– А кот где? – спросил Черныш.

– Кот впереди, – пообещал Мудрик и сделал знак мышке, чтоб та продолжала свою работу.

– Собрался как-то король в гости. Дело было летом, на дорогах – пыль столбом. Король ворчал, потому что от пыли побелели корона, борода и все такое прочее. Вдруг лошадь понесла, кучер закричал: «Тпру, тпру!», но та мчалась вскачь, пока телега не задела за государственный столб и не опрокинулась. Самодержец шмякнулся в канаву, корона куда-то укатилась. Кучер кое-как поставил опять на колеса опрокинутую телегу и трясется – ноги дрожат, руки дрожат и все такое прочее…

«Ах ты, такой-сякой да этакий! – крикнул король, отобрав у кучера кнут. – Коня удержать не можешь!..»

«Да понесла, ваше величество… Какая-то муха залетела ей в ухо…»

Но король не слушал оправданий. Отхлестал кнутом кучера, велел выпрячь коня, самому встать в оглобли и везти себя домой – в мятой короне да с лохматой бородой в гости ведь не явишься. И пока кучер тащил, король кричал: «Ну-у!» и знай щелкал кнутом у него над головой.

Под вечер усталый кучер пришел к себе домой. Смотрит: миска с кашей под подушкой, а жена расстелила на столе шелковый платок, побросала в утюг горячих углей и гладит наряды. Увидев мужа, утюг – в сторону, на стол – кашу, ложку и все такое прочее: «Милости просим, муженек, угощайся».

Кучер положил на подоконник трубку, попробовал, а каша-то подгорела! Не шкварками, не ячменным зерном, а паленой шерстью отдает…

«Это еще что? – говорит кучер. – Свинья и то такое жрать не станет».

«Не сердись, – просит жена. – Куры в огород забрались, пока их выгнала, каша и пригорела. Думала, ты не разберешь».

«Ах, вот как? Не разберу!..» – Кучер выбросил миску с кашей в окошко, поддел ногой стул, стул опрокинул горшок, горшок разбился, а хозяйка выбежала во двор за тряпкой, чтоб вытереть разлившееся молоко.

Кот облизнулся и снова спросил:

– А кот где? Где кот, спрашиваю?

– Сейчас, сейчас! – ответил Мудрик и продолжал рассказ. – Кучер схватил с подоконника трубку, не знаю, нарочно или нечаянно сыпанул на платок искры, выругался по-извозчичьи и повалился на кровать спать.

Хозяйка между тем смотрит: у изгороди кашу пес уплетает. Думал бедняга – ему за верную службу такой вкусный обед выдали, потому, завидев хозяйку, подбежал к ней и хотел лизнуть, если не в щеку, то хоть в локоть.

«Пошел!» – крикнула на него хозяйка да еще ногой поддала.

Пес, заскулив, перекувырнулся и, поджав хвост, улепетнул под куст смородины. А там как раз отдыхал петух, до самого гребня утонув в пыли.

«Вон! Тут мое место!» – пролаял пес и цапнул петуха за хвост. Тот, кукарекнув, бросился в сторону, но три самых красивых его пера так и остались в собачьей пасти.

«Как я в таком виде курам покажусь?» – заохал петух, бочком пробираясь вдоль забора и боясь на открытое место выйти… И тут он видит…

– Кот! – догадался Черныш.

– Он самый, кот! – ответил Мудрик. – Добрый кот. Сидит, настроение чудесное, только что сытно отобедал, аккуратно усы расчесал. Сидит и улыбается, думает, что бы это приятное петуху сказать. А тот как заорет:

«И ты еще надо мной издеваешься!» – Да как долбанет клювом кота, тот едва не ослеп, бедняжка.

Кот ужас до чего рассердился, хорошенько наточил когти об опрокинутую корзину и решил: «Ну погоди!.. Раз он со мной так, пойду сейчас и, кого ни встречу, задеру. Курицу – так курицу, свинью – так свинью, и все такое прочее…» Идет по двору, идет по полю и знай рыскает глазами, кого бы задрать, на ком бы злость сорвать…

У самого леса, в зарослях вереска, шуршит мышь-полевка: сама такая серенькая, а по спине – коричневая полоска. Кот присел, подкрался поближе и увидел еще троих мышат, таких юных и неопытных, что они пищали от восторга при виде каждого цветка и букашки.

Кот еще плотнее прижался к земле и ждет, чтоб мышонок вылез из вереска на мох, а то о колючий вереск еще глаза себе выколешь да усы поломаешь.

– Что правда, то правда! – со знанием дела сказал Черныш.

– Вскоре на серебристый мох с жужжанием опустился шмель, усталый, сладко пахнущий медом. «Ух ты!» – завизжал мышонок и бросился посмотреть на шмеля вблизи. Кот – прыг-скок, цап-царап! – и мышонок готов!.. Придушил и оставил на съедение муравьям или воронам. Сам-то он был только зол, а не голоден, и собирался еще задушить зайчонка, куропатку и все такое прочее…

Мышата плакали, а старая мышь сердито отчитала их – чтоб впредь они – такие-сякие да этакие глядели в оба. Потом велела утереть слезы, отвела к гнезду шмелей и сказала:

«Ешьте тут все, что только найдете – детву, мед, а я вас постерегу».

Слетелись шмели-няни и стали умолять мышь, чтобы она пожалела их, чтоб оставила хоть немножко меда, который они с таким трудом добыли, по капельке на самом краю света набрали!

«Нет в мире жалости, – заявила им мышь. – Если не верите, спросите у кота».

– А почему не у… петуха? – спросил кот Черныш.

– «А почему не у пса?» – ответил бы петух… Но вернемся к нашим шмелям. Одни, не найдя больше родного гнезда, бросились в озеро и утопились, а другие с жалобным жужжанием полетели искать справедливости.

А один шмель, за слезами и пылью не разбирая дороги, летел-летел и угодил прямо в ухо лошади. Гнедая понеслась вскачь через девять гор да девять долин, пока не зацепилось колесо и не опрокинулась телега.

А это была карета и ехал в ней король в гости. Карета бац, король шмяк, а золотая корона – тр-р-р – в канаву.

– Дальше уже знаю! – сказал кот. – Король запряг кучера и счастливо вернулся домой.

– А вот и нет, – ответил Мудрик. – Это был уже другой король… Покряхтывая да поскрипывая, он встал и сказал:

«Однако удачно мы опрокинулись! Карета цела, руки-ноги целы, но куда мою корону черт уволок?»

«Вот она, – сказал перепуганный кучер, обтирая поло» сермяги пыльную корону. – Не казните, ваше величество…»

«Велика печаль!» – ответил король, сели они в карету и покатили дальше.

Вечером возвращается кучер домой, смотрит – жена шелковый платок гладит.

«Да брось ты его! – говорит муж. – Будто не видишь, что платок с подпалиной. Если вкусно накормишь, куплю тебе новый – с золотой бахромой, в серебряных лилиях».

Жена подняла подушку, поставила дымящуюся миску на стол и говорит:

«Сойдет и этот платок без серебряных лилий, каша-то у меня малость подгорела».

Кучер попробовал – правда… подгорела каша. Жена виновато смотрит и говорит:

«Ты не сердись… куры огурцы поклевали – пока их с огорода выгоняла, каша и подгорела».

«Велика печаль!.. – по-королевски ответил кучер. – Вынеси-ка эту кашу собаке и радуйся, что изба наша не сгорела».

Жена унесла кашу во двор, а муж в это время вытащил из кармана сермяги новый платок в серебряных лилиях да с золотой бахромой и расстелил вместо старого на столе. Вот обрадуется жена, когда увидит…

Увидел пес хозяйку с кашей, так обрадовался, что бросился к хозяйке и миску из рук выбил. Глиняная миска – шмяк! – и нет ее, разлетелась, а привезли-то ее из самого Вильнюса, с большой ярмарки.

Пес перетрухнул, хвост поджал, даже присел в ожидании заслуженной кары. Но хозяйка только потрепала его за бархатное ухо и говорит:

«Да ешь ты, не бойся… Велика печаль… Не вор украл, сама разбилась».

Каши было много, и пес позвал петуха, петух кликнул кур. Все угощались, зобы набили, еще и воробьям досталось.

– А кот? – приоткрыв глаз, спросил Черныш.

– Ты спи, спи, – ответил Мудрик. – Пес позвал кота, но тот отказался есть вместе с собакой из одной да еще расколотой миски. Кот видел, что хозяйка в добром настроении, подбежал к ней и, поставив хвост трубой, проводил ее в избу.

Этот шельмец знал за собой грешок, потому что не раз уже забирался в чулан и отъедал по кусочку копченой колбасы. Раньше или позже воровство это должно было открыться.

И открылось. Увидев новый платок, хозяйка даже взвизгнула от радости. Обняла мужа, расцеловала и говорит: