На рассвете, когда заря только раскрасила Цемесскую бухту и окружающие ее горы курились в тумане, подводная лодка подходила к пристани Новороссийской гавани. Распростившись с командой, мы медленно выходили по длинному пирсу на берег.
Взошло солнце. По набережной шла женщина и вела за руку ребенка. На углу стоял деревянный ларек, и девушка в голубой косынке продавала черешню. Казалось, мы перебрались в другой, необычный мир.
Жизнь продолжалась для новой, еще более трудной борьбы и победы над врагом.
Послесловие
Вы закрываете последнюю страницу книги. Теперь можно поразмышлять над прочитанным. Это правдивая книга. Она написана участником описываемых событий, в ней есть «эффект присутствия», о котором говорит известный наш писатель Юрий Бондарев, как о первейшем и необходимейшем качестве книг о войне.
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые…
Эти строки Ф. Тютчева с полным правом могут быть отнесены к автору книги - Владимиру Георгиевичу Дубровскому. Морской офицер, служивший после окончания Высшего военно-морского училища на Черноморском и Тихоокеанском флотах, он с первых дней войны оказался на самом ее острие - в Севастополе. С первых военных дней и до трагических июльских дней 1942 года он находился в легендарном городе, символе нашего мужества и бесстрашия. Являлся одним из старших офицеров штаба Черноморского флота, а это значит, что не только многое видел своими глазами, но знал из донесений флотских командиров различных частей, дислоцированных на кораблях и береговых службах, о событиях в других местах.
О героической обороне Севастополя написано много. Но большая часть этих произведений - я бы даже сказал, подавляющая часть - описывает сухопутную оборону города, когда после прорыва наших частей в Крым завязались жестокие бои на ближних подступах к Севастополю - у Бельбека, на Мекензиевых горах, на Северной стороне, и город превратился в осажденную крепость, тылом у которой было море и Черноморский флот. Слово «тыл», разумеется, я употребляю в чисто географическом плане - думаю, каждому [218] читателю понятно, что без поддержки флота, как бы героически ни сражались на суше моряки и бойцы Приморской армии генерала И. Е. Петрова, город не смог бы продержаться 270 дней и выдержать три жесточайших штурма превосходящих сил армии генерала Манштейна. Флот не только поддерживал сухопутную оборону мощным огнем, он обеспечивал подвоз боеприпасов, резервных частей, продовольствия, эвакуировал раненых и в трагические дин оставления Севастополя вывозил из горящего города его защитников.
Книга Владимира Дубровского в числе немногих рассказывает главным образом о боевых буднях Черноморского флота в это тяжелое и героическое время Севастопольской обороны. Разумеется, в книге есть и эпизоды сухопутной обороны города, но повторяю, основное внимание автора обращено к флоту. Не претендуя на полноту описания событий многодневной обороны, автор, бывший «катерник», с особой любовью и знанием дела пишет о кораблях «малого флота» - катерах-охотниках, тральщиках, торпедных катерах, которые выполняли важную опасную работу - уничтожение мин на фарватерах, конвоирование транспортов, высадка десантов.
На «противоминной» войне в Севастополе хочется остановиться особо. Ошибочная военная доктрина Сталина, требовавшая «не поддаваться на провокации» и «не беспокоить» Гитлера, открыто готовившего удар невиданной силы по советскому государству, касалась и Севастополя. К чести командования севастопольской военно-морской базы, несмотря на «окрики» и «одергивания», флот встретил первый налет вражеской авиации в ночь на 22 июня 1941 года во всеоружии. Самолеты были отогнаны огнем зенитной артиллерии, но на Севастопольскую бухту были сброшены сотни парашютов. Сперва решили, что это парашютный десант, но оказалось, что противник забросал створы севастопольского рейда магнитными минами. Замысел гитлеровского командования был прост - закупорить Черноморский флот в бухтах, не дать ему выйти на морские коммуникации, а в дальнейшем сделать его более уязвимым для налетов авиации.
Сброшенные магнитные (неконтактные) мины оказались военной новинкой - наши тральщики не были снабжены приспособлениями для их траления, потребовались и мужество и смекалка офицеров и матросов, которым помогли приехавшие в Севастополь ученые (в том числе и будущий известный ученый-физик И. В. Курчатов), чтобы найти [219] способ обезвредить и магнитные, и впоследствии акустические мины.
Флот закупорить в акватории Севастополя фашистам не удалось, и это была серьезная и важная победа.
В. Г. Дубровский пишет о перипетиях «минной войны» не только со знанием дела, как моряк-профессионал, но и ярко и занимательно, заставляя читателя соучаствовать и сопереживать. Это относится и к другим событиям, описываемым в книге, - и к подвигу матроса Ивана Голубца, сбрасывавшего глубинные бомбы с горящего тральщика и погибшего на боевом посту, и к трагическому десанту в Евпаторию, и к неравному бою катера старшего лейтенанта Глухова с фашистскими самолетами, и к последним страшным дням оставления Севастополя. Перед нами проходит целая галерея запоминающихся образов защитников черноморской твердыни: бесстрашный и удачливый старший лейтенант Глухов - будущий Герой Советского Союза, контр-адмирал Фадеев, капитан второго ранга Николай Буслаев, именем которого названа сейчас улица в Евпатории, полковой комиссар Бойко, бывший очаковский рыбак лейтенант Остренко, водолаз Охрименко, капитан-лейтенант Трясцин и другие.
Мы верим автору. Этого добиться непросто. Книга «На фарватерах Севастополя» относится к жанру документальных, мемуарных повестей. Нас трудно сейчас удивить мемуарной литературой, читательский интерес к ней начал падать, хотя в ней содержится огромный запас ценнейшей информации. Связано это с тем, что воспоминания «бывалых людей» всех рангов чаще всего попадают в руки литобработчиков, которые, выправляя авторский слог, «причесывают» произведение и делают его гладким, но безликим.
К счастью, Владимиру Дубровскому не нужно было прибегать к услугам литературных консультантов - у военного моряка оказался талант писателя. Конечно, в повести заложен огромный документальный материал - сотни фамилий, названий частей и кораблей, сводок и т. д., вплоть до бортовых номеров катеров. Автор словно хочет скрупулезно сохранить для потомков мельчайшие документальные штрихи Севастопольской эпопеи. Но наряду с этим в повести присутствуют зримые художественные детали, которые позволяют ощутить, увидеть Севастополь далеких сороковых. Вот, например, описание последнего мирного субботнего вечера в городе, за несколько часов до начала войны:
«Нагретый в течение дня воздух долго еще держится над [220] степных трав и вечернюю свежесть. Темнеет. Зарябило море, всплеснула на середине бухты рыба. Простуженно загудел буй - это, разводя волну, торопливо прибежал в базу рейдовый катер. В вечерней тишине отбивают склянки, и на дежурном корабле, на ноке загорается синий огонь».
А вот зримая деталь первого военного дня:
«Сейчас на клумбе были затоптаны настурции: кто-то ночью бежал напрямик в штаб. Из колонки водопровода медленно вытекает на землю вода, лежит перевернутый гибкий шланг, и некому и некогда теперь поливать цветы».
А вот описание гибели тральщика «Взрыватель» во время январской ночи Евпаторийского десанта»:
«Две бомбы разорвались вблизи корабля. Удар по корпусу был настолько сильный, что стальные листы на корме разошлись. Кормовая пушка, вырванная из железной палубы, слетела за борт, гребные валы погнулись. В машинный отсек хлынула вода, и дизели остановились.
…Волны то уходили далеко в море, обнажая разбитую корму, крашенную суриком, с наростами зеленых водорослей и ракушек, то опять бежали к берегу, перехлестывая через борт, смывая с корабля кровь, обломки дерева и рваную парусину».
Я привел только три примера, но, думаю, этого достаточно. Вот этот сплав строжайшей документальности и художественного видения создает силу воздействия книги «На фарватерах Севастополя».
