Долго Осипу пришлось ждать, целую неделю. Жил он у чиновника, служившего на железной дороге, человека одинокого, крайне молчаливого; уходя на службу, хозяин запирал Осипа в квартире. День-другой Осип еще как-то смирял свое нетерпение, потом невмоготу стало: сколько можно? Возникла даже мысль — а не махнуть ли рукой на помощь киевских товарищей, не попытаться ли на свой страх и риск добраться до Вильны, с тем чтобы там, в родных местах, где-нибудь в Кибартах или Юрбурге, перейти прусскую границу? Быть может, так и поступил бы, но вот что останавливало: ну очутится за границей, а дальше-то что? Ни связей заграничных, ни явок — первый же шуцман отправит тебя в полицию. Нет, уговаривал себя Осип, так, дружище, серьезные дела не делаются: жди, терпи! И он терпел, ждал, хотя с каждым днем такое ожидание делалось все более невыносимым.
Как-то скрасить тягость без меры затянувшегося затворничества (хотя бы вечерами) мог, конечно, Антон Петрович, хозяин квартиры. Относился он к Осипу с несомненной приязнью, был заботлив, предупредителен, но — в силу, должно быть, врожденной своей деликатности — ничего не выспрашивал у Осипа, о себе тоже ничего не рассказывал. Не затевались меж ними разговоры и на отвлеченные темы. Столь упорная, просто-таки невозможная молчаливость Антона Петровича поначалу вполне устраивала Осипа, тем более что была она не демонстративная, не враждебная, а очень естественная и, бесспорно, дружелюбная; потом, спустя какое-то время, Осип уже и рад был бы поговорить о том или об этом, о пустяках или о серьезном, однако Антон Петрович, вероятно, не заметил этой перемены в состоянии своего квартиранта. Однажды, во время, как и обычно, безмолвного ужина, Осип попросил Антона Петровича помочь связаться с «товарищем Колей».
— Товарищ Коля?.. — переспросил Антон Петрович. — Нет, я не знаю человека с таким именем.
— Он направил меня к вам.
— Нет, — повторил с мягкой улыбкой Антон Петрович, — такого человека я определенно не знаю.
И все, больше ни слова не прибавил. Нет, это не выглядело так, будто он отгородился какой-то стеной и заранее как бы давал понять, что не намерен пускаться ни в какие разговоры. Осип не сомневался, что, задай он Антону Петровичу еще какой-нибудь вопрос, любой, тот охотно и с неизменной своей благожелательностью ответит. Но Осип ни о чем его больше не спросил: к чему? Главное и без того ясно: Антон Петрович весьма далек от революционных дел и никак не связан (если иметь в виду прямые связи) с товарищами, которые сейчас позарез нужны были Осипу. В Вильне и Ковне Осип уже встречал таких людей, как Антон Петрович: честные, умные, интеллигентные, по-своему свободомыслящие, они нередко приходили на выручку революционерам — то деньгами, то давая им приют, — Осип, при необходимости, выходил на них через третьих лиц; видимо, так же в данном случае действовал и товарищ Коля — очень непрямо, через каких-то посредников, которые пользовались у Антона Петровича безусловным доверием…
Товарищ Коля пришел через неделю, днем, когда Антона Петровича не было дома; открыл дверь своим ключом. Осип был несказанно рад его приходу, даже сказал:
— Я уж боялся, что вы арестованы!
— Если бы это и случилось, — в своей рассудительной манере ответил товарищ Коля, — про вас все равно бы не забыли… — И сразу приступил к делу: — Через два часа в Житомир отравится дилижанс, вы поедете на нем, вот билет. А это ваша явка в Житомире. Запомнили?.. Билет у вас до Житомира, но вы сойдете немного раньше, в Коростышеве; впрочем, ненадолго, до следующего рейсового дилижанса. Там, в Коростышеве, вас ждет у раввина в синагоге Басовский, он укажет вам место перехода границы и передаст заграничные пароли и явки…
До Коростышева Осип доехал без приключений. Сойдя с дилижанса, здесь же, на станции, спросил у длиннобородого старика, как пройти к синагоге. Выяснилось, что в местечке две синагоги и у каждой, естественно, свой раввин. Осип побывал и в одной и в другой, но обе они были на замке; оказалось, что и раввинов нет сейчас в местечке, приедут лишь в субботу, через два дня. Где же Басовский? Дотемна Осип бродил у синагог, все высматривал товарища; нет, не было здесь Басовского. И не только здесь, вблизи синагог, — Осип мог поручиться, что Басовского и вообще нет в Коростышеве. Иначе наверняка сам поджидал бы Осипа в условленном месте.
Положение, в какое попал Осип, было не из завидных. Без сведений, которые Басовский должен передать ему, никак не обойтись, а Басовского нет и нет. И будет ли — неизвестно. Осип не видел выхода из этого тупика. Пожить несколько дней в Коростышеве — в надежде, что когда-нибудь Басовский явится сюда? Нет, нельзя; очень уж маленькое местечко, каждый новый человек на виду, того и жди, что исправник тобой заинтересуется. Уехать, так и не встретившись с Басовским? Тоже нежелательно, потому как у Басовского все «ключи» от границы.
Все-таки решился уехать. Авось в Житомире что-нибудь знают о Басовском. Или другой вариант: там, в Житомире, тоже известно, как Осипу быть дальше.
Первым же дилижансом Осип отправился в Житомир. Это недалеко, тридцать верст, всего час с небольшим езды; но и натерпелся он страху за этот час! Ему вдруг показалось, что среди пассажиров находится товарищ прокурора Корсаков, который не раз посещал Лукьяновку. Человек этот сидел впереди, затылком к Осипу, так что нельзя было судить окончательно, но даже и так, в затылок, сходство с Корсаковым улавливалось, сильное сходство. Осип надвинул шляпу на глаза, сделал вид, что дремлет. В Житомире первым выскочил из дилижанса. Рядом была харчевня, Осип забежал туда и через стекло наблюдал за пассажирами. Человек, которого опасался Осип, покинул дилижанс едва ли не последним. Осип хорошо разглядел его: нет, то был не Корсаков; чем-то похож, но гораздо старше прокурора и ростом повыше. Зря, выходит, боялся, зря нервы свои тратил…
Искровской организации в Житомире не было. Явочная квартира, куда пришел Осип, принадлежала бундовцам. Приняли его здесь дружески, накормили, устроили на ночлег. Но здесь же его ждало и разочарование: товарищам из Бунда ничего не было известно ни о побеге искровцев из тюрьмы, ни о Басовском, ни о том, кто и как должен переправить Осипа через границу. Правда, они обещали связаться с Киевом, выяснить там все, что интересует Осипа, но ведь сколько же на это времени уйдет!
Поселили Осипа на квартире, где был устроен склад литературы и вдобавок помещалась типография. Местные товарищи ничего особенного в этом не видели, напротив, полагали даже, что предоставили в распоряжение Осипа самую безопасную свою подпольную квартиру, но Осипа столь очевидная неконспиративность никак, разумеется, не могла устроить. К утру у него созрел план, который он тут же и принялся осуществлять. Отправившись в город, очень скоро отыскал портновскую мастерскую — судя по более чем скромной вывеске, не слишком-то процветающую; именно такую мастерскую и искал: чтоб поскромнее была. Постучался к хозяину: нужны ль работники? Нужны, как не нужны! Быстро сговорились о плате: получать Осип будет за каждую сшитую им вещь, поштучно; это были выгодные условия, куда лучше, чем твердое недельное жалованье — заработок зависел от самого себя. Легко решился вопрос и о жилье; один из портных, едва Осип завел об этом речь, сказал, что у него есть свободная комната, маленькая, правда, зато дешевая, целковый в месяц.
Осип рассчитал, что за месяц, при должном старании, сумеет заработать рублей пятьдесят; этих денег, если их прибавить к тем шестидесяти рублям, что у него остались, должно было хватить на то, чтобы отправиться за границу кружным путем, через Литву… Да, другого выхода для себя он не видел уже, организаторы побега явно не в состоянии довести дело до конца…
Каждый день уходил Осип рано утром в мастерскую, допоздна не разгибался, все строчил, строчил, и, хотя, к радости своей, обнаружил, что не ушла умелость из рук, все равно злая досада грызла неотступно: до слез обидно было терять время. Но как положил себе отработать месяц — так уж не отступался от этого.
