Кайла сверкает сердитым взглядом.
– Мягко. Заеду ему в рот мягко, – исправляюсь я. – Мизинцем.
Подают наш заказ, и мы едим, словно оголодавшие гиены, что само по себе прогресс, потому что на лестнице прожорливых едоков девушки-подростки находятся чуть ниже огромных белых акул и выше оголодавших гиен, а это означает, что мы действительно ведем себя хорошо. Однако официантка, кажется, так не считает, поскольку она морщит нос, когда забирает наши блюда, демонстрирующие кольца оставленной еды, словно ореолы славы. И несварения желудка. Я на секунду ныряю в уборную, чтобы смыть с лица арахисовый соус. И вот тут на меня обрушиваются воспоминания с особо гнусной местью. Джек опирался об эту стойку. Джек прикасался к этой раковине. Джек впервые прикоснулся к моему лицу, стоя между стойкой и стеной. Джек присутствует в каждой плитке этой уборной, и я не могу от этого убежать.
Да я и не хочу.
Он может отсутствовать, исчезнуть из моей жизни, словно призрак, но здесь? Он все еще здесь. Я могу представить себе его высокую фигуру здесь. Могу закрыть глаза и снова оказаться в прошлом.
Это просто тупая уборная в тайском ресторане. Однако для меня, это гораздо больше, чем просто уборная.
Я умываюсь и пристально смотрю на себя в зеркало.
Это наш с Кайлой последний ужин, повторить который мы еще долго не сможем. Четыре месяца, как минимум. Я уезжаю завтра. Она уезжает через неделю. Здесь заканчивается старая и начинается новая жизнь. Никто не знает, что произойдет дальше, но я намерена сохранить ее в своей жизни. Я не потеряю ее.
Не так, как я потеряла Джека.
– Все в порядке? – спрашивает Кайла, когда я возвращаюсь к столику. – Диарея?
– Ох, постоянная. Это моя суперсила. Полуавтоматическое извержение.
Кайла молчит, а это означает, что она либо не поняла моей шутки, либо не слушала.
– Ты по нему скучаешь, да? – тихо спрашивает она.
Я знаю, о ком она говорит. Трудно не догадаться, когда он словно гигантский розовый слон, маячащий перед нашими лицами. Образно выражаясь. Образно маячащий перед нашими лицами. Но я разыгрываю из себя дурочку, потому что так легче.
– По Рену? Конечно, черт возьми, я по нему скучаю. Вчера вечером я отправила этому ботану сообщение на Фейсбук, но он никогда не…
– Я имела в виду Джека, тупица. – Я молчу. Кайла вздыхает и скрещивает на груди руки, пока ждет счет. – Это не справедливо. Он просто взял и оставил тебя.
Я смеюсь горьким смехом.
– Все прекрасно. В любом случае, между нами ничего не было.
Кайла одаривает меня еще одним острым убийственным взглядом. Она хорошо переняла его у Эйвери.
– Не морочь мне голову, ладно? Вся школа может засвидетельствовать ваше взаимное влечение. А я твоя лучшая подруга. К тому же я некоторое время встречалась с Джеком. Так что я точно знаю, как много вы значите друг для друга.
– Очевидно, не так уж и много, – снова смеюсь я. – Ведь он так быстро уехал. Даже не попрощавшись.
Кайла молчит, ожидая продолжения.
– Жизнь действительно странная штука, – улыбаюсь я. – Ты никогда к этому не привыкнешь. Но ты все равно живешь. И порой можно найти кое-что, что сделает ее чуть более комфортной, и ты пытаешься это удержать, но чем крепче ты держишь, тем быстрее оно ускользает.
Я смотрю в окно на окрашенную сумерками главную улицу, где только начинают расцветать золотые фонари. Я буду скучать по этому маленькому городку, но он не будет скучать по мне.
– Думаю, София знала это лучше всех нас, – продолжаю я. – Может быть, она была единственной в мире, кто это знал. Возможно, именно поэтому она просто… отпустила. Ведь чем крепче она держала то, что любила, тем быстрее оно ускользало.
– Айсис…
Я поворачиваюсь к Кайле.
– Со мной все в порядке, правда. Я просто много о ней думала. О том, что могла бы сделать. Ба сказала, что я ничего не смогла бы сделать. Но я могла бы. Я могла бы просто отпустить. Могла бы отпустить Джека, и, возможно, Софии до сих пор была бы жива.
– Это неправда! – протестует Кайла.
– Может быть, ты права, а может быть, и нет. И все же, единственное, что я знаю наверняка, так это то, что в том альтернативном мире, где я отпускаю Джека, София, скорее всего, еще жива.
Кайла вздрагивает. Официантка оставляет счет, но подруга его даже не замечает, и я жестом указываю на него.
– Ты заплатишь? Или я?
Кайла неохотно выуживает две двадцатки, а я даю пять на чаевые. По дороге домой под темным и беззвездным небом, как холодные океанские воды, Кайла наконец-то говорит:
– Айсис, ты не сделала ничего плохого.
– Не сделала, – соглашаюсь я. – Ты права. Я не сделала ничего плохого. Но я не сделала ничего, точка.
Кайла пытается сломать темный лед, покрывший нашу беседу, и я ей в этом помогаю. Это наша последняя встреча на довольно долгое время, но все омрачает тень смерти Софии, преследующая нас. Меня. Она преследует меня, портя наше прощание, а я даже не могу это остановить.
– Послушай, Кайла, прости. Мне просто… просто очень жаль. Не знаю, когда я стала такой… ведь я обещала себе, что не буду такой…
– Но легче сказать, чем сделать, – прерывает она. – Знаю. Рен тоже был таким. Не волнуйся. Все хорошо. У меня была практика в обращении с людьми, страдающими депрессией, – одаривает она меня немного изможденной улыбкой.
Когда мы заезжаем на подъездную дорожку моего дома, то еще какое-то время сидим в темной машине, наблюдая, как мотыльки атакуют освещение крыльца. Они бросаются на него снова и снова, словно хотят вспыхнуть и сгореть.
– Мне повезло, что я тебя встретила, – улыбаюсь я Кайле. – И мне втройне повезло, что ты неравнодушна к сумасшедшим чудикам. Да я просто выиграла лотерею дружбы.
– Так же как и я, – отвечает Кайла, надувая губки. – Без тебя я бы никогда не поняла, что Эйвери меня использовала.
– Джек помог.
Она кивает, криво усмехаясь.
– Полагаю. Немного.
– Помнишь, как мы впервые встретились на вечеринке у Эйвери? И он довел тебя до слез?
– О Боже, я была такой плаксой. Даже поверить не могу, какой я была дурочкой. И это было всего десять месяцев назад. За это время я могла бы родить ребенка.
– Плаксивого ребенка, – вставляю я.
– Все дети плаксы, – возражает она.
Прищуриваясь, я принимаю вид старого мудреца и произношу, словно постулат:
