– Мы врали, что видим, – добавил Микас. – Мы нарочно.

– И не увидите никогда! – рассердилась Расяле. – Потому что вы ругаетесь и еще зверюшек мучаете! Что вам бедные лисята сделали?! Бедняжки дрожат, есть хотят… Я папе своему скажу. Папа нам даже зайца не разрешил держать.

– Ишь ты! Пигалица!.. Что ж ты не дрожишь, Микас? Дрожи. У-бу-бу-бу!..

– А я ничуть не боюсь, – ответил Микас. – Я уже учительнице про лисят сказал. Похвалила меня, говорит, соберем, у кого что есть, и устроим в школе живой уголок. Лукшис ежа своего принесет, Гинтаутас – белку…

– Осенью и я в школу пойду, – похвасталась Януте. – Мне форму сшили и портфель купили.

У Расяле даже дух захватило от зависти. Сколько всяких удовольствий ждет Януте через недельку-другую. И форма, и операция, и портфель… И живой уголок в большой городской школе, наверное, так и кишит разной живностью.

– А я форму не люблю… – вздохнула она. – Я так быстро расту… Только сошьют платье, как я уже не влезаю…

– Ты смотри, больше не толстей, – сказала Януте, – так нельзя! Вот моя мама так мучается с этой толщиной, такую зарядку делает, что мне просто жалко ее.

– Да хватит вам!.. – Джим снова не дал им поговорить. – Уж эти девчоночьи разговоры!.. Руки чешутся за вихры оттаскать!

С этими словами он пребольно дернул Януте за прядку, которую она снова и снова накручивала на нос. Сестра замахнулась, хотела смазать Джима по щеке, но тот молниеносно подставил свою шишковатую макушку, которой привык отбивать мячи. Януте больно ушибла ладонь и в слезах выбежала из сарая.

– Ха-ха-ха! – басом захохотал Джим, – к черту девчонок! Я предлагаю идти и добыть дичь для лисят!

– Ворон будем стрелять! – объяснил Микас Расяле и Гедрюсу.

– О воронах потом подумаем. А сейчас им живого голубя изловим.

Но Гедрюс, видно, не собирался помогать им в этом.

– Подожди меня тут, – шепнул он сестричке и убежал искать обиженную Януте.

Та стояла за сеновалом, прижавшись лбом к стволу березы, и, шмыгая носом, скребла ногтем бересту.

– Из бересты можно манок сделать, – сказал ей Гедрюс. – Хочешь, научу?

Януте покачала головой.

– Когда-нибудь я покажу тебе волшебный колодец. Скажешь что-нибудь, а он отвечает.

– Как отвечает? – удивилась Януте.

– Он страшно глубокий! Скажешь: «Януте!», ждешь, ждешь, а он возьмет и ответит: «Януте!»

– Да это эхо!..

– Эхо, конечно, но другой колодец такое длинное слово не выговорит, а этот – сама услышишь…

– И ты, правда, говорил… мое имя?

– Много раз говорил, – смутившись, признался Гедрюс.

– А что ты еще говорил?

– Еще говорил… Только не знаю, говорить или нет…

– Ну, говори, не бойся.

– Говорил: «Януте! Ку-ку!»

– А еще?

– Потом говорил: «Ты мне нра…»

– Что – «нра»?

– «…вишь…»

– Что – «вишь»?

– «…нра-вишь-ся».

– А вот и врешь!

– Правда-правда. Приходи – увидишь.

– А колодец что ответил? – допытывается Януте.

– Колодец-то? Он ответил: «И ты мне нра…»

– Вот врун.

Гедрюс не посмел спросить, кто же врун – он или колодец. Он уже и так стал пунцовый, как помидор, щеки пылали, а уши прямо светились.

– Приходи, увидишь, – повторил он. – Только без Микаса и Джима, ладно?

– А гномов покажешь?

– Покажу. Только не знаю, смогу ли я их быстро найти. Бывает, пойду по грибы и крикну в лесу: «Дилидон, Дилидон!..» – он вдруг и показывается. На пне или на ветке дерева, а то где-нибудь за грибом сидит.

– А что еще в колодец говоришь?

– Говорю: «Януте! Ты…»

– Ну?

– «…очень-очень…»

– Ну?!

– «…хорошая девочка»,

– Подожди, – просияла Януте, – я тоже что-нибудь в колодец скажу.

И они побежали к ребятам.

Голуби на этом хуторе были не в почете. Мастер обзывал их побирушками, а подчас и того хуже – паразитами. Ворон Мастер уважал больше. Мол, они и без подачек умеют себя прокормить, А голуби только и заглядывают в кормушки к курам и уткам. Кормишь тех, голуби тут как тут, а пользы от них ни на грош. Хоть бы пели красиво, как другие птицы, а то сядут на подоконник и воркуют, как черт, которого перинами придавили: «Кор-р-ми нас, кор-р-ми, ску-пер-р-дяй…»

«Если мы парочку голубей скормим лисятам, – подумал Микас, – папа ругаться не станет!»

Он взял отцовский ящик с гвоздями, гвозди вытряс в старое ведро, ящик поставил во дворе днищем кверху, подпер палочкой, привязал к ней бельевую веревку, и ловушка готова… Накрошил под ящиком хлеба и поджидай голубей!

Гедрюс и Януте нашли охотников на сеновале – те глядели в щелочку и держали конец веревки.

– А если ящик голубю на голову упадет? – забеспокоилась Расяле.

– Значит, так ему и надо! – ответил Джим.

– А если двух или трех поймаем, дадите мне одного? – Расяле пихнула Микаса в бок. – Ну! Отвечай!

– А зачем он тебе? – спросил Разбойник.

– Я… Я гномикам покажу.

– Знаешь, что ты им скажи, этим своим гномикам, – стараясь говорить басом, отозвался Джим. – Скажи: Джим, двоюродный брат Микаса, жаждет поближе с вами познакомиться. А если вы за неделю не покажетесь, то за вранье Джим обещал перед отъездом со мной такую шутку сыграть!.. Так и скажи!

– Какую шутку? – удивилась Расяле.

– Там видно будет. Уж мы с Микасом что-нибудь придумаем…

– Придумаем! – пообещал Микас. – Слышал, Гедрюс? И ты своим гномам передай.

Гедрюс продолжал думать о Януте и колодце, он даже не понял толком, о чем речь.

– Воробей прилетел, воробей! – сообщил Микас, глядя в щелку.

– Прилетел воробей, прилетит и голубь! – решила Януте, отыскав и для себя щелочку.

– Куры идут, пропади они пропадом, – выругался Джим, держа веревку. – Эй, Дженни, почеши у меня вон там… Какой-то гном кусается.

– Наш Джим совсем поросенком стал, – вздохнула Януте. – Ночью хрюкает, а днем его чеши…

– Внимание! – предостерег Микас.

На ящик опустился голубь. Спрыгнул наземь. Залез под ящик. Клюнул…

Джим потянул за веревку. Есть!

Все бросились к ловушке. И тут они увидели воробья, который пытался спастись, но не успел, и ящик всей тяжестью придавил ему крыло.

С криком «воробышка мне, воробышка мне» Расяле осторожно освободила птичку и, взяв в ладони, стала успокаивать и ласково уговаривать ее. Джим, приказав всем глядеть в оба, приподнял ящик и достал голубя – сизого, в белых крапинках.

– Во какой! – похвастал он, почему-то перевернув голубя так, что все увидели его удивительно розовые лапки.

– Налопался… – Микас пощупал зоб голубя. – Вот паразит! Курица хоть яйца несет, петух кукарекает…

– Зато какой красавец! – заступилась за птицу Януте. – Не сравнить с курицей.

– У нас в городе эти красавцы все карнизы запачкали, – сказал Джим, рассматривая маленькую точеную головку птицы.

– Сейчас мы тебе покажем «кор-р-ми, кор-р-рми…» – погрозил Микас и потряс голубя за клюв. – Будешь знать, как побираться!

– Так он ведь не побирается, – возразила Расяле. Она все возилось с воробышком. – Голубь – это птица мира…

Она в последний раз прижала воробья к щеке, поцеловала и отпустила.

– Кхм… мира… А дерутся они как? – вспомнил Гедрюс. – У этого тоже макушка общипана.

Тремя голосами против двух (мальчики против девочек) было решено отдать голубя лисятам. Все – даже Расяле с Януте – помчались на сеновал и столпились у клетки.

– У кого слабые нервы, можете не смотреть, – объявил Джим. – Любителям гномов и воробьев советую удалиться.

Но уйти не захотел никто.

– Открывай! – скомандовал Джим Разбойнику. Микас вытащил щепочку, приоткрыл дверцу, а Джим мигом затолкал голубя в клетку.

– Не заслоняйте, ребята! – попросил Гедрюс. – Давайте издали смотреть!

Но Джим с Микасом и не думали отходить от дверцы. Только когда Джим пошел за прутиком, чтоб подтолкнуть голубя, Гедрюс увидел, что лисята по-прежнему лежат в глубине. Один ощерился, встопорщил шерсть и рычит, а другого не видно – голубь заслоняет,