Единственным недоразумением оставалась обложка. Если сами страницы, растрепавшиеся со временем и придававшие книге вид древнего фолианта, идеально подходили для своей роли, то обложка должна была вселять уважение. Но почерневшая кожа, на которой еще можно было разобрать «Юлиус Корпс – Избранные мысли», никоим разом не подходила. Здесь требовалась внушительная картина с седым старцем, например, над которым кружили гарпии, били молнии, а рядом, конечно же, стояла красавица.

Юлиус злорадно ухмыльнулся, предчувствуя скорый триумф, но тут взгляд его скользнул в сторону входа и там столкнулся с тем, кого мошенник абсолютно не рассчитывал здесь увидеть. Тяжело дыша и затравленно оглядываясь, словно по его следам бежал Цербер, возле дверей стоял давешний знакомый, Гераклид.

– Вот ведь усмешка Фортуны, – поморщился Юлиус.

Появление этого человека никак не вписывалось в планы Корпса. Даже если сейчас остаться незамеченным, то не исключено, что уже завтра, во время соревнований, этот полный – во всех смыслах – неудачник начнет рассказывать людям, что Юлиус его обманул. И ведь наверняка найдутся те, кто поверит. А предсказателю негоже иметь подпорченную репутацию.

Самое лучшее, что тут можно было сделать – воспользоваться заветом древнего полководца, которому всегда претило отступление.

Издав дикий крик радости, мошенник замахал руками, привлекая внимание Гераклида. Тот поначалу не мог сообразить, что кричат именно ему, а потому топтался на месте. Юлиус уже начал думать, что придется вставать из-за столика, на который плотоядно бросал взор одноглазый старец, подпирающий стену неподалеку, но в конце концов толстяк понял, что от него требуется.

Завидев Юлиуса, он сначала чуть было не бросился бежать. Затем посуровел лицом, сжал кулаки и с непоколебимой решимостью древнего тарана стал пробивать дорогу к столику.

Едва он подошел ближе, как мошенник нанес упреждающий удар.

– Кого я вижу! – воскликнул Юлиус с неподдельной радостью. – Это же великий скульптор Гераклид. Талантливейшей из талантливейших. Непревзойденный мастер посмертных масок. Это просто чудо, как он обращается с гипсом…

Уловка сработала. При упоминании о гипсе Гераклид скис и подошел к столу почти в том же состоянии, в котором мошенник оставил его в доме тетушки. Особо на него подействовали десятки глаз, которые разом устремились на скульптора.

– Присаживайся, мой друг, присаживайся!

Юлиус легким движением сбросил с соседнего стула какого-то оборванца, который спал, уткнувшись в сложенные на столе руки. Гераклид подозрительно взглянул, осторожно ощупал предложенное сиденье и тяжело опустился за стол. По лбу толстяка ползли наперегонки струйки пота, он тяжело пыхтел и то и дело потирал щеки, покрытые нездоровым лихорадочным румянцем. Было очень похоже на то, что парень бежал всю дорогу от дома тетушки до таверны, уж больно он выглядел запыхавшимся и измотанным.

– Озлобленные родственники на пятки наступают? – Юлиус перегнулся через стол и тепло улыбнулся «великому скульптору». – Стоит ли мне бояться скорого вторжения тетушки в эту гостеприимную таверну? С суровым Николисом и деревянной скалкой в качестве компании и поддержки?

Гераклид покраснел еще сильнее, и щеки его приобрели уже цвет не помидора, а переспелой черешни. Он обличающе указал дрожащим пальцем на собеседника:

– Ты…

– Да, я. Именно я. Невинно пострадавший из-за тебя, между прочим.

– А…

– Мне пришлось отвлекать внимание всех слуг на себя! Ты знаешь, сколько их было?

– Нет…

– Десяток! – Юлиус расправил плечи и приосанился. – И все явно хотели не просто сыграть в догонялки. Я бы мог очень быстро скрыться – на улице хватало прекрасных подворотней, темных палисадников и перекрестков. Однако я понимал: тебе нужно время, чтобы выбраться из дома и не быть пойманным охраной, поэтому я до последнего создавал иллюзию, будто меня легко поймать. Полночи бегал по освещенным улицам, Орк бы их побрал, сбил пятки, получил камнем по затылку и расколотил вдребезги несчастную маску, рухнув в колодец, не закрытый решеткой. А что ты делал в это время?

Мошенник замолчал, состроил обиженное лицо и постучал пальцами по столу. Гераклид выглядел так, будто накануне его неожиданно стукнули пыльным мешком, пнули любимого щенка и пообещали всю оставшуюся жизнь кормить только кукурузной кашей. Весь энтузиазм, с которым он устремился было от порога к Корпсу, бесследно испарился. Довольно жестоко было подливать масла в огонь, но Юлиус не сдержался – да и не хотел сдерживаться:

– Надеюсь, у тебя получилось выбраться в окно по виноградной лозе и уйти задними дворами? Уходя, я прочитал в твоих глазах именно такой план.

– Не было никакого плана! – толстяк заговорил тоненько, будто ему наступили тяжелым ботинком на горло, и для дыхания и слов осталась только маленькая щелочка. – И тетя меня застала прямо над… телом. Даже оправдываться не пришлось. Просто выгнали с позором. И нажаловались маме…

– Ужасно, – Юлиус вскинул бровь. – И что? Она наказала тебя? Лишила сладкого перед сном? Поставила в угол?

Ну, невозможно, абсолютно невозможно обращаться на «вы» к человеку, который говорит таким детским голосом о вещах, которые выеденного яйца не стоят, трагически закатывая при этом глаза.

Гераклид дернулся, задрожал всем телом и стал вылезать из-за стола.

– Эй, куда? – Юлиус схватил его за рукав. – Дружок, а как же мы будем рассчитываться? Хотелось бы получить благодарность – как минимум, на словах. Хотя на хлеб их не положишь, в кошелек не ссыплешь и курицам на корм не пустишь. Я ведь старался, буквально спас тебя, попортив собственную шкуру… и репутацию, что уж молчать об этом. Теперь никто не хочет брать меня к себе учеником.

– Мне очень жаль. Я не знал о ваших лишениях, ибо предположил, что вы сбежали, оставив меня на произвол злой судьбы с несчастным мертвецом в премерзкой ситуации, когда невозможно оправдаться, если вдруг…

«Все-таки скульптор, – устало подумал Юлиус. – Ишь, какие памятники из слов возводит. Образованный человек, сразу видно. Ну, тем лучше». Жизненный опыт, данный мошеннику в десятках ограблений, подлогов и взяток, недвусмысленно говорил о том, что именно образованные персоны, которые кичатся полученными знаниями, но не любят самостоятельно думать, – лучшие объекты для шуток, розыгрышей и беспроблемного отъема денег. В то время как простой рабочий давно уже догадается, что его дурят, и помчится следом за мошенником с палкой в руках, ученый или писатель все еще будет продолжать надеяться на то, что уж его-то никто не сможет надуть. Ибо как можно надуть того, кто протер шесть штанов на гимназической скамье и в силу этого «не в пример умнее плебса»? Последнюю фразу чересчур образованные произносили через губу и с полной уверенностью в правоте высказывания. Юлиус, сам сбежавший из университета после практики в архиве, где заставляли ворочать гигантские каменные плиты и разбирать еле различимые царапины на базальте, умных людей уважал, но образованных – дурил при первом удобном случае.

Не дослушав фразу Гераклида, которая перевалила уже за два десятка оправданий, Юлиус прекратил этот фонтан красноречия, достав из торбы книгу и громко хлопнув ей по столу.

– Я буду считать себя отмщенным, – улыбнулся он, – если ты поможешь мне с драгоценным древним фолиантом. Я просто уверен, дружок, что ты разносторонне одаренный человек и наверняка умеешь рисовать.

– Конечно! – круглое лицо Гераклида тут же расплылось в самодовольной улыбке. – Я, правда, ранее делал это лишь для собственного удовольствия и не демонстрировал своих картин другим людям – только друзьям, и то не всем, однако…

– Однако, если я попрошу тебя перерисовать какую-нибудь картину, чтобы составить представление о твоем мастерстве?

– Пф, – Гераклид презрительно выпятил губу. – Перерисовать? Это же бездумное, слепое копирование, в нем нет ни творчества, ни мысли, ни глубокого смысла…

Но мошенник уже поднимался из-за стола: