— Тыр-ля, тыр-ля, тыр-ля-ля! — наяривал он так лихо, что проходившая мимо баба Маня протопала коленце под его музыку:

— Как он весело играет! Ай да Ванюша! Музыкант!

Ванюша взыграл еще пуще, захлебнулся слюной и, не успев прокашляться, закричал:

— Пляши, баба Маня! Я играю!

— Ох, устала, наплясалась! Я потом ишо приду! — и баба Маня, оглядываясь с улыбкой, ушла.

Ванюшке стало скучно. Он повернулся и слез на пол, подошел к комоду.

Высоко-высоко на комоде, поглядывая веселыми пуговками из-под расшитого полотенца, стояла гармонь. Ванюшка сразу вспомнил запах ее мехов, ремней и еще чего-то сладкого. Однажды ему повезло: все гости вышли во двор, а гармонь оставили на табуретке. Ванюшка взял ее, и гармонь обрадовалась, прошептала: «Ванюш-ша!» — и податливо шевелилась в руках.

Но вот вошла мама и отобрала гармонь:

— Нельзя, нельзя! Это не игрушка, это вещь дорогая!

Он всегда помнил про гармонь, даже когда уходил из избы. Иногда по ночам она тихонечко и жалобно звала: «Ванюш-ша!» — и он просыпался.

Вот и сейчас Ванюшка стоял, прислонясь к комоду, и смотрел, смотрел вверх на гармонь, а гармонь будто радовалась: «Ванюш-ша»! Приш-шел! Я скучала! Давай играть!»

Он только вздохнул в ответ.

— Ванюшка, ты опять возле гармони пасешься! — войдя в избу, пригрозила мать.

Он не оглянулся, только ниже нагнул голову, и губы его стали толстеть.

— Не расстраивайся, — подошла бабушка и погладила его по голове, — вот подрастешь и научишься играть.

— Я умею, умею играть! — стал доказывать Ванюшка.

— Надо бы позвать Степана Слепого, — сказала бабушка маме, — пусть научит.

— Он и сам не больно игрок.

— Ну хоть сколько! Весь извелся мальчишка! — и голос бабушки был уже строгим, почти сердитым. Ванюшка, подняв голову, глядел на нее.

— Баушка! — у него захватило дух. — Давай позовем! Ну давай позовем, а!

Бабушка наклонилась к нему:

— А ты сбегай сам!

— Ага! — подпрыгнул Ваня.

— Только не говори «Степан Слепой», а говори «дядя» или «дедушка Степан!» — крикнула вдогонку бабушка.

К Степану Слепому подходить страшновато. Его длинное рябое лицо было всегда чужим и непонятным от неподвижности, будто кто-то прятался под маской. Оспа изъела все, и на месте глаз шевелились бело-желтые бугорки. Все мальчишки в деревне его боялись, а некоторые, желая показать свое геройство, дразнили Слепого и ускользали от его грозной палки.

И сейчас Ванюшка остановился было, но собрался с духом, подошел и поздоровался.

— Здравствуй, а кто это? — ответил Степан и, отвернув лицо в сторону, краем глаза увидел:

— А-а, Степанихи внук, тезка! Чего тебе?

— Научите меня на гармошке играть! — и, подумав, добавил: — Пожалуйста!

— На гармошке? Ишь ты! А не рано тебе?

— Не-ет, не рано! Я уже большой!

— Да я только «Барыню» играю…

— Научите «Барыню»! Я хочу «Барыню»! И гармошка хочет!

— И гармошка?!

— Да. Она скучает. Жалко ее.

— Скучает, говоришь?

— Ага.

— А не заругают? Папка с мамкой-то? Нельзя, поди?

— Можно! Баушка сама сказала!

— А-а, ну, коли бабушка сама!.. — Степан еще помедлил, пошарил по себе руками, которые стали беспокойно подрагивать.

— Пойдемте! — опять не вытерпел Ванюшка и совал Степану в руки его известную палку.

— Ну, пойдем, пойдем! — Степан поднялся и медленно пошел за ним, иногда хмыкая и бормоча что-то.

В избу заходить Степан отказался, сел на крыльцо. Гармонь ему вынесла бабушка. Ощупал:

— Новая.

— Купили-то давно, а играть некому, — охотно откликнулась мама. — Петя «Подмосковные вечера» учил, учил — так и не выучил!

— А воздух плохо держит — шипит.

— Ну-к, мы же не понимай.

— Известно, какие мы песенники, — сказала бабушка, сев на вынесенный из избы стул, — медведь на ухо наступил! — Бабушка говорила сердито, только понарошку.

Степан пробежал пальцами по кнопкам, гармонь рассмеялась и вдруг жахнула так, что «Барыня» запела-заплясала.

Ванюшка во все глаза смотрел на пальцы, прыгавшие по кнопкам. Дух захватывало от этого чуда: когда он сам нажимал эти кнопки, никакой «Барыни» не было, а теперь есть!

— Ну, смотри! — Степан Слепой стал медленно переставлять пальцы, и «Барыня» гусыней запереваливалась с боку на бок.

— Запомнил?

— Запомнил!

— Смотри хорошенько!

Степан показал еще раз и наконец отдал гармонь Ванюшке. Гармонь придавила ноги приятной тяжестью, пахнула в лицо запахом сладкого лака и кожи, вздыхала и попискивала от каждого движения, словно живая. И свесилась с коленок, как большая кошка.

Ванюшка, наклонив голову, нашел нужные кнопки и стал по порядку нажимать. «Барыня» стала медленно топтаться, порой попадая ногой не туда, и Ванюшка отдергивал палец.

— Не торопись, — приговаривал Слепой.

Левой рукой нащупал басы и стал играть сразу двумя руками.

— Сначала по одной выучи, — сказал было учитель, но Ванюшка, ликуя, уже играл, и все быстрее.

— Ты смотри, что вырабатывает! — воскликнул Степан. — Толк будет!

— Он губами-то по целым дням играет, — подхватила бабушка, — да так бойко да складно! И поет правильно, и пляшет в такт! — и голос ее дрожал, будто она хотела крикнуть, да нельзя было.

Ванюшка, на минуту остановившись, закричал:

— Я научился! Баушка, мама! Я научился!

— Слышу, слышу! — откликнулась бабушка.

— Не научился еще, — охлаждала его мама.

— Я же играю!

— Это ты только «Барыню», а вообще играть еще не научился.

— Научите меня еще что-нибудь!

— Я больше сам не знаю, — ответил Степан. — Ничего, еще научишься, играй!

И Ванюшка снова заиграл. Он гонял и гонял бедную «Барыню», стараясь наиграться досыта.

Далеко от избы летела музыка, и баба Маня, проходя мимо, удивленно остановилась, прислушалась, отодвинув с уха платок, и пошла тихонько дальше и дальше от звучавшей избы, и глаза ее сияли, как в большой и радостный праздник.

Иван заглушил трактор, вывернул сливную пробку охлаждения. Из-под трактора повалил пар. Иван стал торопливо наводить порядок.

— Ну, хорош, хорош, — услышал он голос Пашки Челпанова и оглянулся, — а то сороки утащат!

— Не утащат, — улыбнулся Иван, — примерзнет.

— Ванек, чего-то у меня постукивает, а что — не пойму. Ты бы послушал, а?

Иван посмотрел на часы, кивнул и бросил тряпку в кабину.

— Нет, ты если торопишься, то не надо. Потом как-нибудь.

— Пойдем-пойдем, — шагнул Иван. — Успею еще. На концерт хочу ребятишек сводить.

— А-а! — и они пошли слушать Пашкин трактор.

Подрулил на своем «газоне» Мишка Вдовин. Как всегда, поставил машину чуть не к самой двери кормоцеха, чтобы утром за горячей водой ближе бегать. Хлопнул дверцей, подошел к Пашке и Ивану.

— Поня-атно, — задумчиво тянул Пашка. — Придется разбирать…

— А больше нечему! — Иван отступил в сторону своего трактора.

— Понятно, спасибо, Ванек, — кивнул Пашка, и Иван пошел.

Мишка увязался на ним.

— Слышь, Гудков! Ты, говорят, на гармошке лихо играешь? — сказал он.

— Я? На баяне. Немножко.

— Ну плясовую-то сыграешь, чтобы бабы потряслись?

— Плясовую играю, — усмехнулся Иван.

— Ну и все! А «Ромашки спрятались» они и так споют, когда поддадут хорошенько! Ну, так че, договорились?

— Насчет чего? — Иван остановился.

— Привет! Насчет свадьбы, конечно. У нас Колька женится, ты че, не слыхал?

— Нет, не могу.

— Почему? — и сухое Мишкино лицо начало стягиваться, как перед дракой.

— Не могу. Не хожу я с баяном… никуда, — Иван прямо взглянул на Мишку.

— Че, брезгуешь? — и Мишка отступил на шаг. — Ну, конечно, ты же у нас сознательный! А мы простые. Че ж ты будешь для нас играть!

— При чем тут… простые — непростые?

— Ладно, ладно, — и Мишка боком отходил все дальше:

— Ясно все, чего там!

— Да пошел ты к черту! — Иван повернулся к трактору.