– Ты не против, если он ничего не узнает еще несколько дней?

Она покачала головой и с трудом улыбнулась:

– Ради бога.

Я вернулся к почтовому ящику и переписал адреса. То есть адресовал письмо себе, а в качестве обратного указал адрес сенатора. Потом отодрал марку и бросил письмо в ящик. Без этой штучки стоимостью сорок один цент оно пролежит несколько дней на почте; сотрудники будут швырять его туда-сюда, сердиться, что на нем нет марки, и измышлять кару, точнее – месть, для отправителя. Потом письмо неизбежно вернут. Из чистого сострадания к бедной заблудшей душе на нем поставят ярко-красный штамп «Невозможно отослать» и отправят по адресу, указанному в левом верхнем углу. Именно этого я и добивался. Когда отец Эбби получит письмо, он поймет, что мы выиграли немного времени. Он неглуп. Он сообразит, что я его переиграл, и проклянет меня за скупость, помешавшую купить марку. Впрочем, среди пороков, которые он мне приписывает, скупость не занимает первую строку хит-парада.

Через двадцать минут мы выкатили на шоссе и отправились на запад, к Мониаку – географической точке, которая отсутствует на большинстве карт.

Мониак называют поселком, потому что нелепо называть его городом. Он расположен к югу от болота Окифеноки: сорок километров от Фарго и тридцать – от Сент-Джорджа. Иными словами, на краю света. Там есть магазин, мост и сухой орешник. Если будет попутный ветер, хороший бейсболист может зашвырнуть мяч с одного конца Мониака на другой. Местные жители предпочитают рацию мобильнику.

Путешественники, как правило, минуют Мониак, даже не зная, что они здесь побывали. Главная местная достопримечательность – мост. Под ним начинается Сент-Мэрис – там, где она вытекает из болота Окифеноки. Большинство байдарочников скажут, что река здесь непроходима почти пятьдесят километров – до тех пор, пока не свернет у Стокбриджа и не направится на север. Но, пропустив этот отрезок, вы лишитесь чего-то очень важного. Все равно что родить не младенца, а сразу подростка. Вы, наверное, будете рады, что миновали стадию подгузников и бессонных ночей, но все-таки многое упустите.

Мы пересекли мост, развернулись и по узкой дорожке съехали вниз. Берег был усеян обгоревшими поленьями, окурками и битыми бутылками. Земля под мостом выглядела как в фильме ужасов. Когда строители закончили работу, они просто свалили остатки бетона и арматуры в реку. Между бетонными глыбами размером с «Бьюик» плавали пивные банки и бутылки из-под колы и торчали полузатопленные стволы кедров.

А за ними начиналась Сент-Мэрис.

Вы когда-нибудь видели бары эпохи 1970-х годов – те, что показывают в фильмах про Остина Пауэрса, где в дверном проеме висят длинные нити бисера? Чтобы войти, нужно сначала просунуть руки между ними и развести нити, а потом проскользнуть, не зацепившись плечами. Примерно так попадают и в реку. Дубы метров шести в высоту, переплетенные виноградными лозами и испанским мхом, в котором кишмя кишат красные жучки, свешиваются над рекой, создавая почти непроницаемый полог. Исключения – воздух и лучики света. На берегу стоят скрюченные деревья, отгораживая тебя от воды, будто барьером, а в промежутках торчат колючие кусты пальметто.

Сент-Мэрис защищает себя и тех, кто с ней.

Река течет на юг через поваленные деревья, бобровые плотины и пни. В Мониаке ее можно преодолеть одним прыжком, и в глубину она редко достигает пары футов.

Я свернул под эстакаду, оставил машину внизу – вне поля зрения вертолетчиков – и разгрузился. Дождь перестал, выглянуло солнце, и туман с поверхности воды стал исчезать. Но долго это не продлилось, и к тому моменту, когда я понес Эбби в каноэ, ливень начался опять.

Я шагнул в воду и тут же поскользнулся на камне, встряхнув Эбби, словно тряпичную куклу. Эта ловушка подстерегала меня, сколько бы раз я ни заходил в реку. Я уложил жену на дно лодки, подстелив ей спальник. При помощи шестов для палатки, брезента и нейлонового шнура соорудил импровизированный навес, натянув его до середины каноэ. Ноги у Эбби, возможно, намокнут, зато голова будет приподнята; брезент заслонит ее от дождя, и я смогу за ней наблюдать. Я сменил фентаниловый пластырь – теперь Эбби обеспечена лекарством еще на семьдесят два часа. Этот пластырь похож на те, какими пользуются люди, желающие бросить курить. Он водонепроницаемый, так что Эбби могла принимать с ним душ и даже плавать. Пластырь содержал препарат, который помогал ей бороться с болью. Я называл его «базовым» – если боль усиливалась, требовалось средство помощнее. Пока я стоял и смотрел на дождь, по моей ступне прополз паук-сенокосец. Немногие об этом знают, но это один из самых ядовитых пауков на свете. Единственная проблема в том, что рот у него слишком маленький, чтобы укусить человека.

Я погрузил во второе каноэ все, что лежало в багажнике джипа, и накрыл поклажу брезентом. Потом в последний раз вернулся к машине и захватил аптечку. Не считая Эбби, это была самая ценная вещь в лодке.

Сомневаюсь, что Гэри был рад меня видеть, когда я постучал к нему посреди ночи. Он вышел заспанный и в халате.

– С Эбби все в порядке?

Пока он готовил кофе, я объяснил, в чем дело.

– Вы ненормальные.

Он написал три рецепта и вручил мне. Я покачал головой:

– Гэри, я не смогу получить эти лекарства.

– Почему?

– Потому что аптекарь будет три часа выяснять у тебя по телефону, действительно ли ты имел в виду то, что написал. К тому времени до сенатора дойдут слухи, и мы не выберемся из Чарлстона. Разве у тебя нет этого лекарства в офисе?

– Да, но я не могу выдать такую дозу наркотического средства без присутствия третьего лица. Подожди несколько часов.

– Не могу.

– Досс, есть веская причина, по которой закон требует от нас держать этот препарат под замком. Это вопрос контроля. – Он побренчал ключами. – Ключ у меня. А комбинацию замка на сейфе знает менеджер.

– Ну же, Гэри.

– Ни за что. Если придет проверка, я потеряю лицензию.

– Тогда скажи мне.

– Что?

– Комбинацию замка.

Он сделал глубокий вдох.

– Я иду спать.

Гэри положил ключи на стол и остановился на пороге кухни.

– Первый ящик в левом шкафу. Написано карандашом на левой стенке. Задом наперед, так что читай справа налево. И не смотри в камеру, у нас круглосуточное видеонаблюдение. А лучше натяни что-нибудь на голову.

Он вышел, а я схватил ключи и направился в офис. Отыскав комбинацию, списал ее задом наперед и со второй попытки открыл сейф.

Я порылся в сейфе, нашел то, что нужно, сунул лекарства в пакет и уже собирался уходить, когда обнаружил упаковку «Актика» – это болеутоляющее в форме леденцов на палочке со вкусом малины. Их прописывают детям и старикам, которым нужно быстродействующее и легкоусвояемое лекарство, чтобы бороться с болью. В последние несколько месяцев эти леденцы стали любимым лакомством Эбби. Я не смотрел в камеру, но поскольку не выключил свет и не стал натягивать на голову чулок, опознать меня было несложно. Взятые мной препараты были мощнейшим средством против боли, и в случае поимки мне была гарантирована тюрьма.

Я вернулся к Гэри, отдал ему ключи, и он принялся рыться в моей сумке, а потом заговорил тоном профессионала:

– Теперь слушай внимательно, это важно. У тебя шесть шприцев с дексаметазоном, два с допамином и достаточно фентаниловых пластырей, чтобы продержаться месяц. Инъекция дексаметазона уменьшит отек, подарит Эбби несколько часов ясности и вернет ее почти в нормальное состояние. Если опухоль чересчур увеличится и мозг снова окажется в тисках, выходов будет два. Если у Эбби повысится давление, ты ничего не сможешь сделать. Зато, возможно, она перестанет страдать. Если давление понизится, ей будет трудно дышать и не исключено шоковое состояние. Допамин препятствует этому, повышая сердечный ритм. Проще говоря, дексаметазон – это атомная бомба для ее надпочечников. Делать ей инъекцию – все равно что подливать в бензобак реактивное топливо. Мотор отлично работает, хотя не исключено, что в какой-то момент его разнесет на части. Альпинисты, которые восходят на Эверест и Килиманджаро, пользуются этим препаратом, чтобы избежать отека легких. Если у тебя когда-нибудь был настолько сильный насморк, что ты не мог дышать и прыскал себе в нос «Африн», ты поймешь, как действует эта штука.