Так или иначе, сейчас здесь было спокойно. То есть у меня была возможность не спеша подумать над тем, зачем я здесь оказался и что мне нужно было бы сразу же предпринять, чтобы продолжать погоню за уракарой и предотвратить катастрофу, в близости которой я теперь уже не сомневался.
Почему я оказался тут – совершенно ясно: и на Топсимаре, и на Аморе, и тем более на космодроме мне не удалось бы продержаться и двух дней, меня взяли бы, и уж на этот раз я не отделался бы так легко. Даже при наилучшем исходе мне, для того чтобы вновь обрести свободу действий, пришлось бы затратить немало времени – а мой запас его таял прямо на глазах. Здесь я был свободен. Но свобода если и нужна для чего‑то человеку, то именно для того, чтобы осуществлять свои замыслы. А вот этой возможности я здесь никак не видел. Я был один, без средств транспорта, без оружия и с минимальным запасом еды и питья: Ариана великодушно оставила мне то, что уцелело из припасов, захваченных мною на катере Акрида. Этого хватило бы на только что начавшийся день, ну еще дня три я прожил бы без еды – но не без воды, конечно. Однако выжить – не самоцель. Выжить. Выжить… О чем я, собственно? Странно путаются мысли. Такое впечатление, что мик выходит из повиновения. Настойчиво предлагает мне какую‑то информацию. Что там у него? Ариана… Марианна… Да нет, Мартина. Она не придет. С ней плохо? Очень хорошо? Что – хорошо и что – плохо?.. Что еще? Надо уходить? Срочно уходить? Куда? Прямо в лес? А там что? В лес, в лес… Ну ладно, ладно, я иду, уже иду. Что с Арианой? И что будет со мной?..
Я и в самом деле шел. Размахивая сумкой, вламывался в чащу, не разбирая дороги. Хотя никакой дороги здесь и не было. Дикий лес. Джунгли. Тропическая тайга. Да иду я, иду! Что с моей головой? Она сейчас взорвется. Разлетится на осколки, поражая все вокруг… Это стихи? При чем тут стихи? Проза. Проза жизни… Жизнь. Что есть жизнь? Форма существования белковых тел? Что со мной? Кажется, бред. Это и в самом деле бред. Жизнь. Я перестаю жить.
Прекращаю существовать. Я…
Что‑то хлестнуло меня по лицу. И сильно ударило. Я упал?
Не знаю. Я совсем ничего не знаю… Голова, голова! Ее больше нет!
На этом я перестал существовать.
Глава 6
Охота к перемене мест (дни событий двадцать третий – двадцать четвертый)
Прошла вечность, прежде чем я воскрес. Но не сразу поверил, что вернулся к жизни. Или она ко мне, все равно.
Голова была легкой, пустой, бездумной, звонкой. Боль исчезла вместе с мыслями и с привычным многомерным восприятием мира. Мир оказался простым и прекрасным. О нем не надо было думать. Только воспринимать его. Глазами, ушами, ноздрями, языком, кончиками пальцев. Не надо было говорить. Только смеяться, радуясь тому, что мир таков, каким я его сейчас увидел.
Каков же он? Я приподнялся на локте, чтобы побольше увидеть.
Я лежал на просторной веранде (слово вспомнилось не сразу), на чем‑то вроде коврика, хотя и не мягком, но почему‑то ласковом. Прямо передо мною был лес, позади (пришлось повернуться, чтобы увидеть, я выполнил это простое движение с радостью) – сложенная из бревен стена дома. Такие существовали только в старинных вариаблях и на картинах. В реальной жизни их давно уже не было.
Быть может, я вернулся все‑таки не в жизнь, а во что‑то другое? Тоже в жизнь, конечно, но в какую‑то иную ее стадию?.. Хотя моя сумка – она тут, рядом, на полу, – наверняка относится к обычному миру грубых материальных тел…
На веранду взошел некто. Не человек. Четвероногое. Я напрягся, чтобы вспомнить: собака. Она подошла ко мне и улыбнулась. Я хотел сказать ей что‑нибудь приятное, но забыл, как пользоваться речью. Собака поглядела на меня, повернулась и ушла, негромко постукивая когтями по доскам пола.
Я почувствовал: необходимо понять, где я, почему и зачем. У меня не было ответов, но они должны были оказаться у мика.
Однако привычное обращение к нему ни к чему не привело. Мик впервые за долгие (показалось мне) прожитые годы безмолвствовал.
Это вызвало у меня острое чувство тревоги. Я испугался. Я не умел жить без мика. Никто в мире не умел. Только что наполнявшая меня радость исчезла. Ее место занял страх.
Я сел на коврике. От резкого движения закружилась голова. Но только на миг. Подобрав под себя ноги, я медленно начал вставать, опасаясь того, что ноги не станут повиноваться, что снова засбоит вестибуляр. Но ничего не произошло, колени не дрожали, голова оставалась ясной. Ясной и пустой, как будто ее недавно тщательно промыли.
Захотелось войти в медитацию. Но, к своему ужасу, я убедился, что забыл, как это делается. Значит, дела мои совсем плохи.
За спиной возник звук. Я повернулся, инстинктивно приняв защитную позу, готовый к нападению неизвестного врага.
Звук – легкий скрип – шел от открывшейся двери дома. Сейчас в ней появился кто‑то, похожий на меня. Не то, чтобы он был моим двойником, но у него были две руки, две ноги и все прочее – то есть он был человеком. Это меня обрадовало. Я понял, что только что был готов повстречаться с кем‑то, совершенно чуждым. Все происшедшее со мной заставляло готовиться к самому необычному. А этот был привычным, и даже одет оказался совсем так же, как одевается большинство людей в Федерации.
Увидев меня стоящим, человек улыбнулся:
– Здравствуйте. Как себя чувствуете? Пришли в себя немного?
Я понял все, от первого слова до последнего. Потому что сказано все было на нормальном феделине – языке общения между мирами Федерации. Мне даже почудилось, что в речи его слышался слабый теллурианский акцент. Но в этом я мог и ошибиться.
Я хотел ответить обычным: «Со мною все в порядке», но язык по‑прежнему отказывался подчиняться. Вместо членораздельной речи я издал какое‑то мычание. Наверное, на моем лице возникла гримаса отчаяния, потому что человек сказал:
– Успокойтесь. Не волнуйтесь. Это всего лишь страх. Вы испугались. Ничего удивительного. Так бывает со всеми, кто попадает к нам так, как вы. Все восстановится очень быстро – как только вы сумеете справиться с растерянностью. Хотите – я помогу вам?
В ответ я смог лишь кивнуть.
– Вот и хорошо. Тогда расслабьтесь, насколько сможете. И постарайтесь как можно меньше сопротивляться. Готовы?
В следующее мгновение он вошел в меня. В мое сознание. Сене, понял я. Не самый сильный. Но неплохой…
И сразу же ощутил, что мои способности возвращаются. Я вновь владею собой. Могу поставить мягкую защиту…
Он ощутил мое противодействие сразу же. Убрал свое поле. Снова улыбнулся:
– А вы, оказывается, собрат. Очень хорошо: тогда вам будет совсем легко восстановиться. Вы перестали бояться Я почувствовал, что обретаю дар речи. Однако…
– Мик! – Мне легко удалось выговорить это слово..
– Знаю. – Он кивнул. – С этим вам придется смириться. До тех пор пока вы здесь. Если захотите уйти – где‑нибудь в других местах сможете восстановить его, вернее – заполнить. Сейчас ваш мик пуст, совершенно стерто все, что у вас в нем было. И тут, у нас, вам ничего не удастся с ним сделать. Но все его схемы целы. Не волнуйтесь. А что же мы стоим? Хотите присесть? Вы голодны? Накормить вас? Мы тут едим нормальную пищу…
Наверное, я смог бы съесть что‑нибудь. По пока мне было не до того. И когда мы уселись за круглый столик в углу веранды, я спросил:
– Зачем вы это сделали?
– О чем вы? Все, что мы сделали, это, подобрав вас в лесу, принесли сюда, в Прибрежный.
– Зачем стерли мой мик?
– Господи, – сказал он, – вечно я забываю… Нет, вы ошибаетесь: мы ничего не стирали и не стираем. Ни вам и никому другому.
– Но ведь…
Он поднял ладонь, прерывая:
– Это не мы. Это Гора.
– Гора? Это – кто‑то? Или – что‑то? Я не понял.
– Просто гора. Она находится довольно далеко отсюда, в центре материка – в трех тысячах километров. Это своего рода вулкан. Мы называем его просто Горой – потому что второй такой нет не только на этой планете, но, насколько нам известно, и ни в одном из обжитых миров.
