— Думаю, этого тебе можно не бояться. Ты мне лучше вот о чем скажи: ты для себя-то поняла, как работать надо?

— В смысле?

— В смысле, что нечего себя загонять, как раньше. Лучше делай меньше, но чтоб с душой получалось и себя радовало. Вот возьмешь заказ и представь, что ты здесь, в лесу пейзаж рисуешь. Только не так, как тот, первый, а с чувством, с понятием. Ты ж не в цеху над тарелкой штампованной корпишь, ты единичные вещи делаешь, эксклюзивные!

— Ну, не такие уж и эксклюзивные, иногда и повторяться приходиться.

— Все равно: каждая вещь должна быть новой! Даже если одно и то же рисуешь! Мысли-то у тебя в этот момент другие будут, не такие, как в первый раз! Вот и покажи это в работе. Пусть это только ты поймешь и увидишь — не важно. Другие не увидят, зато почувствуют. Душу твою в картине почувствуют. Понимаешь?

— Кажется, да. Только кажется мне, что это сложнее, чем то, как я раньше рисовала.

— Сложнее — это без спору. Только и удовольствия больше с собой несет. Или я неправду говорю?

— Правду. Ох, что сейчас об этом говорить! Вот приеду — тогда и видно будет. А пока для меня это все как в тумане: нереально и размыто.

— Ну, смотри, дело твое. Только слова мои не забудь. И береги себя. Помни — не человек для работы, а работа для человека. И под человека. Каждый должен заниматься тем, что его радует. Меня вот всю жизнь к природе тянуло. Хотя меня по шарику ой как носило, столько всего видел, столько изведал, а все равно — тянуло и все. Так в итоге я здесь оказался. А мог бы сейчас в городе торчать, пенсию получать и брюзжать на весь мир, что жизнь не удалась, никому я не нужен, и так далее. Тебе куда больше моего повезло.

— В чем же?

— Ты рано поняла, что любишь делать и, кроме того, имеешь все возможности жить так, как тебе хочется. Это великое счастье. Ты со временем поймешь, как это много значит.

— Ой, Фомич, ты когда так говорить начинаешь, меня почему-то сразу на ха-ха пробивает. Ты сразу такой серьезный делаешься, спасу нет! Ты не переживай, я прекрасно поняла, что ты хочешь сказать. Просто ты так ответственно к этому вопросу подходишь, что поневоле так и тянет что-нибудь в противовес тебе отчебучить! Мяукнуть там, или на одной ножке попрыгать. Ты извини, я давно к авторитетным высказываниям неадекватно отношусь. Меня за это и в школе, и в институте шпыняли. Не принимай на свой счет.

— Да это ты меня извини. Я, наверное, иногда чересчур занудным делаюсь. Видимо, возраст сказывается. Пенсионер все-таки.

— Фомич, да какой у тебя возраст! Ты ж куче народа фору дашь! Или я не помню, как ты с этим мужиком в джинсах дрался? Если бы это происходило не с нами, а в кино, я бы в такого актера, который твою роль играл, просто по уши влюбилась!

— Этого-то я боялся, — тихонько под нос пробурчал Фомич, но Кристина ничего не услышала, отвлекшись на подбежавшего к ней Иртыша, который сразу же нагло начал требовать свою порцию поглаживаний, совершенно не смущаясь присутствием хозяина. Фомич улыбнулся. Давай, бродяга, недолго тебе счастья осталось. Уедет Кристя, и никто тебя еще долго-долго не приласкает. Так что пользуйся моментом!

Ликвидатор лежал на смятых простынях, тупо глядя в потолок. Еще пять минут назад рядом с ним была одна весьма интересная во всех отношениях дама. Коллега по работе, из бухгалтерии, давно уже клинья подбивала и намекала, что если вдруг, то она совершенно не против. Роскошная брюнетка с не менее роскошным ухоженным телом. Он всегда делал вид, что не понимает более чем прозрачных намеков, а вот сегодня почему-то ни с того ни с сего решил ей уступить. И что толку? Чего он получил? Да, секс был выше любых похвал. Дамочка отработала по полной программе. Вот только он был не на высоте. Вернее, не на самой высокой из возможных своих высот. Дамочка, видимо, решила, что он — самый заурядный мужчина, каких много, и под благовидным предлогом смоталась, не оставшись на ночь. Что ж, тоже неплохо: больше не будет его доставать. Уйдет на более перспективные пастбища. Только вот зачем это было ему надо?

На душе было погано и пусто, словно грязью полили. И помимо воли вспомнилась Ленка. Ленка… Она всегда его заводила так, что все мысли были лишь об одном: затащить ее в кровать и как можно скорее. А она, поганка, еще поддразнивала его, особенно в общественных местах — проведет быстро ручонками своими шаловливыми по пикантным подробностям его организма, и все, хоть взрывайся! И пахло от нее всегда очень вкусно, чем-то таким: свежим и фруктовым. А когда родился Санька, к этому букету еще добавился запах грудного молока. Ленка всегда была для него желанна, даже спросонья, даже со встрепанной прической или перепачканным мукой лицом.

Интересно, а она тоже его вспоминает по ночам? Или нет? А может, у нее на примете уже кто-нибудь появился? Да нет, вряд ли, тогда бы теща ему об этом обязательно сказала, уж больно она ратует за воссоединение семьи. Раньше Ленка ему не раз говорила, что он — самый классный любовник из всех, что у нее были. И он ей верил, и постоянно пытался это еще больше подтвердить, чтобы у нее и сомнений не было, что он — лучше всех. А что теперь? Найдет кого-то еще лучше него, или будет довольствоваться тем, что подвернется? Выберет себе какого-нибудь богатого Буратино, чтобы ее и ребенка содержал, да и забьет на любовь. По самую шляпку.

От тоски хотелось выть в голос. Странно, он так долго мечтал о прежней своей свободе, а когда получил ее, обнаружил, что не знает, что с ней делать. Вернее, знать-то знал, да только прежнего удовольствия от данного факта не получал. Вот что толку: ну, привел он сегодня эту мадам, а как она разделась, так все желание напрочь пропало, даже если какое и было. Ну, чужая она ему, и совершенно не в его вкусе. Да еще запах ее духов — резкий, тяжелый, приторный. Почти мужской. Кстати, не забыть бы постель сегодня поменять, а то всю ночь придется ее ароматами дышать, а у него и так полномасштабная мигрень началась.

Ленка… Может, действительно воспользоваться предложением тещи, попытаться встретиться, поговорить, как взрослые люди? Ведь поругались из-за какой-то ерунды, а в какую бурю все в итоге вылилось! Раньше сколько раз так скандалили — не счесть. Даже посудой друг в друга швырялись, и ничего. А потом, словно последняя капля, и все — полный разрыв. Ленка наговорила ему кучу глупых и обидных слов, он тоже в долгу не остался. А ради чего? Ради того, чтобы получить свободу и независимость друг от друга? Так все равно порознь уже не получится, поскольку у них есть Санька. А его напополам не разделишь, можно даже не пытаться. Так что, звонить теще?

Рука Ликвидатора сама собой поползла к телефонной трубке, а потом остановилась. Нет, лучше не надо. Он не готов. Вот когда поймет, что пора, тогда и позвонит. Но не сейчас. Не сегодня…

Кристина в последний раз оглядела свою комнату. Да, вроде все, ничего не забыла. Вещи Фомич уже отнес в Уазик, до отъезда буквально считанные минуты остались. Сегодня вечером она окажется дома. Странное такое чувство, словно ее московская квартира на самом деле не совсем ее дом. А где же тогда настоящий? Здесь что ли? Нет, конечно. Но все равно странно. Она ведь никогда не покидала свою квартиру так надолго.

Хлопнула входная дверь, и через несколько секунд в комнату вошел Фомич.

— Ну что, посидим на дорожку, как водится, да и двинемся с Богом?

— Ага, посидим.

Кристина и Фомич присели на кровать. Повисла неловкая, натянутая пауза. Кристине так много было надо сказать Фомичу, и еще вчера вечером она помнила это до последнего словечка, а вот теперь — забыла. Обидно. Лишь свербит что-то изнутри, мол, говори, говори, пока не поздно, а что говорить-то?

— Мне… здесь… хорошо было. Очень хорошо. Я и забыла, когда так хорошо отдыхала.

— Ну да, с погонями и драками! Действительно, запоминающийся отдых! — добродушно рассмеялся Фомич и машинально почесал белую полоску, перерезавшую бровь.