Annotation
Рассказ из антологии «Лучшее юмористическое фэнтези».
Гейл-Нина Андерсон
Гейл-Нина Андерсон
Глубокое разочарование
Один рывок - и она свободна! Как всегда, раскрылся первый цветок, и она вылетела навстречу свету, свежая, словно весна, вечная, словно многолетник. В то время как прочие цветочные феи зевали и потягивались, в очередной раз появляясь на всеобщее обозрение, и вылуплялись из своих бутонов, как стрекозы из куколок, Лили, фея ландыша[1], обычно пробуждалась более внезапно, заставая всех (а иногда и себя саму) врасплох. Она приписывала это тому, что ее цветок распускался раньше других представителей растительного царства. К тому же она была одной из тех, кто любит все делать как следует.
Несмотря на свое стремительное появление, она удивительно легко и элегантно приземлилась, слегка кружась, и почти что спланировала по воздуху. Разумеется, все зависит от того, насколько верно рассчитана длина прыжка и точка опоры. Она была исключительно опытной цветочной феей и, подобно большинству своих сестер, гораздо более крепкой, чем можно было судить по внешности.
Первый взгляд она бросила на свои ноги, и зрелище так ее поразило, что она чуть не упала ничком. Что это такое - очередная шутка Небесного Садоводческого Общества? Она была обута в сандалии. В самом факте не было ничего удивительного. Обычно она появлялась после зимы в сочетании белого и зеленого - изящная, хотя и не новая комбинация; затем она изменяла кое-что в одежде в соответствии со своим настроением, погодой и модными течениями. Она выполняла это, скажем так, мысленно представляя, что бы ей хотелось надеть. Разумеется, здесь имелись свои пределы, но она давно уже оставила сумасбродные мечты о розовом и алом шелке и желтых, словно лютик, платьях. На самом деле, с помощью белого и зеленого можно творить чудеса. Но в любом случае сандалии она никогда особенно не жаловала. Из-за них вечно спотыкаешься в сырой траве, а если, что случалось нередко (как она полагала, это делалось ради романтики), она появлялась на свет в лесистой лощине, то корни и спутанные стебли цеплялись за завязки. Фее не пристало неуклюже шлепаться наземь, и еще менее ожидаешь услышать цветистую брань от феи с вывихнутой щиколоткой. Так что Лили предпочитала прочные зеленые башмаки, а на вечер - маленькие, аккуратные туфли-лодочки из белой лайки. Но не сандалии и уж никак не эту пару серебристого цвета, на нелепой высоченной платформе, с каблуками клином, на которых она едва удерживала равновесие. Они выглядели ужасающе старомодными. Лили не была фанатичной поклонницей моды: неудача с накладными плечиками в 1983 году убедила ее, что высокая мода - это не для фей. Но она всегда была в курсе того, что носят в большом мире, и старалась не идти наперекор тенденциям. Разумеется, классическим одеянием фей оставались развевающиеся одежды, но скромная девушка всегда приятно выглядит в белом джемпере и зеленых брюках. А уж серебристые сандалии на платформе - это никак не ее стиль, ни в этом году и никогда прежде.
Тяжелые, неудобные, неуклюжие - они воплощали в себе все крайности моды шестидесятых, когда она решительно придерживалась своего собственного стиля, напоминавшего о Сисели Мэри Баркер[2], специально, чтобы не оказаться в центре жестокой борьбы модных течений. Она изо всех сил сосредоточилась на элегантных уличных туфлях из темно-зеленой кожи, и на какое-то мгновение они возникли у нее на ногах, но в следующий миг она опять увидела серебряные платформы. Да, это проблема, и ее необходимо уладить прежде, чем она испортит Лили и без того слишком короткий сезон. Обычно подобные штуки бывают вызваны местом, где растет цветок. Он может появиться в любом месте, что приводит к самым непривлекательным результатам. Она с отвращением вспомнила весну, когда появилась из бутона в оранжерее; стояла тропическая жара, и Лили тогда потратила большую часть энергии на создание чего-то более пристойного, чем зеленое бикини и влажная футболка.
Она критически осмотрела окрестности. Ничто не предполагало появления дурацких сандалий или (как она уже убедилась) волнующе короткого платья в белых и зеленых спиралях, словно навеянных галлюцинациями. Она находилась в длинном, узком саду позади викторианской террасы - в одном из нескольких подобных садов, примыкавших к ряду домов. Этим ранним весенним утром ни в одном из них не буйствовала растительность, но ее участок оказался самым запущенным и диким из всех. Он, извиваясь, спускался к заброшенной железнодорожной колее, а с другой стороны был ограничен старой стеной. Неухоженные деревья, заросшие сорняками дорожки; огромная компостная куча рядом с каким-то сараем - великолепным жилищем для местного сообщества мокриц. Нельзя было сказать, что за садом совсем не ухаживали, но здесь чувствовалась беззаботная, легкая рука, предоставлявшая Природе ведущую роль. А Природа никогда не была аккуратной хозяйкой. Цветок Лили оказался рядом с компостной кучей, и от этого сандалии показались ей еще менее уместными. Она осторожно пробралась к запущенной тропинке и застыла на месте, неприятно удивившись.
Люди не могли ее видеть, если она того не желала, но она видела их ясно, и ей казалось, что их здесь мельтешило слишком много. Полисмены обычно задают вопросы, на которые цветочным феям ответить непросто («Ваш адрес?» - «Ну, в этом году - клочок мха у декоративного пруда»). Поэтому она предпочитала оставаться невидимой и не попадаться у них на пути. Она поспешно бросилась (со свойственным ее народу изяществом) за угол сарая и чуть не споткнулась о скрывавшуюся там Вайолет[3], фею фиалки, пребывающую в мрачном настроении, - видимо, у нее сегодня был неудачный день. Они натолкнулись друг на друга, отскочили, оглядели друг друга и рассмеялись. Вайолет завела такие длинные волосы, что в отсутствие парикмахерских ухаживать за ними было бы непросто; на лбу красовался лилово-розовый шарф, завязанный в виде банданы. Она была босиком, в длинном, бесформенном одеянии из пестрого пурпурного бархата, вышитого каким-то орнаментом, который можно было лишь из вежливости назвать свободным. Это напоминало национальную одежду, а Вайолет терпеть не могла подобного. Она была из тех опрятных, организованных фей, которые годами носят слегка измененные модели от Шанель. Что-то повлияло на их внешность, но, прежде чем Лили смогла задать хоть один вопрос, Вайолет заговорила своим сиплым голосом, напоминавшим Фенеллу Филдинг[4], который она выработала в последние несколько десятков лет.
- Ужасно, дорогая, решительно, чертовски нелепо! Это не я, и я уверена, что передо мной не ты. О, неужели я не права? Ты ведь не пытаешься попробовать нечто новенькое?
Лили покачала головой:
- О, благодарение небесам! Но я ничего не могу поделать! Даже перманент был бы лучше этих… этих…. этих кудрей у меня на голове! Когда же это так одевались?
- Тридцать-сорок лет назад, - ответила Лили. - Мы угодили в какой-то временной виток.
- В виток стиля, дорогая, в виток стиля. Но почему же мы не можем измениться по своему желанию? Мне смертельно хочется пройтись к «Харви Николсу»[5] и выбрать что-нибудь по-настоящему шикарное к новому сезону, но я ни за что не смогу показаться в таком виде.
- Нам вообще нельзя показываться, - прошипела Лили, потянув Вайолет вглубь сарая; она испугалась, что дар быть невидимыми тоже может им изменить.
По саду разбрелись полицейские; двое из них, одетые не в обычную униформу, а в любопытные костюмы-скафандры защитного цвета, приблизились к компостной куче. Лили уловила обрывки их разговоров, и в мозгу ее начала вырисовываться кошмарная картина.
«Старушка», - несколько раз повторили они; она также могла поклясться (к своему большому облегчению), что слышала слова «держит на чердаке коноплю». Длинными вилами люди тыкали в кучу, которая оказалась очень большой и уходила вглубь настолько же, насколько возвышалась над землей. Лили и Вайолет так внимательно наблюдали за их действиями, что не заметили, как от группы главных полицейских отделилась ярко-желтая фигурка и бросилась к ним, горя нетерпением сообщить свою новость.
