Капитан- лейтенант Янчурин следует с нами в Одессу, где находятся два корабля его дивизиона. Я рад этому: когда рядом находится такой опытный командир, чувствуешь себя увереннее.

…Приемка груза закончена. Бочки и боеприпасы надежно закреплены. Лейтенант Сотников докладывает о готовности тральщика к походу.

В пятнадцать ноль-ноль поднимаюсь на мостик и даю колоколами громкого боя сигнал: «По местам стоять, со [47] швартовов сниматься!» Через несколько минут «Щит» плавно отходит от причала и постепенно увеличивает ход до полного.

Море спокойно, дует легкий ветерок. И если бы не боевая обстановка, переход в Одессу мог стать приятной морской прогулкой. Эта мысль, мелькнувшая в голове, тут же вызывает горькую улыбку. Как бы ни было чистым небо, над нами висят черные тучи войны.

По привычке окидываю взглядом корабль. На боевых постах люди, как всегда, готовы к отражению атак противника. Рядом со мной Янчурин. В походе он почти не покидает мостика.

Давно скрылся за кормой Севастополь. Заметно темнеет. А когда наступила ночь, впереди по курсу замигав Тендровский маяк. Он включен специально для нас. Теперь нам легче ориентироваться - ведь в этом районе почти все побережье занято врагом.

Совсем рассвело, когда мы, обойдя Тендровскую косу, входим в залив. Помня о горьком опыте с одним нашим тральщиком, севшим здесь на мель, приказываю потравить якорь-цепь. Это в случае необходимости позволит нам сразу же стать на якорь. Идем к берегу, периодически измеряя глубину.

В шесть ноль-ноль становимся на якорь. Хотя командование авиаэскадрильи было предупреждено по радио о нашем приходе, на Тендре не заметно какого-либо движения. Приходится вызывать сигнальный пост. Мы начинаем нервничать: самолеты противника могут появиться в любую минуту, а тральщик, находясь на якоре, лишен маневра.

Лишь около восьми часов к нам подходит катер. Выяснив цель нашего прихода, он возвращается к пирсу. Вскоре появляется сейнер. За два рейса он перевозит весь груз, и мы тут же снимаемся с якоря.

Идем полным ходом. Вокруг море пустынно. Хорошо [48] бы проскочить в Одессу незамеченными. Но нет, это не удается. В районе Дофиновки вражеские батареи открывают огонь. Хотя первые залпы ложатся с перелетом, я начинаю маневрировать зигзагом - короткими переменными курсами, - чтобы затруднить гитлеровцам прицельную стрельбу.

Через несколько минут огонь прекращается, не причинив кораблю вреда. Однако впереди нас ждет новая опасность - противник давно пристрелялся по узким воротам боновых заграждений{8} Одесского порта. Как и в предыдущие походы, решаю заходить в порт на полном ходу. Ко мне обращается краснофлотец Камиль Мехтеев:

- Товарищ командир, разрешите стать за руль.

Мехтеев хороший рулевой, но у нас стало правилом: в сложных ситуациях рулевую вахту несет Баглай. Откровенно говоря, меня это начинало тревожить - случись что-либо с Баглаем, тогда как? Нет, надо приучать к действиям в трудных условиях и других рулевых. И я стал это делать, но постепенно, сначала в менее сложных обстоятельствах. Теперь же положение не из легких. И все же решаюсь дать Мехтееву «добро», но предупреждаю, чтобы рядом с ним находился Баглай.

Приближаемся к боновым заграждениям. Они открыты. Даю команду рулевому - держать на боновые ворота. И тут же слышится зловещий вой: вражеская батарея открыла огонь. Первые снаряды ложатся за кормой. Теперь мы в самой опасной точке.

- Держать точно на середину ворот, - требую от рулевого. [49]

Однако Мехтеев оглядывается на всплески, поднявшиеся за кормой корабля, и непроизвольно тянет рукоятку управления рулем влево. Тральщик на полном ходу поворачивает прямо на мол. Чувствую, что отвернуть мы уже не успеем, и перевожу ручку машинного телеграфа на «полный назад». Корабль дрожит всем корпусом. По инерции он еще движется немного вперед, на мгновение застывает на месте и затем медленно идет назад. А тем временем в боновых воротах закипает вода от разрывов снарядов - гитлеровцы сосредоточивают огонь на входе в порт. И не ошибись рулевой, наш «Щит» оказался бы в самой гуще этих разрывов. Как говорится, не быть бы счастью, да несчастье помогло.

Приказываю Баглаю стать за руль, хотя Мехтеев не услышал какого-либо упрека. Его оплошность поначалу сильно меня огорчила, но теперь, когда обстановка изменилась, не хотелось человека журить.

Огонь противника ослабевает. Пока гитлеровцы соображают что к чему, мы благополучно проскакиваем через боновые ворота в порт и в 13 часов швартуемся у причала.

Привлекает внимание необычайно большое скопление судов и боевых кораблей в порту и на внешнем рейде. Мы, конечно, понимаем - идет подготовка к эвакуации последнего эшелона войск. Об этом меня информировал комдив Янчурин еще в походе{9}. [50]

Во второй половине дня 14 октября на одном из тральщиков собираются командиры и комиссары кораблей. Мы получаем обстоятельный инструктаж. Тральщикам предстоит доставить войска с берега на транспорты и крейсера, стоящие на внешнем рейде, затем принять на борт подразделения морской пехоты и конвоировать в Севастополь транспорты.

Мы с Савощенко возвращаемся на «Щит». По дороге на территории порта попадаем под бомбежку фашистской авиации. Одна из бомб падает совсем близко. Взрывная волна отбрасывает меня метров на восемь по булыжнику. К счастью, отделываюсь легкой контузией. А вот китель изрядно потрепало - пришлось его выбросить.

Поздно вечером в порт вернулся лейтенант Мандель - с женой и двумя детьми. Весь их скарб разместился в двух небольших чемоданах. А мать лейтенанта, его родственники не успели собраться. Впоследствии мы узнали, что все они вместе с десятками тысяч одесситов были расстреляны гитлеровцами.

Весь день 15 октября мы доставляли армейские подразделения на крейсер, стоявший на внешнем рейде. Дело у нас спорилось. Этим мы во многом были обязаны помощнику командира Николаю Матвеевичу Сотникову, который четко отработал расписание по приему армейских подразделений. Слаженно действовал весь экипаж. Нам удалось заготовить несколько сходен. Стоявшие около них краснофлотцы направляли людей в заранее определенные помещения.

Бойцы и командиры поднимались на тральщик со стрелковым оружием и минометами. Они выглядели усталыми, многие имели ранения.

Приняв на борт бойцов, мы шли к крейсеру. Высадив их, возвращались к пирсу за другими подразделениями. Когда отходили на внешний рейд, на пирсе оставались только часовые. Но как только подходили швартоваться, [51] словно из-под земли появлялись бойцы и организованно шли к сходням.

А между тем за городом шел бой. Не смолкая, вели огонь полевые и береговые батареи. Артиллеристы должны были выпустить по врагу все имеющиеся боеприпасы. Под интенсивным артиллерийским обстрелом врагу казалось, что советские войска готовятся перейти в контрнаступление.

Мы делаем последний рейс на внешний рейд. Затем возвращаемся в порт, чтобы принять на борт подрывные группы. Они состоят из флотских минеров и армейских саперов. Но подрывников на причале пока еще нет: они продолжают выполнять свою задачу, уничтожая военные объекты.

Мы с комиссаром сходим на причал, приближаемся к воротам, отделяющим порт от улицы Старостина. На душе тяжело. Улицы запружены автомашинами с грузами. Успеем ли все это вывезти? Как-то даже не верится, что оставляем Одессу - уж очень крепкой была ее оборона. Но что поделаешь, такова суровая необходимость. Немецко-фашистские войска в конце сентября продвинулись к Перекопскому перешейку. В этих условиях, как нам разъяснили, необходимо усилить войска, оборонявшие Крымский полуостров. Иначе с потерей Крыма Одесса оказалась бы в еще более трудном положении.

В городе гремят взрывы, а к тральщику уже начали подходить подрывные группы. Смотрю на хмурые лица поднимающихся на корабль саперов, и у самого сердце щемит: этим людям выпала тяжелая миссия - уничтожать ценности, созданные народом.

Но вот на причале появляется группа подрывников во главе с полковником Г. П. Кедринским, начальником инженерных войск Приморской армии. Теперь можно уходить. Тем более что мы мешаем «Взрывателю» ставить в гавани мины. Командир этого тральщика Виктор Григорьевич [52] Трясцин уже несколько раз просил меня освободить порт. Но бойцы все подходили и подходили к причалу - не оставлять же их здесь.