— «Кама», я «Волга». Как слышите? Прием. Капитан Прудников посмотрел на меня рассеянным взглядом и нетерпеливо спросил радиста:

— Ну что там?

— Связи нет, товарищ комбат...

— Продолжайте искать! — приказал Прудников.

Прикрыв ладонью трубку, радист с завидной настойчивостью забубнил:

— «Кама», я «Волга»! Как слышите? Прием.

Из разговора я понял, что нужно связаться с майором Шперовым, который отправился в штаб 30-й армии. Не было связи и с командиром полка.

Неожиданно распахнулась дверь. Вошли командир полка Иванов, военком Стехов и старший инженер-лейтенант Марченко. Стряхнув у порога снег с валенок, они [62] поздоровались. Усаживаясь за стол, майор Иванов сердито спросил:

— Почему не отзываетесь? Мой радист надрывается, а вы молчите!

Лицо батальонного радиста стало пунцовым. Казалось, он готов был заплакать.

— Слушайте обстановку, — сказал Иванов, погладив свою бритую голову. — Штаб тридцатой найти не удалось. Но мы установили связь со штабом шестнадцатой. Армия держит оборону за Ламой от Харланихи до Городище через Ченцы — Рождественно. Вот... — майор показал по карте. — Сил у армии мало, а один из участков обороняет только что прибывшая дивизия ополченцев. Правый сосед шестнадцатой — тридцатая армия. Стык между ними слабый. Нам приказано укрепить оборону на рубежах Решетниково — Завидово — Конаково и Высоковский — Шестаково... Установить минные поля и лесные завалы. Майор Шперов уточняет схемы полей...

— На наш сводный отряд возлагается, как видите, ответственная задача, — заключил майор Иванов. — Действия батальона по установке минных полей в случае прорыва противника прикроют кавалеристы Доватора. Для этой цели выделено два эскадрона и дивизион средних танков. Взрывчатку и мины доставят на участок работ.

— Действовать придется в сложных условиях, — добавил Стехов. — Это надо разъяснить всем бойцам. И помните: непрерывная связь с майором Шперовым, со штабом шестнадцатой и разведка!

Все снова обернулись к незадачливому радисту. Рядом с ним уже сидел Дмитрий Поляков — радист спецмашины, сопровождавшей командира полка. Он обследовал нашу рацию и заключил:

— Здорова, товарищ военком! Работает как часы.

Стехов задумчиво покачал головой.

— Я тоже так думал. Главное, не теряйте самообладания, — успокоил он батальонного радиста и перевел взгляд на командиров саперных взводов — Авдеева, Ковпака и Бодрова. — У вас тоже положение не из легких. Вы со своими людьми не управитесь. Поэтому для установки взрывателей в мины привлеките подготовленных красноармейцев из батальонов. Командиры подскажут, кто [63] лучше усвоил саперное дело. Помогать друг другу тоже вам не удастся: младший лейтенант Бодров будет работать со вторым батальоном в районе Яхромы.

Майор Иванов еще раз напомнил о необходимости хорошо организовать разведку. Батальоны в данной ситуации могут оказаться и в окружении.

Я счел необходимым рассказать об «окружение».

— Всякое малодушие неприятно, тем более дезертирство, — сказал военком. — Нам они тоже встречались. Здесь есть товарищ Васютин, который занимается ими. В Давыдковке мы из таких одиночек скомплектовали роту, назначили командира и направили в ближайший полк. Они сами остались довольны.

Покидая избу, Иванов сказал Прудникову:

— До получения указаний от Шперова дайте личному составу отдохнуть и проверьте с начальником штаба оборону деревни. А мы еще раз попытаемся установить связь со штабом тридцатой. Кстати, может быть, отыщем полковника Евгения Варфоломеевича Леошеню — он руководит всеми отрядами заграждения.

Старший лейтенант Шестаков, укладывая карту в планшет, неожиданно пошутил:

— Знатный у нас участок! Сплошные Давыдковки и Шестаковки. В честь нас с доктором.

Командиры улыбнулись. Улыбнулся наконец и майор Иванов. Он уже встал из-за стола и застегивал полушубок. Прощаясь, сказал комбату:

— Связь, связь! О связи не забывайте!

Радист Поляков на прощание дружески похлопал по плечу нашего неудачника:

— Не робей, браток, дело пойдет!

Что касается Полякова, то он имел уже достаточный опыт: до войны отслужил действительную радистом на Северном флоте.

Прудников и военком Шаров вышли проводить полковое начальство. За окном послышались голоса и гул моторов. Потом все стихло.

В этой небольшой деревне, переполненной войсками и погруженной во тьму, мне вдруг отчетливо представился смысл огромной работы наших командиров. На Динамовском стрельбище, вдали от фронта, они учили бойцов [64] тому, что потребуется на войне. Солдаты лежали в узких щелях, и через них, лязгая гусеницами, переползал танк. В него бросали деревянные болванки — «гранаты», бутылки с горючей жидкостью. Под пристальным наблюдением майора Шперова заряжали и устанавливали мины, потом разряжали их. Учились владеть трофейным оружием. Медики, как и все бойцы, старательно изучали военное дело и вместе с тем проходили подготовку по своей специальности.

И вот наступил первый экзамен. Более понятными стали слова, повторявшиеся много раз: «Солдаты должны учиться!» Открылся и глубокий смысл слов нашего «сухого» начальника Василия Григорьевича Сучкова: «Привыкайте действовать самостоятельно!»

Мы нередко роптали, мы стремились на фронт. Мы патетически вопрошали, когда же это случится. Это кипела юность. У нас не было представления о боевых действиях. Не зная истинных замыслов командиров, мы не замечали, что нас обучают многому. Нет, не только умению ходить в строю и не только уставам!

Об этом я думал, пробираясь между орудиями и санями, заставившими тесную улочку деревни Борщево. Я был уверен, что медики экзамен выдержат. Людмила Потанина, Мария Петрушина и Шура Павлюченкова, Аня Соболева и Алексей Молчанов в те дни уже начали действовать в боевой обстановке, не ожидая моих распоряжений.

В избу, где разместился медицинский пункт, я вошел в приподнятом настроении. Помощники постарались: все было готово к приему раненых. Мы обсудили наши задачи, определили объем медицинской помощи, которая от нас потребуется, наметили пункты сбора раненых. После этого сели ужинать. К столу пригласили и хозяина дома.

Он подсел к нам — худой и задумчивый, в потертой телогрейке. К еде не притронулся. Долго смотрел на нас блеклыми старческими глазами и часто вздыхал. Потом заговорил:

— Что-то будет теперь? Немец рядом. Неужто не остановите? И Москва... близко. Кто думал, что так получится!

— Не пустим, отец, немца! — заверила Маша.

— Хорошо б оно так... А сколько народу гибнет! Жалко людей. Вас жалко. [65]

— А вы почему не ушли с семьей? — спросила Шура Павлюченкова.

— Зачем же? Тут — дом. Я и тут помереть могу... — Хозяин махнул худой жилистой рукой. — Им от меня обуза. Теперь вам пособлю чего: печку вот протопил, соломки втащу. Все польза от старого.

Вошел молодой худощавый лейтенант с чемоданчиком. Сказался летчиком:

— Сбили меня. Третий день ищу своих... Нет ли покурить?

Я угостил его. Лейтенант тонкими, нервными пальцами размял папиросу, вслух прочитал: «Беломорканал». Затянулся и удовлетворенно кивнул:

— Спасибо... К фронту?

Никто не ответил. Странный вопрос! Мы уже на фронте.

Вдруг шофер Морозов спросил:

— Чего же вы в хате своих ищете?

Лейтенант внимательно посмотрел на Морозова:

— Погреться зашел... А летчики сейчас всюду. Против «мессеров» нам не устоять.

Я обозлился.

— С таким настроением фронта не удержишь!

Мои слова не достигли цели. Лейтенант спросил с недоброй ухмылкой:

— А много прибыло вас... удерживать?

— Хватит! И паникеров нет.

И опять я не достиг цели. Словно не замечая моего резкого тона, лейтенант продолжал:

— Зря вы здесь остановились. У Германии отлично работает разведка: как только приходят наши войска, сразу же появляются самолеты...

— Вы что, пугать нас решили? Или у Гитлера агитатором служите? — взорвался я.

В глазах лейтенанта мелькнуло беспокойство: