Один новобранец с пушкинскими бакенбардами и шкиперской бородкой (бороду и бакенбарды ему потом сбрили) рассказывал, что примерно на сотом прыжке с одним его другом приключился комический случай: друг повис на самолётном хвосте.

— Обхохочешься, — говорил новобранец. — Висит мой друг, как сосиска, а я подруливаю к нему левым галсом… то есть управляю телом в воздухе, что очень важно… обрубаю стропы… И мы вдвоём приземляемся на моём парашюте. Обхохочешься! Или вот ещё. У другого моего друга не раскрылся основной парашют. Переходит он на запасной…

«А ведь действительно, — думал учитель, — почему только основной и запасной? Материала жалко?.. Нажимаешь кнопку на пульте. И раскрываются сразу пять запасных. Пульт у тебя на груди. Исключается всякая случайность. Полная гарантия и надёжность».

Ночью в поезде под впечатлением передуманного учитель стал составлять своим ученикам письмо.

«А Дёмину передайте, — мысленно сочинял он, — что я его прощаю. Только пусть не думает, что я не знаю, кто подбил мою курицу. Если останусь жив, так и быть, поставлю ему годовую тройку».

Молодое пополнение встречали с оркестром.

Пока новобранцы выгружались из вагонов, пока строились, учитель смотрел на оркестр и думал: «А ведь и я бы сейчас мог… вон как тот… дудеть в трубу. И горя мне было бы мало…»

«Дудел в трубу», а точнее, играл на корнет-а-пистоне младший сержант Чудик — центральный нападающий полковой сборной и правая рука капитана Насибулина.

Но учитель Соламатин не знал ещё ни капитана, ни Чудика. Он просто смотрел, как младший сержант беззаботно раздувает щёки и нажимает на клапаны инструмента.

«Счастливчик», — думал Соламатин.

«Что он на меня так смотрит? — гадал младший сержант Чудик. — Учились вместе?..»

Вопрос так и остался открытым, поскольку новобранцев наконец построили и повели в баню. Где за два часа остригли, помыли, одели во всё новое, и сами они стали как новенькие.

Через несколько дней была экскурсия в учебный городок. Будущим десантникам показывали, с чем им в ближайшие дни придётся иметь дело, пока — на земле.

Экскурсию вели несколько офицеров и сержант, который новобранцев вёз.

Молодого учителя потрясло обилие тренажёров и прочих снарядов, помогавших десантникам приобретать и оттачивать своё воздушное мастерство. Но назначения всех этих приспособлений учитель не знал. Он впервые увидел в такой близи даже обыкновенную парашютную вышку.

На краю поля стояли макеты транспортных самолётов. В брюхе каждого была пропилена огромная квадратная дыра. Внизу под дырой была натянута сетка. Как гамак.

«Для безопасности, — благодарно подумал учитель. — Кто-то вот позаботился. Когда будем, тренируясь, вываливаться из самолёта, чтоб не шлёпались как лягушки о землю… А могли бы и везде натянуть. Летишь, скажем, с километровой высоты и уже знаешь, что тебя ждёт…»

Сержант подвёл свою группу к металлическому сооружению, похожему одновременно на детские качели и на взрослый турник.

— Многим из вас, — сказал сержант, — этот снаряд хорошо знаком. Во всяком случае, тем, кто занимался в аэроклубе. Ну вот, допустим, вы, — обратился он к бывшему бородачу. — Как этот снаряд называется?..

«Бородач» ошалело посмотрел на снаряд и, как двоечник на уроке, выдавил из себя:

— Т-турник…

Сержант удивился, но помог:

— Вы, вероятно, имеете в виду лопинг.

— Ну, — сказал «бородач».

— Договоримся так: «нукать» вы мне не будете, а будете отвечать «так точно».

При виде следующего снаряда «бородач» поспешно перешёл из передних рядов в задние. Однако это не спасло его от сержанта.

— А это что? — спросил сержант.

Сооружение напоминало крупногабаритное колесо для белки.

— Товарищ сержант, — запротестовал «бородач», — что это вы меня всё спрашиваете?..

— Я не только вас спрашиваю, я всех спрашиваю. Так сколько, говорите, у вас было прыжков?..

— Я ничего не говорю, — сказал «бородач».

— Но ведь я сам слышал. В поезде.

Поскольку «бородач» молчал, учитель ответил за него:

— Сто. Если не больше.

Все засмеялись, а сержант строго сказал:

— Вы ведь учитель?..

«Запомнил», — подумал Соламатин.

— За порядком следите в школе. Остряков одёргиваете. У нас тоже школа. Значит, никто никогда не прыгал?.. Беда не велика, бывает. Я сам до призыва парашют не видел. А увидел — печёночные колики на нервной почве начались и давление подскочило. После первого прыжка прошло. Не пойму только, зачем врали.

Ответом было общее молчание.

Учитель немного ожил. Выходило, не он один тут такой неумеха, остальные тоже. Это почему-то подбадривало.

Если несколько дней назад в порыве всепрощения он собирался ставить Дёмину годовую тройку, то теперь шансы Дёмина катастрофически падали.

«А Дёмину передайте: пусть учит правила. Приеду — спрошу. Учитель Соламатин».

— Ну, преувеличил, — извиняющимся тоном говорил «бородач». — Так ведь себя успокаивал.

— Вот и успокаивались бы молча.

Дальнейшая ознакомительная экскурсия действительно прошла в молчании. Говорил сержант. Новобранцы, переминаясь с ноги на ногу, угрюмо рассматривали тренажёры.

О своих безрадостных впечатлениях «экскурсоводы» рассказали начальнику парашютно-десантной службы. Тот — командиру части. Цепочка замкнулась на капитане Насибулине. Командир парашютно-десантного полка вызвал его к себе и сказал:

— Сергей Павлович, готовьте своих музыкантов.

Десять десантников укладывали на плацу парашюты. Парашюты лежали на брезентовых полотнищах, и десантники методично и тщательно проверяли крепление строп, каждую складку на куполе, даже состояние чехлов.

У новобранцев было личное время. Учитель Соламатин направлялся в полковую библиотеку. Он хотел обойти парашюты стороной, потому что только один их вид вызывал у него тревогу. Но в одном из десантников неожиданно признал знакомого.

«Где я его видел? — подумал Соламатин. — В Ленинграде? В Москве? В роно на совещании?..»

И вдруг вспомнил: в первый день, на вокзале, трубач из оркестра.

«Значит, и их заставляют, — огорчился Соламатин. — А я за них радовался».

Он подошёл ближе и вздохнул.

Услышав, что кто-то совсем рядом вздыхает, младший сержант Чудик поднял голову. На солдате было всё новенькое. Казался он озабоченным.

— Учитель Соламатин, — представился новобранец.

— Чудик, — ответил младший сержант.

— Я?.. — удивился Соламатин.

— Нет. Это фамилия у меня такая.

— Теперь понял, — сказал Соламатин. — Значит, вас тоже?..

— Что?

— Заставляют. Учтите, ни в одном уставе не сказано, что музыкант обязан прыгать. Я вам просто советую… пока не поздно… обратиться к командиру части.

Младший сержант Чудик с трудом, но сдержал улыбку.

— А что обращаться, когда он вон… ходит.

— Где? — спросил Соламатин.

— Свой парашют укладывает.

Глаза Соламатина округлились:

— Как, и его тоже заставляют?!. Но ни в одном уставе не написано, чтоб командир части…

Так младший сержант Чудик и не узнал, что не написано в уставе, поскольку подошёл начальник парашютно-десантной службы и сказал:

— Товарищ солдат, делаю вам замечание. Когда десантник укладывает парашют, его нельзя отвлекать разговорами. Уложит неправильно — полетит неправильно.

— Вы хотите сказать…

— Именно это я и хочу сказать. Но десантная служба имеет и определённые преимущества: за день до прыжков десантник освобождается от любых занятий, тренировок и работ. Всё для того, чтобы он был собранным, внимательным и не усталым. Вы куда-то шли?..

— Да, я шёл записываться в полковую библиотеку.

— Вот и идите.

Сконфуженный и огорчённый Соламатин, держа руку «лопатой», отдал честь и пошёл.

— Земляка встретили? — оглаживая свой парашют, спросил капитан Насибулин.

— Пока не разобрался, — ответил Чудик. — Чудной он какой-то.