Мне он любезно позволяет оплачивать все счета. Сам он на них не смотрит и к ним не прикасается — любой финансовый документ, включая поздравление с Рождеством из банка, вызывает у него приступ аллергии. Помимо казначея я у него работаю секретарем, рассыльным, домработницей и сопровождающим при поездках в Манхэттен, если ему туда надо поехать на машине, а поставить машину негде, при этом он явно недоволен тем, как я выполняю свои обязанности. Спасает меня от увольнения должность спонсора. К счастью, как повар я у него вызываю чувство глубочайшего презрения, так что готовит он себе сам, впрочем, во время готовки и последующей кормежки к нему лучше не подходить — может укусить. Я это так и называю — идет кормежка.

Звонит Галя:

— Боря, спроси у Емелюшки, как мне принимать эти розовые и зеленые таблетки?

— Не могу — идет кормежка.

Галя все понимает. Спустя какое-то время:

— Ну как, сейчас уже можно?

— Не знаю... вроде бы немного насытился, может подобрел... Рискну.

— Все в порядке — не пырнул. Розовые за 40 минут натощак до завтрака, а зеленые 3 раза вместе с едой.

Прилично знает английский язык, говорит, читает и пишет, но как только ему надо позвонить и говорить по-английски, он бледнеет, замирает и меняется в лице, как перед затяжным прыжком без парашюта (в чем, как объяснил Емельян, нет ничего удивительного: по-английски у него может быть только деловая беседа, а телефон плюс деловая активность по ужасу равняются, минимум, Холокосту).

Вместе с тем не могу не отметить его огромную эрудицию и великолепное чувство юмора — не зря он является моим неизменным редактором. К его недостаткам я давно привык и смотрю на них как на достоинства, а своими обязанностями я даже немного горжусь (если сравнить отношение к деньгам и, вообще, мироощущение Емельяна и, скажем, Людовика 14-го, то Людовик 14 не мог бы у Емельяна работать полотером — а мне Емельян доверяет).

Пусть пишет гениальную музыку и редактирует мои книги, а я с радостью буду оплачивать чудовищные счета.

У Емельяна абсолютный музыкальный слух и, помимо этого, "абсолютный" обычный слух — он слышит, как мышка пробежала на соседней улице. Мы быстро выяснили, когда он был маленький, что, если хочешь что-то сказать по секрету от Емельяна, лучше уехать в другой город, да и там говорить шепотом. При таком слухе Емельян ненавидит шум, вернее, не любой шум, а шум, производимый людьми или созданными ими предметами. К числу неприятных шумов — "назойливые щелчки" — относится, например, движение секундной стрелки в настенных электронных часах, звук которой не мог бы уловить ни один прибор. Ничего не понимая в технике, Емельян умудрился разобрать телефон и обмотать молоточек ватой, а купол, по которому он стучит, марлей, так что теперь звонок телефона — это звук ваты, стучащей о марлю. Услышать, вернее, догадаться, что телефон звонит можно только прижавшись к нему ухом — по легкой вибрации. К счастью, у меня есть верный индикатор — когда Емельян издает тяжкий стон, это значит — кто-то звонит. Нетрудно догадаться, что моя жизнь не относится к числу легких: я должен учитывать, в каком месте диван поскрипывает и туда не садиться, не должен шаркать (сам Емельян перемещается по квартире бесшумно, как привидение, и легко может стать причиной инфаркта, неожиданно сказав что-то за твоей спиной), шуршать газетой и т.п.

Я люблю семечки. В обычных условиях из-за треска скорлупы (грохот, как в кузнице) это исключено, но вот Емельян уходит к себе работать — закрывает дверь, надевает наушники и начинает писать или записывать музыку. Я через две комнаты тоже закрываю дверь, включаю телевизор (без звука, естественно), тихонько-тихонько, осторожно раскусываю семечко... и тут же раздается негодующий вопль: "Прекрати щелкать!" Мой друг Юра Рихтер посоветовал мне покупать семечки с глушителем.

Об имени Емельян. В России с этим проблем не возникало, но здесь для эмигрантов кажется органически невозможным запомнить и выговорить "Емельян" правильно. Наиболее частое искажение — Эмиль, но он также бывал Еремей, Изя, Милен, Елизар, Илларион, Исмаил и даже Рюрик. В интервью с корреспондентом я специально заострил на этом внимание, внятно продиктовал "Е-мель-ян" и попросил не перепутать.

Он страшно удивился самому наличию проблемы и сказал, что: во-первых, это старинное, достаточно редкое русское имя с напрашивающейся аналогией "Емельян Пугачев", что, практически, само по себе исключает возможность ошибки, во-вторых, наше интервью записано на диктофон и, в-третьих, у него не просто профессиональная, но фотографическая память. В результате из-под его пера вышло следующее:

— Борис Михайлович, а чем сейчас занимается ваш сын?

— После концерта в Корнеги Холл Эммануэль написал "Ромео и Джульетта" — большое симфоническое произведение и сейчас работает над его записью.

— А сколько ему было лет, когда вы приехали? Когда мы приехали в Америку, Эмме было двадцать пять лет.

Мало того, что одно имя французское, а другое еврейское, так еще и оба женские!

В детстве Емелюшка был очень хорошенький с длинными кудряшками и его часто принимали за девочку. Они играли с другими детьми в саду "Эрмитаж" и одна девочка говорит ему: "Девочка, дай мячик". Емельян: "Я не девочка, я мальчик". Проходит какое-то время, и она снова: "Девочка..." Емельян: "Я не девочка, я мальчик — меня зовут Емельян". Она, не обращая никакого внимания, вскоре снова назвала его девочкой. У Емельяна лопнуло терпение, он к ней подошел и вынул письку:

— Это — девочка?

Емелюшке четыре года.

— Папа, а разве бляди поют?

— Гм... ну, как сказать... во-первых, не все... хотя, действительно, многие... скажем, в Москонцерте... а почему ты, собственно, спросил?

— Сегодня, когда мы с няней пошли в сад, и птички зачирикали, она сказала:

"Опять, бляди, поют".

Сразу по приезду в Америку Емельян аккомпанировал известному еврейскому певцу Эмилю Горовцу. Концерт был посвящен еврейскому празднику, и после концерта ортодоксальные евреи угощали обедом. Ничего не знающий о еврейских традициях, на вопрос, что он будет есть, Емельян ответил: "Бифштекс с кровью".

Мы с Емельяном отдыхали под Москвой в доме отдыха "Болышево". Емельян заходит в номер, хохочет и говорит:

— Папа, я сейчас получил удовольствие за 25 рублей.

— Каким образом?

— Играем мы в преферанс. Мы — это наш общий знакомый К., я, и еще двое партнеров. Проигрывает один К. Мне — двадцать рублей и пятерку партнерам. Делает в уме какие-то подсчеты и спрашивает:

— Емельян, у тебя есть пять рублей?

— Я ему даю пятерку, естественно, полагая, что у него 25 рублей одной бумажкой; пять рублей он отдает партнерам, 25 мне, и все будут в расчете. Ничего подобного. Он просто расплатился с партнерами моими пятью рублями и ушел.

Я встречаю К. и говорю:

— Левчик, ты что ж садишься играть и не рассчитываешься?

— Ну что, брат у брата... — фальшиво возмутился К.

— Вот именно — брат у брата. Ты не только проиграл и не отдал "брату", так еще и у "брата" забрал пять рублей. Он чуть-чуть подумал:

— Он младший брат, — наконец сказал К., и в его речи неожиданно прорезался кавказский акцент.

Галя

Галя старше города Смоленска на три года, но не сомневается, что человеческий организм рассчитан на тысячу лет и периодически мне говорит:

— Борис, Емелюшке нужны деньги. Нам надо сделать танцевальную программу и выйти на американскую сцену.

— Галя, ты соображаешь, о чем говоришь? Танцевальные программы делают 16-18 летним, и у них может занять 5-10 лет, прежде чем они чего-то добьются.

— Какая разница? Пускай 5 лет, пускай 10 — значит, мы начнем строить нашу карьеру через 10 лет.