Революционное изменение взглядов на функцию базальных ганглиев можно увидеть на примере нескольких последовательных изданий «библии» для нейрофизиологов, книги под редакцией нобелевского лауреата Эрика Кандела «Принципы нейронаук». Так, если в третьем издании этого коллективного труда была представлена только классическая точка зрения, то в следующем, четвертом, издании появилась статья Александера, которая представила новую точку зрения на базальные ганглии. К сожалению, цитат на работы Н. П. Бехтеревой в этой статье не оказалось, но от этого открытие, сделанное Натальей Петровной за несколько лет до исследований на животных, не перестает быть открытием.
Когда-то Наталья Петровна сказала, что некоторые неординарные открытия претерпевают три стадии. Сначала никто не считает, что данной проблемой нужно заниматься, потому что она кажется абсурдной. Потом говорят, что все полученные данные представляют собой полную чушь. И только спустя какое-то время, когда другие лаборатории повторят эксперименты, начинают говорить: так и должно быть, а как же иначе. Большинство открытий, сделанных Натальей Петровной, постигла именно эта участь.
В воспоминании о Великом Учителе я попытался описать события, участником которых мне посчастливилось быть. Такими они спустя много лет представляются мне сейчас. Возможно, другие видели эти события в иной перспективе. Мне хотелось показать, что путь в науке у Натальи Петровны не был легким, как и не была легкой ее жизнь, в которой были и детдом, и расстрел отца, и война, и блокада, и смерть близких людей… Как сама Наталья Петровна называла свой путь – «Через тернии к звездам».
А. Н. Шандурина. СУДЬБОНОСНАЯ РОЛЬ УЧИТЕЛЯ В ЖИЗНИ ОДНОЙ ИЗ ЕЕ УЧЕНИЦ
Хочу сразу признаться – в моем рассказе будет некоторый мистический оттенок. Но и в трудах Натальи Петровны Бехтеревой, особенно в последние годы, было немало мистического. Поскольку мои родители были врачами – сотрудниками Военно-медицинской академии – ВМА, то детские и юношеские годы я прожила в домах, окаймляющих двор этого учреждения. Причем первый дом находился напротив клиники психиатрии, основанной В. М. Бехтеревым, где в двадцатые годы прошлого столетия проживали он и его семья, а последний дом – рядом с клиникой нервных заболеваний, также основанной В. М. Бехтеревым. Совпадение это или случайность? Бог его знает, но ореол фамилии Бехтеревых сопровождает меня почти всю жизнь.
Впервые о Владимире Михайловиче Бехтереве я услышала от своего отца, когда мне было девять или десять лет. Отец рассказывал маме весьма интригующие вещи: в 1927 году этот выдающийся врач был приглашен на консультацию к И. В. Сталину и на консилиуме предположил, что у вождя диагностируется шизофрения с маниакальными проявлениями. Утверждать достоверность этой информации не берусь. Однако вскоре после этого события В. М. Бехтерев скоропостижно скончался. Спустя несколько лет моя мама, сидя у окна нашей квартиры, находившейся в доме рядом с кафедрой физиологии Военно-медицинской академии, воскликнула:
– Посмотри, какой идет красавец!
Взглянув в окно, я увидела высокого мужчину в военной форме с буйным, кудрявым чубом, выбивавшимся из-под фуражки. Мама объяснила, что это полковник медицинской службы, физиолог, муж известного ученого Натальи Петровны Бехтеревой. Тогда, по молодости лет, меня не заинтересовала степень родства между Владимиром Михайловичем Бехтеревым и Натальей Петровной Бехтеревой.
Прошло довольно много лет. Я окончила школу, поступила в 1-й Медицинский институт. С четвертого курса занималась в студенческом научном обществе (СНО) в клинике нервных заболеваний института под руководством Н. И. Моисеевой, ученицы Н. П. Бехтеревой. По окончании института Наталья Ивановна Моисеева вручила мне рекомендательное письмо Наталье Петровне Бехтеревой, которая в то время была заместителем директора по научной работе Ленинградского Нейрохирургического института имени профессора А. Л. Поленова, с просьбой принять меня на работу. Увы, в тот период вручить письмо мне не удалось. Тем не менее меня приняли в этот институт в роли эсктерна, а затем я несколько лет проработала врачом-нейрогистологом на кафедре нейрохирургии Военно-медицинской академии. Однако меня не оставляла мечта заниматься изучением мозга человека. Весной 1964 года я подала документы в аспирантуру Психоневрологического института имени В. М. Бехтерева, но судьба распорядилась по-иному. Однажды, провожая в командировку своего мужа, в аэропорту Пулково я встретилась с нейрохирургом Антониной Николаевной Бондарчук – с ней я познакомилась, работая в Нейрохирургическом институте имени А. Л. Поленова. Мы разговорились. Узнав о моих планах, Антонина Николаевна воскликнула:
– Подавай лучше документы в Институт эскпериментальной медицины, в отдел нейрофизиологии человека, которым руководит Наталья Петровна Бехтерева!
При этом она добавила, что имеется вакантное место аспиранта. Я последовала этому совету и стала аспиранткой Н. П. Бехтеревой, то есть вместо института, основанного дедушкой – В. М. Бехтеревым, поступила в аспирантуру к его внучке.
Первая личная встреча с Натальей Петровной произошла весной 1964 года при весьма волнующих для меня обстоятельствах, когда я сдавала ей экзамен по нейрофизиологии. Наталья Петровна уже была признанным мэтром в области нейрофизиологии и энцефалографии, а я ни разу в жизни энцефалограмму в глаза не видела, но «смелость (в моем случае – наглость) города берет». На вопрос Натальи Петровны «Вы когда-нибудь видели альфа-ритм в передних отделах мозга?» я честно ответила: «Никогда!» Наталья Петровна, улыбнувшись, подтвердила: «И я тоже». (В энцефалографии известно, что альфа-ритм регистрируется в задних отделах мозга.) Так что с самого начала нашего общения мы быстро нашли общий язык – экзамен был сдан. Вот тогда-то, через много лет, Наталья Петровна и получила адресованное ей рекомендательное письмо, написанное когда-то Н. И. Моисеевой. Наталья Ивановна тоже работала в отделе, который основала и которым руководила Н. П. Бехтерева.
С 1 октября 1964 года я стала аспиранткой Натальи Петровны Бехтеревой и Владимира Михайловича Смирнова. Наличие двух научных руководителей объяснялось тем, что темой моей диссертации была динамика высших психических функций (Владимир Михайлович был одновременно и психологом, и физиологом, и нейропсихологом) и ЭЭГ у больных, перенесших инсульты. За период аспирантуры мои встречи с Натальей Петровной были нечасты. В то время Институт экспериментальной медицины (ИЭМ) не имел своих клиник, и одной из наших клинических баз была больница № 20 на улице Гастелло. Основную часть времени многие сотрудники отдела работали на клинической базе, а в ИЭМ – на улицу Академика Павлова – ездили на научные заседания отдела и два раза в месяц за зарплатой. Правда, в первый год работы Н. П. Бехтерева еженедельно проводила с молодыми сотрудниками семинары по электроэнцефалографии.
Нетрудно догадаться, что в самом начале своей научной деятельности я была «круглым нулем» как в нейропсихологии, так и в электроэнцефалографии, поэтому руководство столь опытных специалистов, как Н. П. Бехтерева и В. М. Смирнов, было для меня особенно важным. Оба моих учителя, как я теперь это понимаю, вели себя очень мудро. Они предоставляли свободу – самостоятельность, уважали мнение своего ученика и позволяли ему спорить с ними «на равных».
Не могу не привести один курьезный случай. Всем молодым сотрудникам отдела вменялось в обязанность «вести» по очереди больных, лечившихся в неврологическом отделении больницы, а также регистрировать и анализировать электроэнцефалограммы амбулаторных пациентов. В один прекрасный день, записывая ЭЭГ, я забыла подключить усилитель энцефалографа к блоку коммутации электродов. В результате запись ЭЭГ проводилась с «подушки», что я заметила только у третьего пациента. Конечно, этих пациентов пришлось вызывать для проведения повторного ЭЭГ-обследования. На одном из семинаров по энцефалографии я решила «проверить» Наталью Петровну и показала ей эти записи, выдавая за достоверные. Естественно, моя уловка не удалась, и Наталья Петровна тут же определила, что это не действительная энцефалограмма, а артефакт.
