В тот самый миг, когда пал Дамаск, бароны Акры собрались, чтобы обсудить ситуацию. Посылали ли они уже посольство к Хулагу?{592} В любом случае, они не могли не знать, что либо нужно подчиняться империи монголов, либо подвергнуться карательным мерам со стороны Китбуки. Монгольское ярмо было мало привлекательным: подчиненные им народы, даже если они сдались без боя, были вынуждены выплачивать тяжелую дань продуктами, деньгами и рабами. «Жестокое и навеки проклятое племя татар, — писал Урбан IV, — заставляет земли, обращенные ими в рабство, стенать от невыносимых поборов; татары пытают и так бесчеловечно обращаются с населением, что люди, испытавшие на себе их тираническую власть, предпочитают погибнуть, чем далее подвергаться подобным мучениям»{593}. Монголы на самом деле, когда завоевывали Сирию, жестоко обошлись с несколькими франкскими деревнями; и переселение на христианские земли мусульманских беженцев, которые предпочитали рабство у латинян неизбежной гибели под игом завоевателей, «в кошмарной ярости не щадивших ни старых, ни младых, ни женщин, ни мужчин», могло только усилить волнение франков. Конечно, с их стороны было бы разумно, узнав о благоприятном расположении, которое питали к ним захватчики, и не обращая внимание на зверства, которыми сопровождалось продвижение монгольских войск, договориться с ними, как и поступил князь Антиохийский. Но на Святой Земле не было такого вождя, способного вести такие переговоры и понять их важность: ни короля, ни регента (Боэмунд VI, несмотря на свой визит в 1258 г., не был признан всем населением королевства). Бальи Акры, Жоффруа де Сержин, был блестящим рыцарем, но посредственным политиком. Патриарх Жак Панталеон де Курпале (будущий Урбан IV) уехал в Рим в конце 1258 г., сразу по прибытии папского легата Фомы из Лентино{594}. Фома был новичком в Сирии и плохо разбирался в восточной политике. Что касается сирийских баронов, то на их глазах рухнул целый мир, который они знали и с которым умели вести переговоры: сгинули государства Алеппо и Дамаска, исчезли мелкие княжества Эйюбидов. Письмо, которое они написали Карлу Анжуйскому 22 апреля 1260 г., свидетельствует об их оцепенении и страхе: они дошли до того, что даже оплакивали гибель своих извечных врагов — мусульманских княжеств. Волны диких чингисхановских орд почти докатились до границ королевства, и союз князя Антиохийского с этими грозными монголами представлялся франкам предательством — епископ Фома тотчас же отлучил его от церкви{595}.
Решение, выбранное баронами в подобной обстановке, не было чуждо героизму — героизму отчаявшихся. «Манускрипт Ротелина», написанный под влиянием событий (текст заканчивается как раз на этом времени), показывает, что татарам противостояло всего лишь незначительное число христиан. «Эти несколько христиан посоветовались вместе и решили, что никогда, если это будет угодно Господу, не покорятся. И сказали они, что вся (их) земля будет утрачена, если не будет у них сильных замков, и татары одержат верх». Замки королевства были спешно приведены в состояние обороны: тамплиеры укрепили семь крепостей, госпитальеры — две, тевтонцы — одну, а Тир и Акра были «снаряжены сообща». Однако страх перед татарами был столь велик, что стало невозможно нанять солдат для гарнизона. Наконец подготовились к осаде: были вырублены фруктовые сады, башни, возведенные в этих садах, снесены; в город увезли даже камни с кладбищенских надгробий и из других строений, другие материалы, которые враг мог бы использовать для сооружения осадных орудий{596}. Крошечная «республика» Акры в одиночку готовилась к битве с великим ханом, повелителем всей Азии…
Повлияли ли на принятие такого решения события в Сидоне? В тот самый миг, когда Китбука демонстрировал дружелюбие к христианам — за семь месяцев оккупации монголами Дамаска они получили возможность так же притеснять мусульман, как те поступали в их отношении столетиями, один франкский барон бросил татарам вызов. Жюльен Сидонский, тот самый сеньор, что был разорен игрой, которого Р. Груссе назвал «тяжелым бароном с легкой головой», увидел в катастрофе, постигшей мусульманскую Сирию, лишь еще одну возможность пограбить. Из своего замка Бофор он возглавил крупномасштабную экспедицию на Марж Айюн и привез домой огромную добычу. Охранять границу с Сидоном был только что назначен племянник Китбуки. Он не стерпел грабежа на монгольских землях и ринулся вслед Жюльену с небольшим эскортом. Сидонский сеньор полностью перебил его вместе с отрядом. Взбешенный Китбука бросил свои войска на сеньорию преступника. Жюльен длительное время сражался перед городом, чтобы дать возможность спасти население, а затем укрылся — к его счастью, две генуэзские галеры шли из Тира в Армению — в морской цитадели. Нижний город был опустошен монголами, которые снесли крепостные стены и убили всех, кого смогли найти — но не стали атаковать замки на суше и море; это указывает, что они, наверное, не намеревались захватывать латинские колонии на побережье. Но отныне Китбука потерял всякое доверие к франкам, виновникам нападения, от которого он лично пострадал, а те, в свою очередь, не могли забыть ему разорения Сидона{597}.
Вскоре мамлюки завязали переговоры с баронами Акры. Новый султан Кутуз только что отверг монгольский ультиматум и стал готовить поход в Сирию, воспользовавшись тем, что в распоряжении у Китбуки был лишь небольшой оккупационный корпус. У Кутуза была цель: помешать франкам заключить с монголами союз, направленный против его государства. Нотабли Акры были готовы предоставить мамлюкам помощь, и договор между ними едва не был заключен{598}: Великому Магистру Тевтонского ордена удалось провалить этот план, напомнив, что сарацины, склонные к предательству, вероятно, после битвы смогут обратиться против своих союзников. Тогда было решено придерживаться в отношении к мамлюкам благожелательного нейтралитета, позволив им пройти по франкской территории и даже посетить Акру — самый опасный из новых союзников франков. Бейбарс даже предлагал стремительным ударом захватить город, и его план едва не удался.
Армия монголов подверглась атаке с тыла: монгольская тысяча, базировавшаяся в Газе, была опрокинута и отступила к армии Китбуки. Мамлюки, пройдя вдоль побережья и получая продовольствие от франков, заманили несторианского военачальника в ловушку, в которую он не замедлил угодить, при Айн Джалуде, возле Пти-Герена (3 сентября 1260 г.). Его войско потерпело поражение, сам же Китбука попал в плен и был обезглавлен. Один из его командиров, Илка-нойан, смог собрать уцелевших в Сирии татарских воинов и отошел с ними в Армению. Сирия осталась без хозяина, и мамлюкам всего лишь оставалось занять без боя все города и замки, тем более что султан Алеппо и Дамаска Юсуф, сдавшийся монголам, был казнен по приказу Хулагу (который повелел сначала вернуть его в Сирию, но затем побоялся, что он присоединится к египтянам). Таким образом, под властью Кутуза теперь находилась единая империя, простиравшаяся от Нубии до Евфрата — и могущество этой империи, зиждевшееся на постоянной армии, размещенной по казармам, и исправно функционировавших институтах, превосходило мощь государства Саладина — ибо ныне не существовало многочисленных вассальных эйюбидских княжеств, например, Хамы и Хомса, с которыми франки раньше вели ловкую дипломатическую игру.
Правда, Кутуз вскоре сгинул, убитый своим помощником Бейбарсом, который занял его место, попутно уничтожив некоего султана, провозгласившего себя правителем Дамаска (17 января 1261 г.). Новый мамлюкский правитель был жестоким турком, но притом обладал бешеной энергией и не останавливался ни перед каким препятствием в стремлении добиться желанной цели: объединения Сирии и изгнания монголов и франков. Большое число франков сразу пострадало от нападения мамлюков: эмир Иерусалима, прознав о кончине Кутуза, который держал данное латинянам слово, не колеблясь, тут же всеми средствами стал притеснять христиан, совершавших паломничество ко Гробу Господню: сначала их силой удерживали в городе, пока они не заплатили огромный выкуп, затем напали на обратной дороге. Практике соблюдения перемирий был положен конец (1261 г.){599}.
