Между тем обстановка усложнялась с каждым днем. В тылу советских войск 8 марта вспыхнуло крупное кулацкое восстание, подготовленное белогвардейскими агентами и приуроченное ко времени перехода армий Колчака в наступление. Восстание охватило пять уездов Самарской и Симбирской губерний. В ночь на 11 марта была предпринята попытка поднять антисоветский мятеж в Самаре, где располагались органы управления и тыловые учреждения 4-й армии. М. В. Фрунзе предпринял срочные и решительные меры, в итоге которых кулацкие отряды были разгромлены. К 16 марта были ликвидированы последние очаги восстания.
На фронте в эти же дни полки 22-й и 25-й дивизий продвинулись на 30–40 км, заняли ряд населенных пунктов, взяли в плен 800 белогвардейцев и захватили значительные трофеи. Когда Фрунзе 18 марта доложил по прямому проводу командующему фронтом о действиях своих войск, тот ответил: "Работа вашей армии превзошла все ожидания — единственная светлая страница нынешних дней фронта"{98}.
Однако М. В. Фрунзе не мог удовлетворить частный успех, и он настойчиво искал пути и способы изменения всей обстановки в пользу советских войск. В начале марта он направил Совету Народных Комиссаров Украины письмо, в котором сообщил об ответственных задачах 4-й армии и просил предоставить в ее распоряжение часть трофейного артиллерийского и инженерного имущества, захваченного советскими войсками при освобождении Украины. В письме говорилось, что на Восточном фронте ощущается острая нужда в таком имуществе, а центральные органы снабжения Советской России им не располагают.
Через несколько дней М. В. Фрунзе направил председателю ЦИК Советского Туркестана телеграмму, в которой приветствовал трудящихся всех национальностей Туркестана и сообщал, что в ближайшее время войска Красной Армии прибудут на помощь бойцам Туркестана, "…доселе не опустившим красного флага и отбившим все яростные нападки врагов"{99}.
В середине марта, когда командование Восточного фронта в соответствии с указаниями главкома И. И. Вацетиса решило направить часть сил формируемой Туркестанской армии на отражение наступления противника в районе Уфы, Фрунзе сразу ставит важный политико-стратегический вопрос: остается ли при изменившейся обстановке задача удержания Туркестана первоочередной и главной? Если остается, то, по мнению М. В. Фрунзе, следует создать особый Туркестанский фронт. "…Я бы лично считал возможным справиться с этой задачей при условии сохранения Туркестанской армии в теперешнем виде с придачей одной бригады из центра и с использованием сил 4-й армии, одновременно беря на себя обязательство охраны Уральской и Оренбургской областей…"{100}.
Член Реввоенсовета фронта С. И. Гусев ответил, что центральная власть считает необходимым "…по соображениям международной политики восстановить положение под Уфой, хотя бы ценой временного отказа от движения на Туркестан…"{101}.
В данном эпизоде ярко проявилась типичная черта Фрунзе: он не требовал и не искал для себя дополнительных прав, а в интересах дела, в интересах революции добровольно брал на себя трудные обязанности и полную ответственность за их исполнение.
Широта политического и стратегического мышления М. В. Фрунзе нашла отражение в направленном им 18 марта письме В. И. Ленину и Реввоенсовету Республики. Письмо содержало анализ обстановки, сложившейся в центре и на южном крыле Восточного фронта, а также в прифронтовых районах. Изложив обстоятельства возникновения и ликвидации кулацкого восстания, Фрунзе отметил, что оперативный тыл неустойчив, что "…в Уральской и в Оренбургской губерниях политика наша является особенно ответственной, тогда мы, как носители ее, на высоте задачи"{102}. Глубокая тревога выражена в письме и по поводу возникших на фронте разговоров о возможности отхода советских войск к Самаре и Симбирску.
Объективно характеризуя крайне трудное положение Восточного фронта, Фрунзе тем не менее не высказывает никаких претензий и жалоб на отсутствие подкреплений, недостатки в материальном обеспечении, а сам предлагает провести ряд мер по мобилизации и максимальному использованию местных сил и ресурсов, по укреплению тыла. Единственная его просьба — прислать некоторое количество опытных работников, чтобы наладить деятельность армейских и гражданских органов и учреждений.
Итак, задача Южной группы в середине марта была решительно изменена. Если ранее, руководствуясь указаниями Совета Обороны, главком приказал "…вести самые энергичные активные действия в сторону Туркестана…"{103}, то теперь от Восточного фронта потребовалось во что бы то ни стало восстановить положение на уфимском направлении, сняв все, что можно, с других направлений, в частности с туркестанского. При этом главком прямо указал, что "наступление в туркестанском направлении временно может быть приостановлено"{104}.
Лично для М. В. Фрунзе прежняя задача была особенно привлекательной. Он был направлен партией на Восточный фронт из края текстильщиков и, как бывший председатель Иваново-Вознесенского губкома РКП (б) и губисполкома, лучше, чем кто-либо другой, знал, как остро нуждается вся страна и его соратники по революционной борьбе, иваново-вознесенские рабочие, в туркестанском хлопке. К тому же, как уроженец Туркестана, Фрунзе, принимая командование войсками Южной группы, обещал своим землякам, героически отстаивавшим власть Советов: "…приложу все усилия к тому, чтобы желанная помощь пришла к вам как можно скорее"{105}. С огромным подъемом вел командующий Южной группой свои войска по указанному направлению; к середине марта Южная группа выполнила поставленные ей ближайшие оперативные задачи, овладев средним течением реки Урал, от Уральска до Орска.
Во второй половине марта, когда на северном крыле и в центре Восточного фронта противник рвался к Волге и Вятке, Главное командование считало целесообразным приостановить дальнейшее развитие достигнутого на южном крыле успеха, чтобы часть сил и средств Южной группы передать армиям, которые с трудом сдерживали натиск превосходящих сил противника.
Однако М. В. Фрунзе вовсе не намеревался оказаться в стороне от решения главной задачи, поставленной Восточному фронту, тем более в тот момент, когда обстановка быстро ухудшалась, а фронтовое командование не имело четкого плана действий. Он ясно понимал, чем грозит не только Восточному фронту, но и всей стране дальнейшее развитие уфимского прорыва, и обдумывал способы активного противодействия наступлению колчаковцев.
В очередном разговоре с командующим Восточным фронтом С. С. Каменевым, состоявшемся 25 марта 1919 г., Фрунзе прямо поставил вопрос: "Как вы дальше представляете себе деятельность войск моей группы? Я имею в виду необходимость действий на каком-либо из участков Востфронта, ибо туркестанские задачи, по-видимому, отходят сейчас более или менее в далекое будущее". И тут же сообщил исходную идею своего замысла: "… я части этой (25-й. — Прим. ред.) дивизии вывожу сейчас на линию железной дороги Самара Бузулук, где намерен их пополнить и где… они будут служить прочным обеспечением нашего Уфимского, пока что неустойчивого, фронта. Эти распоряжения уже сделаны и исполняются…"{106}.
Так было положено начало созданию группировки советских войск для нанесения мощного контрудара во фланг Западной армии противника, стремившейся прорваться к Волге.
В данном эпизоде проявились важные черты полководческого искусства М. В. Фрунзе: большая масштабность замыслов, объективная оценка обстановки, глубина предвидения. В этом же разговоре Фрунзе сообщил перехваченные данные противника о возможности прибытия английских интервентов в район Гурьева, где скопились огромные запасы нефти и керосина. Отметив важное политическое, экономическое и стратегическое значение этого района, Фрунзе выдвинул смелую идею: "Нельзя ли занять Гурьев при помощи посылки экспедиционного отряда морем? …Я мог бы оказать значительное содействие ускоренным продвижением к югу, если бы со стороны Астрахани морем или сухим путем двинут был отряд силой примерно в один полк пехоты, полк кавалерии и при одной батарее"{107}.
