письменной части, знакомых в городе не имеет, едет издалека (отец его служит где-то фельдшером, мать умерла, есть мачеха и малолетние братья и сестры). Жил он тихо и скромно, ежедневно уходил с утра, часов в семь-восемь… и возвращался большею частью часов в одиннадцать вечера. Дома не обедал, днем заходил в свою комнату изредка. Говорил мне, что все ищет должности, но когда я, узнав об очистившейся в портовой конторе должности бухгалтера с жалованием в 40 руб. в месяц, предложила ему похлопотать об этом месте, он отказался, говоря, что… пойдет только на 50 рублей. Недели через три после переезда ко мне он приобрел плетеную корзину, ту самую, что мне предъявлена (свидетельнице предъявлена корзина, взятая при обыске в квартире Григорьева-Гриневского 11 ноября 1903 года), немного белья и книжек. Прожив с месяц, Григорьев выехал из квартиры на восемь дней, как он говорил в Симферополь, искать место, но неудачно. Прожив по возвращении из Симферополя с неделю, он, как говорил, поехал в какое-то имение неподалеку от Севастополя. Отлучился он дня на три и потом говорил мне, что два дня он провел в имении, а одну ночь ночевал у знакомых в Севастополе. Затем он до обыска у меня жил безвыездно. (Грин уезжал в первый раз в Саратов, во второй - в Ялту. - В. С. )

После возвращения Григорьева из Симферополя, в начале второго месяца его жительства у меня, к нему стали наведываться посторонние люди, а именно: 1. Молодой, чернявый, без бороды, в усах, с еле пробивающимися бакенбардами, в золотых очках, в студенческой

PAGE 437

форме, роста был он среднего; более никаких примет его я не помню. Этот студент заходил к моему квартиранту два раза днем и засиживался до позднего часа. Раз даже переночевал у Григорьева; это было, припоминаю, в первое его посещение Григорьева; третий раз заходил и снова ночевал у Григорьева, по-видимому, этот же студент, но был уже в старом статском пальто, в штиблетах; впрочем, я боюсь ошибиться, может и другое лицо приняла за студента.

2. Второй, ходивший к Григорьеву несколько раз, был блондин, худенький, стройный, высокий, с еле пробивающимися усами, молодой; по первому впечатлению я приняла его за родного брата Григорьева, о чем и сказала Григорьеву; но последний мне ответил, что это его знакомый. Этот блондин заходил к Григорьеву не раз, но иногда не заставал его дома. Однажды у Григорьева встретились студент и блондин, пили втроем чай и долго беседовали. Добавляю, что блондин ходил всегда в длинном статском пальто и в высоких сапогах. Я заявила своему квартиранту Григорьеву, что у нас без заявки ночевать нельзя посторонним, но он ответил мне - было это за неделю до обыска, - что его гости больше к нему ходить не будут. Фамилии его гостей я у него не спрашивала и этих гостей никогда на улице не встречала. Опознать их в лицо я могу». (К Грину заходили брат Киски - так ласково среди друзей звали Екатерину Александровну Бибергаль - Виктор и его приятель Евгений Синегуб. - В. С.)

Первые дни Грин акклиматизировался. Он много бродил по городу, знакомясь с будущими маршрутами, ездил с Киской смотреть раскопки древнего Херсонеса.

Вскоре он включился в пропаганду.

Киска ввела Александра в курс дела, познакомила с солдатами крепостной артиллерии и матросами флотских экипажей. И он принялся за работу.

Катер перевозил Грина через бухту на Северную или Южную сторону, где в условленном месте «из-за кустов, бугорков, камней» поднимались матросы с балалайками, водкой, закуской, чтобы в случае появления непрошеных гостей вселить мысль о вполне безобидной пирушке.

Сходки солдат и матросов в Севастополе начались давно, но устраивались они так редко и были столь ма

PAGE 438

лочисленны, что до ушей жандармской команды доходили лишь невнятные слухи.

С приездом Грина положение резко изменилось. Документы охранки говорят, что с 1 по 19 октября прошло шесть сходок только у солдат крепостной артиллерии. А ведь сведения жандармов наверняка далеко не полны.

Грин вел параллельно работу и среди моряков Черноморской эскадры и солдат крепостной артиллерии.

В декабре 1965 года я познакомился в Симферополе с Григорием Федоровичем Чеботаревым, устраивавшим Грину сходки в казармах береговой артиллерии. До меня у Чеботарева побывал сотрудник симферопольского архива В. Н. Шабанов, который записал его воспоминания. Привожу часть рассказа Чеботарева:

«В 1901 году меня призвали на действительную военную службу. Попал я в севастопольскую крепостную артиллерию. И, конечно, не забыл старых знакомств с «опасными» людьми, потому что солдаты и матросы те же крестьяне и рабочие и слово правды им просто необходимо.

Со времен Крымской войны над городом осталась оборонительная стена. В ней было множество амбразур. В одной из них друзья всегда оставляли для меня пачку свеженьких прокламаций, какую-нибудь брошюру антиправительственного характера. Их я аккуратно прятал, приносил в казарму и незаметно раздавал надежным солдатам.

Из солдат крепостной артиллерии я организовал кружок. С каким интересом перечитывали мы каждый номер «Искры»! Сам-то я был не шибко грамотен, да и другие тоже. Поэтому мы стали привлекать в свой кружок агитаторов.

Снабжала наш кружок литературой Нина Васильевна Никонова, жена врача городской больницы. С ней я познакомился на одной из сходок на Братском кладбище, где мы стали бывать. Она была начитанной, образованной женщиной. Солдаты и матросы приходили на ее сходки и беседы с большим желанием.

На сходках, а подчас и прямо в казарме, выступал Канторович (социал-демократ. - В. С.).

Когда меня произвели в канониры и назначили заведовать столярной мастерской, мы не стали ходить тайком на кладбище по два-три человека. Стали собираться чаще всего прямо в мастерской.

PAGE 439

Как- то я сказал Никоновой, что мне нужен еще один агитатор. Она обещала помочь. И назначила встречу на Братском кладбище. Она привела молодого человека, похожего на студента. Он представился мне:

- Товарищ!

Расспрашивать было не принято: конспирация. Лишь значительно позже я узнал его настоящее имя и фамилию - Александр Степанович Гриневский.