После 1118 г. наследование королевства прошло более спокойно: Балдуин II выбрал мужа для своей старшей дочери, Фулька Анжуйского, ставшего, таким образом, назначенным наследником, от которого корона перешла затем к сыновьям последнего — Балдуину III, а после его кончины — к Амори I (правда, не без осложнений, причины которых мы постараемся разъяснить). Сын Амори I, Балдуин IV, наследовал ему в свой черед, и только после него право наследования королевства претерпело изменение в ходе междоусобных битв.

Если право наследовать было признано за претендентом, следовала процедура помазания короля: до Балдуина II процедура помазания была отдельной от церемонии коронации, которая происходила в Вифлееме в праздник Рождества. Церемония помазания государя разворачивалась по следующей схеме: духовенство встречало у ворот церкви (Гроба Господня, позднее кафедрального собора Тира) короля, который клялся защищать от всех посягательств патриарха и его церковь, равно как и законы, кутюмы и вольности королевства. В свою очередь патриарх приносил клятву в том, что будет поддерживать корону и даровал королю поцелуй мира, затем же приглашал народ провозгласить его подлинным сюзереном королевства. После «Те Deum» король занимал место на хорах, а его бароны подносили ему корону и золотое яблоко, которое «символизирует землю королевства (senefie la terre dou reaume)», коннетабль — королевское знамя (гонфолон), сенешаль — скипетр: государь же во время этой церемонии, которая должна была превратить его в наполовину клирика, был одет как диакон. Коленопреклоненный, он садился, в то время как над ним читали молитвы и после секвенции прелаты помазывали его святым елеем; надевали кольцо на палец и затем опоясывали мечом; он получал корону, скипетр и золотое яблоко и прелаты провозглашали: «Vivat rex in bona prosperitate». Mecca продолжалась. Во время причастия король снимал корону; он причащался после мессы, и помазавший его прелат (патриарх, или, в его отсутствие, архиепископ Тира, Цезареи или Назарета) брал стяг из рук коннетабля, его благословлял и передавал королю, который возвращал стяг коннетаблю (подтверждая тем самым назначение последнего на прежнюю должность). Затем, посреди огромной процессии новый король направлялся в Храм Господень (Templum Domini) и приносил в дар свою корону там, где младенец Иисус был посвящен Богу, потом же продолжал путь в Храм Соломона — «Тампль», давший имя тамплиерам, где начинался пир, завершавший церемонию^{78}.

Короля надлежало короновать в двенадцать лет, по сведению «Книги короля»: это решение было, без сомнения, принято после неурядиц, сопровождавших восшествие на престол Балдуина III. По смерти короля Фулька в 1143 г. Балдуину исполнилось всего тринадцать лет, и его мать, наполовину армянка, Мелизинда, стала регентшей. В 1150 г. король еще не был коронован, и при поддержке партии баронов, уставших от господства Манассе д'Иержа (кузена Балдуина II, ставшего коннетаблем королевства)^{79}, он потребовал передачи правления в свои руки. Ему удалось, не без труда, заставить себя короновать (в тот момент Балдуину исполнился 21 год) в церкви Гроба Господня, но его мать решила уступить ему только север королевства (Тир и Акру), сохранив для себя Иерусалим и Наблус: так появились два разных государства, с двумя коннетаблями (Манассе д'Иерж у Мелизинды и Онфруа II Торонский у короля). В год, когда Балдуин созвал свое войско, чтобы идти на выручку Эдессе, на его призыв ответили только бароны из его домена. Поэтому Балдуин III поспешил объявить войну своей матери и захватил ее столицу: Манассе, плененный в Мирабеле, должен был покинуть королевство, а королева-мать удовлетворилась Наблусом.

Другое регентство имело место после смерти Амори I: по праву оно должно было достаться либо матери короля — но Амори развелся с Агнессой де Куртене еще перед своим восшествием на престол — либо самому близкому родственнику государя, после назначения в Высшей курии: таким образом, регенство — «бальи» попадало в руки Раймунда III Триполийского. На самом же деле сенешаль Милон (Миль) де Планси, возможно, при содействии Агнессы, отказался уступить Раймунду под предлогом, что сначала требуется собрать Высшую курию. Убийство сенешаля, которое Гильом Тирский обходит молчанием, положило конец его узурпации, и бальи королевства стал Раймунд III.^{80}.

Но царствованию Балдуина IV суждено было превратиться, особенно в конце его жизни, в битву между различными кланами за регентство (Бальи): несчастный прокаженный король, чувствуя, как слабеют его силы, неустанно искал того, кто смог бы его заменить, не повредив интересам королевства. Печальное зрелище являл собой этот больной, без конца терпевший неудачу в надежде найти барона, способного защитить королевство, не посягая на корону. Филипп Фландрский немедленно воспользовался предложением взять «Иерусалимское королевство под свою охрану и защиту: все подчинились его воле в вопросах мира и войны, налогов и доходов с земель королевства, так, что казенные деньги уже распределились по его желанию, как будто он был полным господином». Филипп, озабоченный только фландрскими интересами, попытался выдать сестер короля замуж за двух сыновей сира де Бетюна (которые должны были уступить ему, в обмен на обретенное право наследования короны, свои домены в Артуа) и, получив отказ, сложил с себя регентские полномочия, которые были временно доверены главе баронов, Рено де Шатийону (1176 г.)^{81}. Тогда Балдуин IV выдал свою старшую сестру Сибиллу замуж за сына маркграфа Монферратского, Вильгельма, который почти тотчас же умер, оставив сына, будущего Балдуина V (1177 г.). Тогда были сделаны шаги, чтобы убедить согласиться на тяжкий труд защищать королевство, с помощью руки Сибиллы и должности бальи, герцога Бургундии Генриха III, который посещал Святую Землю в 1171 г.: Гуго дважды колебался дать согласие, и в конце концов переговоры провалились (1178–1179 гг.). Затем Сибилла вышла замуж за юношу, младшего отпрыска в пуатевинском доме Лузиньянов, Ги, ставшего, в свою очередь, бальи королевства и не замедлившего взбунтоваться против короля, который тогда призвал Раймунда III (1184 г.). Но царствование Балдуина IV, несмотря на личные достоинства юного государя, ознаменовало закат королевской власти в Иерусалимском королевстве, и только до этого момента можно проследить то, что представляли собой реальные полномочия и могущество королей в пределах их «баронии»^{82}.

Очевидно, что лишь у немногих средневековых государств конституционная структура так хорошо изучена, как в случае Иерусалимского королевства; однако лишь в немногих королевская власть являлась столь ограниченной, как та, что вырисовывается на страницах «Иерусалимских Ассиз». Это — страна Утопия, о какой только и мог мечтать теоретик самого чистого феодального права, которую мы назвали бы наиболее совершенной парламентской республикой, где королевская власть существует только потому, что феодализм представляет собой пирамиду, несмотря ни на что нуждающуюся в вершине^{83}. Мы вправе сомневаться в исключительной точности картины, составленной для нас юристами. Не лишним будет вспомнить сначала то, что представляли собой «Иерусалимские Ассизы».

Традиционная теория, основанная на сочинениях великих авторов XIII в. — Жана д'Ибелена и Филиппа Новарского, выдвигает историю создания этого знаменитого текста: якобы когда франки взяли Иерусалим, то посчитали, что будет невозможным построить жизнеспособное государство, не обзаведясь перед этим законодательным кодексом. Тогда они стали спрашивать у «людей из различных мест, прибывших туда, каковы обычаи их земли», из которых и выбирал Готфрид. Этот кодекс был положен на сохранение в Гроб Господень, затем изменялся при различных обстоятельствах. Филипп Новарский ознакомился, по слухам, с «Письмами Гроба» — большими пергаментами на французском языке, скрепленными печатью короля, патриарха и виконта Иерусалима. Во время многочисленных ассамблей кодекс пересматривали, спрашивая мнение крестоносцев, прибывших с Запада: именно так граф де Сансерр предложил включить ассизу о наследовании фьефов женщинами. Поэтому М. Гранклод смог назвать иерусалимское право на первом этапе правом официальным, отличным от кутюмы, «очень прогрессивным в силу своего законодательного характера». Утрата Иерусалима в 1187 г., сопровождалась потерей «Писем Гроба». Если бы король Амори II смог добиться согласия Рауля Тивериадского (оба они очень хорошо помнили текст «Писем»), иерусалимский кодекс мог бы быть восстановлен почти полностью. Но Рауль не захотел утруждать себя составлением этих документов, и иерусалимское право с этого момента становится исключительно кутюмным: «мудрые люди» сохраняли юридическую традицию «Писем Гроба», но не во всей его полноте, а их ученики, великие юристы XIII в., принялись «заново составлять» право, методично группируя свои воспоминания и обсуждая противоречивые сведения^{84}. Совокупность их работ и составила- компиляцию, известную под именем «Иерусалимских Ассиз».