Отец Петра был кавалером Георгиевских крестов всех четырех степеней. Именно это, видимо, спасло его от привлечения к ответственности после забастовки на сахарном заводе, где он работал, когда начались политические пертурбации 1905 года.
Шелест вспоминал также, что его отец был человеком грамотным, много читал, откуда-то доставал книги, писал хорошо. Так, что к нему обращались, если надо было подготовить какое-либо «прошение», а также произвести подсчеты и расчеты. Детей он также приучал к грамоте. В 3–4 года, как вспоминал Петр Ефимович, они с братом Дмитрием выучили буквы, цифры, а затем научились читать, писать и считать.
В 1913 году, в шесть лет, Петр пошел в земскую школу, в которой проучился четыре года. Тем временем ситуация в стране начала кардинально меняться. Грянула Первая мировая война, пал царизм в России. «…Жизнь, – вспоминал Шелест, – становилась все труднее и тревожнее. Царя нет, попа тоже нет… А тут начался разбой, появлялись банды, а известно, что трудовой человек не может жить без порядка, определенности, закона… Февральская революция свершилась, но война еще продолжалась. Гибли солдаты, оставались вдовы, сироты, старики без присмотра, семьи без кормильцев… Шла политическая, идеологическая, классовая борьба, но ее мало кто понимал из простых людей».
Чтобы как-то прокормить большую семью, Ефим Дмитриевич обменял свой хороший дом на домишко весьма невзрачный, но при этом взял в придачу 12 пудов зерна-суррогата. Большая семья выживала довольно нелегко в условиях разрухи, голода, политической нестабильности, приносившей страдания простым людям. Приходилось и Петру с матерью из своего села ходить за 30–40 верст на хутора, чтобы принести немного муки, жмыха или какой-нибудь еды. В один из таких походов их настиг в пути буран и они буквально чудом выжили. Вспоминал Шелест и о том, как ему доводилось ездить на станцию Яма за солью: «Пуд соли на двух узлах через плечо, верхом на буфере между вагонами – таков в основном был наш транспорт. Сколько погибло людей, в том числе и моих сверстников, под колесами железнодорожных вагонов! Но соль – это была ценность, на нее можно было выменять хлеб, зерно. Голод заставлял, гнал из дома в поисках спасения от голодной смерти».
Зиму 1919 года семья пережила, все остались целы, однако ранней весной Петр вместе со старшей сестрой Марией отправился на заработки за 95 верст от родного села. Работали они в одном из первых совхозов, организованных на Полтавщине. Обязанностью мальчика было пасти свиней и коров. Потом он стал погонщиком волов, позже работал водовозом и получил прозвище Петька-водовоз. Он очень сильно, эмоционально переживал расставание с домом, с близкими людьми, тайком даже плакал. Но все закончилось благополучно, и они заработали с Марией денег и вернулись домой. Заработок семье помог, но ненадолго.
В феврале 1920 года, в 12 лет, Петр стал батраком у зажиточного крестьянина на хуторе за 20 верст от его родного села. Новый хозяин поставил условие: служить не менее года и делать по хозяйству все. За это он давал семье Шелест четыре пуда пшеницы, а по окончании срока работы обещал одеть Петра «с ног до головы». Кроме того, было обусловлено, что в случае добросовестной работы при окончательном расчете мальчик получит еще пуд пшеницы и пуд проса.
В напряженную пору сельхозработ новый хозяин Шелеста нанимал еще 10–15 человек рабочих, мужчин и женщин. Работали они от ранней зари до позднего вечера, ночуя часто прямо в поле. «Я, – вспоминал Петр Ефимович, – хотя и не голодал, но часто жил впроголодь, в особенности когда уходил в ночное с лошадьми. Хозяйка была скупой и жадной. Она мне давала кусочек хлеба, причем черствого, луковицу и немного соли. Иногда мать хозяина украдкой от невестки совала мне в торбу кусочек сала».
И хотя у Петра возник конфликт с хозяином и тот побил его кнутом, на всю жизнь оставив на теле клеймо в виде буквы «з», все пункты соглашения были через год соблюдены. Петр приехал домой в новой красивой одежде, не захотев продлить «контракт», хотя ему это предлагали.
А в 1921 году Шелест стал «почтальоном-кольцовиком». Ему выдали казенную форму, специальную сумку для почты, ботинки, форменную фуражку с какой-то эмблемой. Протяженность его «кольца» составляла 45 верст, в него входило 15 сел и хуторов. За неделю надо было сделать три «кольца» – то есть пройти около 150 верст! Сверстники завидовали Петру, считая его вполне взрослым, поскольку он состоял на службе у государства. Однако Шелест считал, что это дело не его, что ему нужна другая работа. В 1922 году, приписав себе в документах то ли год, то ли два, он пришел на железную дорогу.
Сперва работал грузчиком, потом – ремонтным рабочим. «Мне, – напишет позже Шелест, – на ремонте путей приходилось делать все: менять шпалы, производить их подштопку и подбойку, заправлять бровки пути и расстилать щебенку между шпал, сменять накладки и подкладки на рельсах и шпалах. Научился я забивать костыли мастерски, за 3–4 удара, проверять шаблоном расшивку рельсов, оставив нужный зазор на их стыках… Костыльщик – это уже была квалификация, да она и оплачивалась выше рядового рабочего».
Весной 1923 года «путейную артель», в которой работал Шелест, перебросили на станцию Жихор, а затем – на большой железнодорожный узел Харьков – Основа для проведения ремонтно-восстановительных работ. Работать стало тяжелее, значительно увеличились объемы. Условия жизни были ужасными: артель разместили в казарме с нарами и соломой. Ни света, ни воды, ни туалета. Еду рабочие готовили себе сами на кострах.
Именно в ту пору Шелест заболел малярией, которую тогда называли лихорадкой. Его действительно лихорадило, жар сменялся ознобом, он похудел и ослаб. О болезни узнали родители и просили вернуться домой, но Петр держался, не хотел подвести семью. И тогда для «подкрепления» к нему приехала мама. Она привезла пшено, картошку, хлеб и два куска сала. Но главное – она привезла Петру где-то раздобытое лекарство, хинин, благодаря которому он вылечился и продолжил работать.
Приехав домой в отпуск, Петр познакомился с бывшим учителем гимназии, а ныне директором семилетней школы Перцевым. Он уговаривал Шелеста окончить семилетку, и он же рассказал о комсомоле. На семилетку Петр не согласился, поскольку был основным работником в семье, а комсомолом заинтересовался, хотя конкретного представления о нем не имел.
Вскоре Шелест стал рабочим Харьковского паровозоремонтного завода. Сперва был подручным слесаря, потом слесарем, помощником кочегара, позже кочегаром паровоза, стажировался на помощника машиниста паровоза. В общем-то он собирался стать кадровым железнодорожником. В октябре 1923 года Шелест вступает в комсомол, хотя родители были категорически против этого. Петру даже довелось пережить личную драму, поскольку его тогдашняя девушка, его первая любовь Паша Шморгунова, пела в церковном хоре. Шелест уговаривал ее бросить хор и идти в комсомол вместе с ним, однако уговоры ни к чему не привели, а встречаться со «служительницей религиозного культа» ему теперь не позволял его новый статус.
Когда семья узнала, что Петр стал комсомольцем, разразился большой скандал. Мать ругалась и плакала, а отец занял позицию более взвешенную. По воспоминаниям Шелеста, он говорил матери: «Брось ругаться и голосить, надо разобраться с этим вопросом. Ты ведь ничего в этих делах не понимаешь». Когда Петр рассказал отцу о том, чем он и его товарищи занимаются, «его больше всего привлекло то, что мы читаем книги. Он попросил меня показать ему книгу, по которой мы занимаемся. Это была «Политграмота» Коваленко. Отец внимательно просмотрел комсомольскую политграмоту. Не знаю, разобрал ли он что в ней, но одобрительно сказал: “Это хорошо, что вы читаете книги. Чтение книг – это образование”».
Но не только чтением книг, дискуссиями, руководством кружка по ликвидации безграмотности довелось заниматься Петру Шелесту в комсомоле. Пришлось ему и оружие в руках подержать, поскольку он и несколько его коллег вступили в ЧОН – Части особого назначения. Это были военно-партийные формирования, создававшиеся большевиками в 1919–1925 годах для помощи большевистским органам в борьбе против тех, кого объявили «контрреволюционерами».
