— Сегодня она прямо бешеная. Если увидит вас, ее родимчик хватит.

— Бог с ней. Вот, возьмите дуро и принесите мне кофе. Одна двадцать за вчерашний, одна двадцать за сегодняшний, итого — две песеты сорок сентимо. Сдачу оставьте себе, я пока еще не умираю с голоду.

Официант ошеломлен, лицо его делается более глупым, чем обычно. Он отходит от столика, но Мартин снова подзывает его:

— Пришлите мне чистильщика.

— Слушаюсь. Мартин не унимается.

— И продавца сигарет.

— Слушаюсь.

Мартину стоит большого труда держаться, у него болит голова, но попросить аспирин он не решается.

Донья Роса, переговорив с Пепе, официантом, изумленно глядит на Мартина. Мартин прикидывается, будто ее не видит.

Ему подают кофе, он отпивает несколько глотков и встает, чтобы сходить в уборную. Потом он так и не вспомнил — в уборной ли он вынул носовой платок, который лежал в том же кармане, что и деньги.

Возвратившись за столик, он дал почистить себе ботинки и потратил один дуро на пачку хороших сигарет.

— Пусть эту бурду пьет ваша хозяйка — понятно? — это какой-то отвратительный суррогат.

Он гневно, почти торжественно поднялся и с негодующим лицом пошел к двери.

На улице Мартин заметил, что дрожит всем телом. По сути, ему все безразлично, право, он уже не способен вести себя как настоящий мужчина.

Вентура Агуадо Сане говорит своему соседу по пансиону, дону Тесифонте Овехеро, капитану ветеринарной службы:

— Вы ошибаетесь, капитан. Завязать в Мадриде романчик проще простого. А теперь, после войны, тем более. Нынче каждая, из бедных ли или из богатых, готова на все. Просто надо этому посвятить часок-другой в день. Черт возьми! Без труда не вытянешь рыбку из пруда!

— Да-да, я понимаю.

— А как же иначе, приятель? Вы хотели бы развлечься, а сами ничего для этого не делаете! Уверяю вас, женщины не прибегут к вам сами. У нас пока еще не так, как в других странах.

— Да, ваша правда.

— Ну, так как же? Надо быть побойчей, капитан, надо действовать решительно и напористо. А главное — не отчаиваться в случае неудачи. Одна сорвалась? Не беда, будет другая.

Дон Роке посылает записку Лоле, прислуге пенсионерки доньи Матильды: «Приходи на улицу Сан-та-Энграсия в восемь вечера. Твой Р.»

Сестра Лолы, Хосефа Лопес, много лет служила у доньи Соледад Кастро де Роблес. Время от времени она заявляла, что едет в деревню, а сама отправлялась на несколько дней в родильный приют. Родила она пятерых, все воспитывались у монахинь в Чамартин де ла Роса: трое старших были от дона Роке, один, по счету четвертый, — от старшего сына ее хозяина, дона Франсиско, и последний — от самого дона Франсиско, который позже всех набрел на эту золотую жилу. Отцовство каждого было вне сомнений.

— Пусть я такая-разэтакая, — говорила Хосефа, — но если кто мне по сердцу, тому я рога не наставляю. Когда надоест, говорю «до свиданьица», и точка; но пока у нас любовь, мы, как пара голубков, только друг дружку знаем.

Хосефа была когда-то красивой дебелой женщиной. Теперь она содержит пансион для студентов на улице Аточа, пятеро ее детей живут с нею. Злые языки поговаривают, что она спуталась с агентом, собирающим плату за газ, и что однажды вогнала в краску четырнадцатилетнего мальчонку, сына лавочника. Что тут правда, что нет — установить очень трудно.

Ее сестра Лола моложе, но тоже дебелая и грудастая. Дон Роке покупает Лоле дешевые браслеты, угощает ее пирожными, и девушка в восторге. Она не такая порядочная, как Хосефа, и, видимо, путается то с одним юнцом, то с другим. Однажды донья Матильда застукала ее в постели с Вентурой, но предпочла не подымать шума.

Получив записочку дона Роке, девушка принарядилась и пошла к донье Селии.

— Он не пришел?

— Нет, пока нет. Проходи сюда.

Лола входит в спальню, раздевается догола и садится на кровать. Она хочет устроить дону Роке сюрприз — открыть ему дверь обнаженной.

Донья Селия подглядывает в замочную скважину — ей нравится смотреть, как девушки раздеваются. Иногда, почувствовав, что лицо у нее пылает, она зовет своего шпица:

— Пьеро, Пьеро! Иди скорей к хозяюшке! Вентура приоткрывает дверь комнаты, в которой был со своей девушкой.

— Сеньора!

— Иду!

Вентура сует донье Селии в руку три дуро.

— Пусть сеньорита выйдет одна. Донья Селия на все согласна.

— Как вам угодно.

Вентура проходит в гардеробную, закуривает сигарету, чтобы убить время, пока его подруга уйдет; девушка, потупив глаза, спускается по лестнице.

— До свидания, милочка!

— До свидания.

Донья Селия осторожно стучит в комнату, где сидит и ждет Лола.

— Хочешь перейти в большую комнату?

Она освободилась.

— Ладно.

На площадке второго этажа Хулита встречает дона Роке.

— Здравствуй, дочка! Ты откуда?

Хулита немного смущена.

— Я… я от фотографа. А ты куда идешь?

— Да я… я к своему другу, бедняга болен, теперь ему совсем плохо.

Девушка не может представить, что отец идет к донье Селии, также и отцу трудно подумать такое о дочке.

«Фу, какая глупость! Что это мне взбрело в голову!» — думает дон Роке.

«Он, наверно, про этого друга правду сказал, — думает девушка. — Конечно, у папы есть свои делишки, но подозревать, что он направляется туда, просто нехорошо!»

Когда Вентура собрался уходить, донья Селия его останавливает.

— Минуточку подождите, звонят.

Появляется дон Роке, он немного бледен.

— Здравствуйте. Лола пришла?

— Да, она в первой спальне.

Дон Роке легонько стучит два раза в дверь.

— Кто там?

— Я.

— Заходи.

Вентура Агуадо продолжает беседовать с капитаном, его красноречие неиссякаемо.

— У меня, знаете ли, теперь завелась интрижка, я встречаюсь довольно регулярно с одной девочкой, имя называть ни к чему. А когда я ее впервые увидел, то подумал: «Здесь мне делать нечего». Все-таки я подошел, чтобы потом не жалеть, что, мол, увидел да не попробовал закинуть удочку. Сказал ей несколько слов, угостил два раза вермутом с креветками, и вот, извольте, она моя и покорна, как овечка. Делает все, что я захочу, слова лишнего сказать не смеет. Познакомился я с ней в двадцатых числах августа, и не прошло и недели — хлоп, мы в кроватке, как раз в день моего рождения. Если бы я стоял разинув рот, как дурак, и глядел, как ее обхаживают и щупают другие, был бы я сейчас на бобах, вот как вы.