К моменту начала советского наступления в Северной Таврии общая численность белых войск в Крыму достигала 150 тысяч (у самого Врангеля мелькает «несколько преувеличенная» цифра в 300 тысяч). Однако в боевых частях на фронте находилось не более трети от этого числа. Более того, уже в ноябре, после крушения обороны у Чонгара и Перекопа белое командование не сделало и попытки использовать эту массу войск для организации контрудара и восстановления фронта (хотя весной Слащов применял именно эту тактику). Таким [8] образом, приходится констатировать, что неизмеримо более взвешенная и продуманная политика Врангеля как в политической, так и в военной областях, в итоге привела к тем же последствиям, с которыми столкнулись все остальные белые правительства.

Как и при составлении предыдущих сборников, мы постарались дать материалы, рассматривающие события в Крыму с точки зрения всех противоборствующих сторон. В основу первого тома положены работы мемуарного характера, отражающие взгляд на события с «белой» стороны. Фрагменты из воспоминаний барона П. Н. Врангеля, наряду с подробным описанием хода боевых действий, содержат информацию о внутренней и внешней политике Крымского правительства. Напротив, мемуары героя обороны Крыма генерал-лейтенанта Я. А. Слащова, посвящены непосредственно действиям на фронте в первый период Крымской кампании весной и летом 1920 года. Следует учесть, что при их оценке необходимо учитывать личностный фактор - талантливый и нервный Слащов, будучи отставлен Врангелем от руководства войсками, склонен преувеличивать свои достижения и чрезмерно критично относится к действиям других белых руководителей. Последнему в немалой степени способствовало и то, что мемуары были написаны и опубликованы уже после возвращения их автора в Советскую Россию. Впрочем, даже в воспоминаниях представителей «красной» стороны наблюдаются значительные расхождения во мнениях и оценках тех или других личностей и событий. В целом же вся Крымская кампания 1920 года отличалась от других кампаний гражданской войны гораздо более заметным влиянием на события отдельных персоналий, их талантов, личных и профессиональных качеств. Но тем больший интерес представляет анализ столкновения этих личностей и их взглядов на происходившее.

Во вторую книгу войдут советские исследовательские и мемуарные работы 1920-х - 1930-х годов, а также подборка политических и военно-оперативных документов, посвященных кампании 1920 года на Юге России.

Владислав Гончаров

Введение

В настоящее время в печати появляется много мемуаров, исследований и статей о событиях 1918-1920 гг., когда русский народ переживал великую драму гражданской войны. Многие из авторов облекают себя в беспристрастную тогу историка, претендуя на абсолютную верность своих взглядов и суждений. Лично я на это не претендую. Человек, переживший бурный период, беспристрастно его описывать не может. На все его изложение ляжет отпечаток его личных воззрений и впечатлений. Поэтому я, приступая к своим запискам, заранее предупреждаю читателей, что все изложенное будет пропитано моими настроениями и моей идеологией, потерпевшей страшный излом за это бурное время.

В изложении фактов, конечно, я буду придерживаться полной правдивости, но освещение их будет носить следы моей прежней идеологии, изжить которую мне удалось лишь в самое последнее время, когда у меня открылись глаза и я понял многое, чего не понимал во время переживания излагаемых событий.

Прежде чем приступить к фактам, изложению которых посвящена эта книга, я считаю [12] нужным сказать несколько слов о Добровольческой армии и ее идеологии до Крыма и бросить взгляд на то, как возникло на юге России движение против Советской власти, приведшее к столь печальным последствиям.

После быховского сидения{1} группа лиц с Корниловым и Алексеевым во главе обосновалась в Новочеркасске на Дону, куда Советская власть еще не проникла. Их цель была - собрать новую армию взамен разложившейся на фронте и продолжать борьбу с германским нашествием, причем большевики рассматривались как ставленники немцев. Короче говоря, идеей, руководившей этими людьми, была борьба за «отечество», которое одно уцелело от триединого лозунга{2}, под которым военные [13] элементы России воспитывались в течение 200 лет. Действительно, если идея «царя» была дискредитирована, то идея «отечества» держалась крепко; она была впитана, так сказать, с молоком матери и поддерживала дух армии за все время Германской войны. И вот теперь она опять должна была выдвинуть массы на борьбу с иноземным нашествием, и прежде всего против Советской власти, которая тоже рассматривалась руководителями Добровольческой армии как иноземный элемент.

Но пошли ли массы на эту новую борьбу? Нет. В Новочеркасске собралась только группа «интеллигенции» в 2000 человек, а народные массы остались глухи к их призыву. Власть трудящихся, провозгласившая вполне понятный массам лозунг борьбы против эксплуататоров, торжествующе двигалась на Дон. 5 января 1918 г. я прибыл в Новочеркасск, где было всего около 2000 добровольцев - юнкеров и офицеров, которые частью шли «идейно», а частью потому, что некуда было деваться. Во всяком случае, все они были против Советской власти совершенно сознательно. Эту группу лиц не надо смешивать с позже попавшими в Добровольческую армию лицами из интеллигенции, очутившимися в ее рядах только потому, что жили в районе, захваченном ею. С тем же успехом они служили бы и у красных. Надо сказать, что интеллигенция в массе совершенно растерялась, не отдавала себе отчета в происходящем и принадлежала к партии «И. И.» (испуганный интеллигент).

Алексеев деятельно занялся рассылкой эмиссаров на места, чтобы там поднять восстание. Участь этих эмиссаров была не лучше участи самой Добровольческой армии. Массы за ними не шли. Казачество было довольно Советской властью, отнявшей землю у помещиков, и совершенно не желало выступать и часто выдавало агитировавших за «отечество» лиц. Одним из названных эмиссаров, почти единственным, вернувшимся потом в Добровольческую армию со сравнительно крупным отрядом, был я.

Меня отправили в Минераловодский район. Но сколько я ни скитался по горам - ничего не удавалось; [14] организуемые восстания срывались. Приходилось скрываться и не входить ни в один дом.

Средств у Добровольческой армии не было никаких. У отправленных на места - тем паче. События большинству были неясны, настроение было ужасно: идея, руководившая действиями, - идея «отечества» - гибла. Скоро в Баталпашинске стало известно, что 13 апреля 1918 г. под Екатеринодаром убит Корнилов. Добровольческая армия превратилась в банду, бродившую с места на место, спасавшую свою жизнь, выгоняемую в калмыцкие степи.

Но вот Терек и Кубань стали наводняться бросившей Кавказский фронт армией. Частью она шла целыми частями, а частью - отдельными толпами и одиночными людьми, и к середине апреля Северный Кавказ оказался насыщенным оседавшими по станицам солдатами распавшейся царской армии. Тогда и иногородние, работавшие у казаков или нанимавшие у них землю, подняли голову и начали передел земли. Советская власть закрыла базары и стала отбирать излишки продуктов, и свершилось «чудо». Идея «отечества», не находившая до сих пор отклика в массах, вдруг стала понятна зажиточному казачеству настолько, что для организации отрядов не приходилось уже агитировать, а станицы сами присылали за офицерами и выступали «конно, людно и оружно». В течение июня месяца в Баталпашинском отделе организовался отряд до 5000 человек, начальствование штабом которого я принял на себя, а во главе отряда стал офицер из коренных казаков - Шкура{3}. В июле Добровольческая армия, поддерживаемая казаками, заняла Тихорецкую, и совершилось соединение мое с нею при занятии 21 июля Ставрополя отрядом Шкуры. Уже тут стали сказываться его грабительские инстинкты, и он был отстранен от командования отрядом, превращенным во 2-ю Кубанскую [казачью] дивизию Улагая (Шкура вновь выплыл при движении на север). [15]