— Что-нибудь еще, дорогая?

— Да, еще мисс Саттон. Ведь сейчас конец месяца.

— Ах, да! Ну и что, ты довольна ею, правда, дорогая?

— Конечно, пожалуй, да. А ты? Она хорошая кухарка и такая милая, заботливая старушка, как мать. Правда, я поступила гениально, приняв ее вот так сразу?

— Разумеется, — сказал мистер Маммери.

— Это прямо рука провидения, что она появилась вот так вдруг, сразу после того, как эта подлая Джейн ушла, не сказав ни слова. Я прямо в отчаяние пришла. Конечно, это определенный риск — принять ее без всяких рекомендаций, но поскольку она присматривала за своей овдовевшей матерью, то откуда же она могла взять рекомендации?

— Ну да, — сказал мистер Маммери. Тогда его это немного беспокоило, хотя он предпочитал не вспоминать об этом. Потому что, в конце концов, должны же они принять кого-нибудь. А эксперимент оправдал себя настолько великолепно, что теперь просто не о чем было и говорить. Один раз он несмело высказал мысль, что можно было бы написать священнику из прихода мисс Саттон, но. — как заметила Этель, — священник ничего не скажет им о ее кулинарных способностях, а речь идет, в конце концов, именно об этом.

Мистер Маммери подсчитал зарплату за месяц.

— Кстати, дорогая, — добавил он, — ты могла бы сказать мисс Саттон, что если уж она должна читать утреннюю газету прежде, чем я сойду к завтраку, то я предпочел бы, чтобы она ее аккуратно складывала.

— Какой же ты ворчун, дорогой, — сказала его супруга. Мистер Маммери вздохнул. Он не мог объяснить ей, почему столь важно, чтобы утренняя газета попадала ему в руки свежей и нетронутой, как девственница. Женщины этого как-то не понимают.

В воскресенье мистер Маммери почувствовал себя гораздо лучше, а если точнее — безупречно. Завтракая в кровати, он с наслаждением читал «Новости со всех концов мира», особенно вчитываясь в сообщения об убийствах. Мистер Маммери испытывал особое удовольствие, ощущая приятную дрожь переживаемых приключений, заменяющих ему реальные, ибо все, о чем писали газеты, было очень далеким от повседневной жизни предместий Халла.

Он заметил, что мистер Брукс совершенно прав. Откопали, — как он это назвал, — отца и предыдущего нанимателя мисс Эндрюс и нашли в них «по горло» мышьяка.

Обедать он сошел вниз. Обед состоял из печени и филейной вырезки с кусочками картофеля, запеченного в мясе, из чудесного легкого йоркширского суфле, а на десерт была шарлотка. После строгой трехдневной диеты истинное наслаждение ему доставляли хрустящие шкварки и недожаренное мясо. Он ел умеренно, но с чувственным удовольствием. У Этель, наоборот, как будто не было аппетита, но она никогда и не была слишком большой любительницей мяса. Такая уж она была разборчивая и, кроме того, совершенно без всяких оснований, боялась располнеть.

Вторая половина дня выдалась прекрасной, и около трех, уже будучи полностью уверен, что печень как следует усвоилась, мистер Маммери подумал, — не утеплить ли на зиму остаток луковиц. Он накинул свой старый плащ для садовых работ и отправился в сарай. Взял сумку с луковицами тюльпанов и заступ, а потом вспомнил вдруг, что он в хороших брюках, поэтому лучше было бы работать, стоя коленями на циновке. Да, но куда он ее задевал? Он не мог вспомнить, но ему казалось, что циновка в углу под полкой. Наклонясь, он стал шарить в темноте на ощупь среди цветочных горшков. Конечно, вот она! Только ему мешала какая-то банка. Он осторожно достал ее. Да, конечно, остатки яда для сорняков.

Мистер Маммери посмотрел на розовую этикетку с крикливо напечатанными буквами: «МЫШЬЯК для выведения сорняков. ЯД!» и с легкой дрожью возбуждения осознал, что именно этим ядом была отравлена последняя жертва мисс Эндрюс. Это вызвало у него особое чувство удовольствия. Возникло ощущение как бы дальней, но недвусмысленной причастности к важным событиям. А потом с удивлением и легким раздражением он заметил, что банка заткнута пробкой чрезвычайно слабо.

— И как это я мог так оставить? — буркнул он себе под нос. — Могло совсем испортиться. — Вынул пробку и заглянул внутрь банки, в которой вроде бы еще осталась половина содержимого. Потом вставил пробку назад и для надежности вогнал ее поглубже, сильно ударив по ней рукояткой лопатки. После чего тщательно вымыл руки под краном, так как предпочитал не рисковать. Его немного смутило, когда, закопав луковицы тюльпанов и вернувшись домой, он застал в салоне гостей. Маммери всегда был рад видеть миссис Уолбек и ее сына, но жаль, что его не предупредили, у него была бы возможность удалить из-под ногтей землю. Хотя миссис Уолбек, пожалуй, все равно ничего не заметила Это была болтливая особа, по большей части не обращавшая внимания ни на что, кроме своей болтовни. К неудовольствию мистера Маммери ей как раз вздумалось порассуждать об отравительнице из Линкольна. Довольно неподходящая для вечернего чая тема, подумал мистер Маммери. Слишком живо было в памяти его собственное расстройство, и он тотчас почувствовал тошноту при обсуждении признаков отравления, а для Этель этот разговор тоже был нежелателен. Как бы там ни было, отравительница, как говорят, все еще кружит где-то поблизости. Этого хватило бы, чтобы вывести из равновесия женщину и с более крепкими нервами. Взглянув на Этель, мистер Маммери увидел, что она потрясена и вся побелела. Надо как-то сдержать миссис Уолбек, не то вновь повторится ужасная сцена истерики. Он резко вмешался в разговор:

— А эти форсиции, миссис Уолбек, — сказал он, — лучше всего было бы срезать сейчас. Если вы пойдете со мной в сад, я дам их вам тут же.

Он увидел, как Этель и молодой Уолбек с облегчением взглянули друг на друга. Парень явно понимал ситуацию и злился на нетактичное поведение своей матери. Миссис Уолбек, одернутая в разгаре своей речи, слегка задохнулась и вежливо сменила тему. Затем вышла с хозяином в сад, весело болтая о выращивании цветов, в то время как он выбирал и срезал для нее форсиции. Она похваливала его за порядок, в каком он содержит посыпанные гравием дорожки.

— Я просто не в силах вывести эти сорняки, — заявила она. Мистер Маммери вспомнил про яд для сорняков и разрекламировал ей результаты.