Её звали Аськой. Аськой и никак иначе.

Она была Аськой, когда гоняла с пацанами мяч по футбольному полю, закатав до ободранных

коленок модные тогда чёрные треники с салатовым трёхполосием и кнопками по бокам; она была

Аськой, выстукивая нервную дробь каблуками замшевых сапог по школьному коридору; она была

Аськой, танцуя на сцене вальс в образе толстовской прелестницы Наташи Ростовой; она была

Аськой, крепко затягиваясь вонючей сигаретой после каждого глотка дешёвого коктейля, обманчиво

похожего на обычную газировку; она была Аськой, царапая мелом на потёртой доске формулы

своим корявым почерком; она была Аськой, в кровь сбивая костяшки пальцев о подвешенную к

потолку грушу в тренажёрке; она была Аськой, передавая по классу листы с решениями на

контрольных; она была разной, но всегда оставалась Аськой. И извиваясь подо мной, корябая

ногтями мои плечи и спину, она тоже была просто Аськой.

Она была из тех людей, которым нельзя придумать прозвище и которых нельзя назвать по фамилии.

Только «Аська», произнесённое с разными интонациями.

Для меня её имя имело особый вкус: пряность и капля горчинки на кончике языка. В нём не было

приторной сладости, как и в ней самой.

Говорят, первая любовь не забывается. Не знаю, но с годами я научился не думать о ней.

Если бы не звонок бывшего одноклассника, требующего прийти на десятый, юбилейный, так

сказать, вечер встречи выпускников, я бы и не вспомнил о своей первой любви. Может, поэтому я

пропускал все предыдущие встречи?

В школе кажется, что любовь и дружба — это навсегда, но за её порогом очень часто выясняется, что у тебя больше нет ничего общего с теми людьми, ближе которых всё это время никого не было.

Жизнь, закручивая в своих виражах, не даёт возможности оглянуться назад.

Я оставил своё прошлое и пошёл вперёд, как только наш директор с нескрываемым вздохом

облегчения вручил мне аттестат, даже не пытаясь придумать какие-то напутствующие и ободряющие

слова. Мне показалось, что он готов был разрыдаться от счастья.

Возможно, не пойди я сразу после школы в армию, связи с прежними знакомыми и друзьями не

оборвались бы так резко. А вернувшись на гражданку, я понял, что все они стали мне чужими и

слишком далёкими.

Первые годы кое-кто из ребят звонил, звал на встречи, но потом, видимо, они устали натыкаться на

полное равнодушие.

У каждого своя жизнь.

Не знаю зачем, но спустя десять лет я впервые согласился прийти. Возможно, я просто был слишком

удивлен звонку, потому что подобных ему не было уже очень давно. Настолько давно, что я с

радостью перестал их ждать.

И воспоминания, запертые, по большей части уже стёртые, размытые, хлынули на меня волной.

Не удержавшись, я достал с антресолей альбом со старыми фотографиями и, устроившись за

кухонным столом с чашкой крепкого кофе, стал перелистывать страницы, невольно улыбаясь.

Конечно, среди лиц моих одноклассников мелькало и то, которое я знал когда-то до последней

бледной веснушки на курносом носу. Аська.

Странно на протяжении многих лет видеть какого-то человека практически каждый день и в

определённый момент взглянуть на него по-другому, выделив из толпы.

Аська была своей в доску. Как-то повелось с начальных классов, что она была среди нас, мальчишек, и часто именно Аська подбивала нас на всякие пакости и шалости, будучи той ещё

заводилой. Никому и в голову не приходило дёрнуть её за хвосты и косички или предложить

дотащить до дома тяжёлый ранец, набитый учебниками.

Первую сигарету, украденную кем-то из пацанов у отца, она раскурила с нами за обшарпанным

углом школы. Никакие потасовки с параллелью, сходки и гулянки не проходили без её участия —

Аська была одной из нас. Посмотреть на неё, как на девчонку, было нелепо, поэтому мы все

испытали шок в девятом классе, узнав, что у Аськи есть парень и учится он в ненавистном

параллельном.

Ещё больший шок у нас был, когда мы увидели её в юбке и на каблуках. Такое мерзкое ощущение, будто твой друг оказался гомиком и обманывал тебя много лет. Мы даже решили отметелить

червяка, сбившего нашу Аську с пути истинного, но она не позволила. А когда она, называя нас

уродами и козлами, разревелась впервые за всё наше знакомство, мы с ужасом поняли: она больше

не с нами, она другая, она девчонка. Ошеломительно, дико, больно. Казалось, нас предали.

Бойкот — обычная вещь в школе. Обычная, но непривычная для Аськи. И ведь она не сломалась.

Было такое чувство, словно это она объявила нам бойкот, а не мы ей.

А потом юбки, каблуки и гормоны сделали своё дело: всё чаще каждый из нас бросал взгляды на

стройные ноги, обтянутые эластичными колготками с лайкрой, на округлую задницу и небольшую

грудь, теперь постоянно подчёркивающуюся кофтами в облипку и вырезами.

Первым сдался Петька, главный ценитель девичьих прелестей, заявив, что Аська, оказывается, девка

хоть куда и он непременно «попробует» её — авось даст в память о былой дружбе. В конце концов, даёт же она своему червяку, а тут друг всё-таки, а не кто-то левый.

Стало противно. Но не бить же морду одному из лучших друзей из-за какой-то... Друзей на баб не

меняют.

Вслед за Петькой сорвались еще несколько ребят, но Аська прокатила всех. Пинки и затрещины она

раздавала знатно, а при особо активных домогательствах с наслаждением оставляла фингалы на

рожах.

Не помню момент, когда и я сдался, признав, что Аська обалденная. Это был взрыв, яркий, оглушительный, встряхивающий и раздирающий. В отличие от остальных я своё открытие держал

при себе. Откуда-то появилась уверенность, что Аська будет моей, если я не стану вести себя как

другие.

Я подошёл к ней на дискотеке в актовом зале и пригласил на танец, когда её червяка не было рядом.

Аська удивилась, но не отказала. Может, хотела наладить отношения и вернуть былую дружбу, ведь

мы с ней прежде были очень близки, а может, свою роль сыграл алкоголь, которым она успела где-то

накачаться.

Я понял, что пропал, едва обняв её. Руки сами собой сползли с талии на упругий зад, затянутый в

джинсу. А она не сопротивлялась. Она вообще была до странности покорной и непохожей на себя. К

концу танца, не чувствуя сопротивления, я облапал её всю. Аська, воровато оглядевшись по

сторонам, потащила меня к выходу. Мы оба молчали. Молчали и быстро шли по коридору. Она

привела меня под лестницу в закуток перед запасным выходом. В этом маленьком пыльном уголке

был только старый стул, чёрт знает для чего оставленный здесь завхозом, и стеклянная банка, забитая под завязку окурками. Толкнув меня на стул, Аська встала напротив и одним резким

движением расстегнула визгливую молнию на своей кофте, а потом уселась мне на колени и

поцеловала. Целовалась она так же отчаянно, как когда-то играла в футбол, полностью отдаваясь

процессу.

А я ловил момент и шарил вспотевшими ладонями по её телу, стягивая с плеч кофту, задирая

лифчик и тиская маленькую грудь.

В тишине слышался лишь скрип стула, чмоканье наших губ и шорох одежды.

Она была у меня первой, поэтому я не знал толком, что конкретно нужно делать, но хотел всего и

сразу. Это не дрочка в ванной, это живое тёплое тело в руках, льнущее всё ближе, напирающее и

возбуждающее.

Аська была опытнее, и за это я ещё больше невзлюбил её червяка. Она всё сделала сама: встав, стащила с меня штаны до щиколоток, подняла на пояс свою джинсовую юбку, стянула колготки и

кружевные чёрные трусы, бросила их прямо на пол к скинутым и оставленным там же туфлям и

снова села на меня.

Она ни капли не стеснялась, быстро двигаясь на мне и тяжело дыша в ухо под аккомпанемент

скрипящего стула. Она будто делала что-то обыденное, а я щурил глаза, сжимал зубы, пыхтел и, чувствуя, как поджимаются яйца, боялся слишком быстро спустить. Как бы я ни крепился, всё равно