Посвящение: Purple Line
Куда уходят наши близкие? За горизонт. Туда, где оканчивается их земной путь и начинается какой-
то новый. За горизонтом нет временных рамок — там бесконечность, там «что-то». Когда-нибудь мы
все уйдём за горизонт и встретимся с теми, кто оказался за ним раньше нас.
Меня ждут, я знаю. Сёмка, мой лучший друг, ждёт меня за горизонтом.
Мы с Сёмкой были знакомы с детства — соседи по даче.
Помню, на меня налетела свора собак, подоспевшие мальчишки разогнали их, но я испугался в
первую минуту настолько, что обмочился, и теперь с тоской думал о расплывающемся на брюках
позорном пятне. Я боялся представить реакцию товарищей, пока ещё занятых возбуждённым
бахвальством друг перед другом, на моё падение. Ведь стоит им посмотреть на меня... Неожиданно
высокий крепкий паренёк, с которым мы прежде не общались, хоть и жили на соседних участках, обернулся и, поморщившись, толкнул меня в лужу так сильно, что я шлёпнулся на задницу, всплеснув в воздухе руками. Сначала я не понял его поступка и решил, что он задирается, а потом
сообразил, взглянув на теперь уже полностью мокрые штаны, что он выручил меня. Это было
странно, потому что в том возрасте нам всем дай только повод посмеяться над другими.
Так я познакомился с Семёном, и крепкая дружба, начавшаяся с моих обмоченных портков, завязалась на долгие годы.
Сёмка был добрым и отзывчивым, но если кто-то задевал его друзей, то непременно нарывался на
здоровые кулаки. Я рядом с ним казался тощим цыплёнком и вытянулся и окреп лишь к окончанию
школы.
В городе мы с Сёмкой жили в разных районах, но это никоим образом не мешало нашему общению.
Как говорили все знакомые, мы были не разлей вода. Я даже представить не мог, что в моей жизни
не было бы Сёмки, верного и самого лучшего друга. Пара лет разницы в возрасте не смущала нас да
и не ощущалась — между нами царило абсолютное понимание.
Женился Сёмка раньше, но я не надолго отстал от него и вскоре окольцевал подругу его жены.
Наши молодые супруги, посмеиваясь, говорили, что мы четверо — одна большая семья. Так оно и
было.
Напряжёнка с нормальной работой заставила нас с другом сесть за баранку и колесить по просторам
нашей необъятной и по загранке. В рейсы мы ездили в паре. Сёмка вообще не любил «маленькие»
машины, он даже водить учился, будучи подростком, в деревне на старом тракторе. А я, наоборот, предпочёл бы личный комфортный транспорт нашей неповоротливой фуре.
Сёмка считал, что всё это временно, мол, выкарабкаемся, встанем на ноги и найдём что-то другое.
Дальнобойщик не работа мечты, но деньги были неплохие, а семью кормить надо, к тому же наши
бабы о детях заговаривали всё чаще.
В то время, когда многие из наших приятелей прогорали в бизнесе, в который ломились изначально
с энтузиазмом и запалом, мы колесили по бесконечным дорогам, стремящимся куда-то за горизонт.
А потом, как и говорил Сёмка, всё стало налаживаться: в доме была еда, водились лишние копейки, появилась импортная техника, жена друга родила первенца, а моя загадочно улыбалась, поглаживая
пока ещё плоский живот.
Как-то я встретил старого знакомого, заметно поднявшегося, когда другие, менее удачливые, рыли
себе ямы. Он и вытащил нас из-за баранки, перетянув в свою фирму. Друг стал начем СБ, а на мне
повисла техническая сторона. Зарплата отличная, работа по душе — разве не прав был Сёмка, говоря, что всё наладится?
У меня родилась дочь, и я считал себя самым счастливым человеком. Много ли нужно для счастья?
Любимая женщина, долгожданный ребёнок, лучший друг и хорошая работа.
Сейчас, спустя много лет, я прочно обосновался в собственном деле, моя жена, мой компас и якорь, рядом, моя дочь выходит замуж за старшего сына Сёмки, но я не могу сказать, что счастлив. Потому
что нет лучшего друга. Потому что нет Сёмки — необходимой составляющей моего счастья. Его
младший — копия отца. Когда я смотрю на него, кажется, что время перемоталось назад, и я снова
щуплый мальчишка с позорным пятном, расплывающимся на штанах, а передо мной стоит здоровяк
с доброй душой и преданным сердцем. Сёмка не дожил до его рождения.
Когда кто-то всегда находится рядом, трудно представить, что в один момент его не станет.
Подобные мысли даже не возникают в голове — им нет места в настоящем, а будущее кажется
слишком далёким, чтобы думать о чём-то страшном, что может в нём произойти.
Сёмка с нетерпением ждал рождения второго сына, со счастливой улыбкой поглядывая на огромный
живот пополневшей супруги. Последние недели особенно давили ожиданием. Мы все ждали.
Тот день был самым обычным, разве что погода пасмурная и дождь оставляли гадкий осадок на
настроении. Сёмка торопился домой, припозднившись на работе. Слишком торопился. Как может
такой опытный водитель не справиться с управлением? Может. Сёмка всегда не любил легковушки и
часто говорил, что чувствует себя в них неуверенно, словно букашка под ногами толпы. Он и
автомобиль купил скрепя сердце, поддавшись уговорам жены, считающей, что личный транспорт
очень удобен.
На мосту со встречной полосы вынесло машину, и Сёмка попытался избежать столкновения, выворачивая руль. Его занесло на скользкой дороге, крутануло и выбросило за ограждение моста.
Если чудеса и случаются, то очень редко. Так редко, что на Сёмкину долю не хватило.
Я отказывался верить. Бред! Этого быть не может! Не с моим другом! Не с ним! Почему он? По
какому принципу происходит отбор тех, кто отжил своё?
Сёмкина супруга родила немногим до срока. Наверное, именно то, что на моих руках остались две
семьи, не дало мне сойти с ума. Я не мог бросить женщину с двумя детьми, один из которых едва
увидел свет. У них не было никого, кроме меня: Сёмкины родители давно умерли, а родственники
его жены жили слишком далеко.
Я вцепился в жизнь зубами, чтобы вытянуть всех нас. И в перерывах между бешеными скачками из
дома на работу, а потом в квартиру друга, ставшую моим вторым домом, я думал о Сёмке. Не мог не
думать. Не мог не вспоминать. Дико было осознавать, что теперь всё будет по-другому. Потому что
его нет. Я запретил себе произносить слово «умер». Его просто не было с нами, он ушёл. За
горизонт. За горизонт, который мы видели когда-то из кабины нашей фуры, колеся по дорогам.
Я бы многое отдал, чтобы снова оказаться в той душной кабине рядом с лучшим другом, отсиживая
до онемения задницу и слушая надоевшее до тошноты радио.
Столько осталось недосказанного! Нам кажется, что у нас впереди куча времени, что всё ещё
успеется, и мы не заморачиваем себя какими-то словами, а зря... Может случиться так, что их уже
некому будет говорить. Мне — некому. Я не хочу разговаривать с холодной фотографией на
памятнике — земляной холмик, обнесённый оградкой, не заменит мне Сёмки.
Даже сейчас, спустя столько лет, я чувствую тупую боль в области груди. У меня не было
возможности предаваться горю: я должен был быть сильным, быть опорой для детей и их матерей, кормильцем, защитником, надёжной крепостью. Разве я мог заливать тоску, уходить в загулы и
сгорать в одиночестве? Не имел права. Я жил за себя и за Сёмку. Но кто бы знал, как мне порой
хотелось лечь и заскулить побитой собакой! Трудно, когда нет крепкого плеча друга, на которое
можно опереться. Я был опорой. Но не имел её.
От эгоистичной жалости к себе меня ломало. Я никому не показывал своих слабостей, я шёл
напролом, зная, что за моей спиной те, кому я нужен, кто верит в меня и кому не на кого больше
надеяться. И я смог, я справился: моя большая семья ни в чем не нуждается, мои дети устраивают
свою судьбу, моя жена счастлива, вдова друга, ставшая мне родной и близкой, так и не вышедшая
повторно замуж, тоже научилась жить и находить в жизни радость. И только я чувствую себя
