Честно говоря, даже этот результат анализа нас убедил далеко не сразу: не всякая теоретическая выгода находит практическое применение. Мало ли, что эта трасса самая предпочтительная; ближе всего ко мне живет сосед, и до него мне добраться проще простого, вот его дверь, а вот – моя; но это вовсе не значит, что к нему я и хожу в гости: наоборот, я могу даже не знать, как его зовут и чем он занимается. Так что мы лишь поставили на этом анализе флажок и всерьез заниматься им не стали – хотя бы потому, что в новом районе появились уже гораздо более интересные факты.
– Вот как, – промолвил я, чтобы показать, что внимательно слушаю. – Что же вы там накопали?
– Наверное, самое главное, – ответил Иванос, – показавшее нам, что мы идем по верному следу. Мы наконец‑то засекли предполагаемый четвертый мир, – еще не оживленный, но уже готовящийся к этому процессу. Точнее, сначала мы зафиксировали транспорт, выскочивший из Простора и пошедший на сближение – не сразу, а после некоторой паузы – с одной из мертвых планет в системе Детской Площадки; вы примерно помните, где этот район расположен. Наш разведчик вовремя успел перейти в незримость, а транспорт, видимо, производил обзор пространства достаточно формально – только в оптическом и радиодиапазоне, гравитационную кухню разжигать не стал. Это и позволило нашему кораблику пристроиться ему в кильватер и благополучно проводить до самого места назначения. И ребята своими глазами увидели кучу интересных вещей: во‑первых – что планета, которую положено было считать мертвой, уже перестала быть такой: местами на ней стали явственно просматриваться зеленые островки, да не только островки, но целые архипелаги довольно обширных зеленых пятен. Во‑вторых – что транспорт не стал, как предполагали наши, садиться на планету. Он, используя антиграв‑тягу, уравновесился на небольшой высоте над поверхностью и – это было совершенно неожиданно – стал сливать свой груз, зеленую жидкость, или что‑то в этом роде, прямо на поверхность, а ветер тут же эту субстанцию подхватывал и разносил по равнине. Планета на это вроде бы никак не отреагировала, никакого движения там не замечалось, ни малейших признаков присутствия людей – дикость и дикость, и этот зеленый дождь. Танкер сделал два витка, расходуя свой запас равномерно и, видимо, достаточно экономно; этим, вероятно, его задача исчерпывалась – он усилил тягу, размотал орбиту и в пространстве стал явно готовиться к обратному прыжку в Простор, где следить за ним было бы куда сложнее.
Это сразу поставило ребят с разведчика перед непростым выбором. То ли по‑прежнему следовать за транспортом, чтобы установить, где он базируется, где загружается, кому, в конце концов, принадлежит, хотя этот последний вопрос особых сомнений не вызывал, но все же нужно было установить это точно. С другой же, очень хотелось понять – и не только хотелось, но и нужно было понять: что же такое здесь происходит? Что это они тут сбрасывают и рассеивают? Как, собственно, осуществляется процесс оживления? Вопрос явно выходил за пределы компетенции командира корабля, поэтому они вышли на связь с нами и потребовали указаний. Пока шел обмен мнениями, стало ясно, что корабль в Просторе успел уйти уже так далеко, что отыскать его, не зная даже направления, в котором он мог скрыться, вряд ли удастся. Надо было брать то, что лежало ближе, – то есть планету. И мы дали им команду – сесть и попробовать разобраться, что и как. Они эту команду выполнили.
Как и обычно, на борту разведчика, кроме штатного экипажа, находилась группа быстрого реагирования, или спецдесантники. Такой порядок, надеюсь, вы помните, возник после событий на Кантро с полсотни лет тому назад. Так что посадка на безлюдную, безжизненную планету ни с каким риском вроде бы не была связана. Тем не менее высадка осуществлялась со всеми мерами предосторожности. Сели благополучно, постаравшись оказаться поближе к орошенным, если можно так сказать, местам – то есть обрызганным этой зеленью участкам поверхности. Конечно, хорошо было бы, если бы на борту разведчика оказалась хоть парочка ученых‑химиков или, еще лучше, биохимиков; однако такая потребность заранее не предусматривалась, а на нет, как говорится, и суда нет. Так что брать пробы пришлось десантникам.
Это у них в общем получилось не так уж и плохо – особенно с пробами атмосферы и грунта; с зеленью оказалось сложнее, но это мы поняли только потом, уже на Теллусе. Однако, кроме этого, ребятам удалось установить и еще кое‑что, не менее любопытное: несомненные следы пребывания на планете людей – и не когда‑нибудь, а буквально только что. Все мы знаем, что человек всегда оставляет там, где он побывал, следы своего присутствия – пусть и не всегда заметные невооруженным глазом. В общем‑то это казалось естественным: перед тем, как начинать обработку планеты, надо же было ее как следует обнюхать, а не только понаблюдать за нею с орбиты. Но если люди там были, то куда они могли деваться, ведь наблюдавшийся транспорт даже не садился и никаких средств доставки на борт не принимал? Разведчикам, естественно, пришло в голову, что было бы вовсе не худо обзавестись «языком», который смог бы изложить ясно и понятно то, о чем в другом случае оставалось бы только догадываться. Тогда они пустили в ход все имевшиеся на борту и в снаряжении десантников средства поиска, включая, кроме классического следопытства, поиски по инфракрасному излучению, запаху, отпечаткам индивидуальных полей на грунте и тэ пэ. И вот тут‑то они совершили настоящее открытие. К сожалению, несколько позже, чем хотелось бы.
Открытие заключалось в том, что люди на планете действительно оказались, причем больше, чем хотелось бы. Примерно вчетверо больше, чем прилетевших, во всяком случае такой вывод мы сделали потом, уже постфактум. И это были не какие‑то абстрактные люди, живые, так сказать, души, но такие же военные профессионалы, как наши, и вооруженные не хуже, а, я бы сказал, даже лучше – потому что и задача у них была, как мы поняли, не такой, как у наших: не разведка, а оборона против любого возможного противника, и вооружение их не ограничивалось тем, что по старой памяти и у нас называется стрелковым. Мы потом удивлялись – почему они не расстреляли наш разведчик еще до его посадки; точно мы и до сих пор этого не знаем, но предполагаем, что на то были две причины: первая – им тоже хотелось заполучить «языка», чтобы выяснить, кто их отслеживает и что успел уже разнюхать; вторая – возможно, химические и физические процессы на поверхности и в атмосфере, неизбежные при использовании современных средств ведения огня, могли отрицательно повлиять на ход начатого процесса оживления, который этот гарнизон, собственно, тут и охранял. На этой планете они успели уже как‑то обустроиться и сидели тихо и скрытно, пока наши не зашли достаточно далеко – и вдруг поняли, что попали в засаду и находятся под прицелами. Им предложили сложить оружие, не доводя дело до крайности. Решать пришлось на месте и мгновенно. Окружена была вся наша группа, все четырнадцать, на борту разведчика оставался только экипаж – три человека, включая и капитана, которому тоже надо было принимать решение в секунды, поскольку десантники все время находились под визуальным контролем корабля.
– Не хотел бы я оказаться на месте любого из них, – невольно поежился я.
– Да и никто не захотел бы. Но, к счастью, командир корабля принадлежал к молодому поколению и воспитан был на современных принципах, а именно: в критической ситуации не уповать на героизм и самопожертвование, но трезво оценивать обстановку и принимать решения, исходя из правила максимального сохранения жизни людей – прежде всего своих, разумеется. Десантники могли вступить в бой, но рассчитывать на победу было не то чтобы трудно, но просто невозможно. Смыслом такого действия могло быть только одно: предотвращение захвата кораблем уже собранной информации, в которой крайне нуждался Теллус. Увы, ее нельзя было бы переправить к нам по связи: взятые пробы в частности.
– Почему бы им не воспользоваться ВВ‑транспортировкой? – не понял я.
