– Это демоны! – воскликнул инквизитор, – не поминай имя Господа всуе! Бог – это только Господь наш Иисус Христос!

– А бабушка рассказывала мне, что Бог везде: в цветах, в деревьях, в животных и птицах, – обвиняемая мечтательно глядела в сторону, – если б она не умерла, мы б до сих пор жили в хижине на берегу ручья, бродили по лесам, собирая травы и разговаривая с деревьями… Ваша милость! – она на секунду воодушевилась, – ее не боялись даже дикие звери! Лисы брали еду у нее из рук!..

– Ваша милость, – подал голос нотариус, – разрешите заметить, что преступлений уже накопилось в избытке для вынесения справедливого приговора.

Инквизитор посмотрел на епископа. Оснований для продолжения процесса, действительно, не осталось. То, в чем сейчас добровольно и, наверное, неосознанно призналась обвиняемая, уничтожало все возможности ее спасения.

Епископ, чтоб не видеть ее лица, сосредоточил взгляд на самом ярком факеле.

– Обвиняемая Анна, – начал он, – мы, епископ и судья веры, проводящие расследование в городе Мидгейм, указываем на то, что в настоящем процессе о Вере порядок судопроизводства не был нарушен. Мы принимаем во внимание, что ты добровольно, без применения пыток произнесла признание по всем пунктам, предъявленных тебе обвинений, но отказалась раскаяться, желая навсегда остаться в своих заблуждениях, о чем мы сожалеем безмерно. Однако мы не можем и не хотим отстраниться от справедливости и терпеть столь великое непослушание и упорство против Божьей церкви. Призывая имя Господа нашего Иисуса Христа, стараясь возвеличить католическую веру, и искоренить еретическое нечестие, нашим окончательным приговором мы предоставляем тебя светской власти для сожжения на костре…

После произнесения этих слов епископ, наконец, оторвал взгляд от факела, исторгавшего багровое, совсем как адское, пламя. Обвиняемая смотрела расширившимися от удивления, полными слез глазами и молчала. Епископ тоже замолчал. Он прекрасно понимал, что уже бессмысленно апеллировать к святому Бернарду, говорившему: «Смиренная слеза возносится к небу и побеждает непобедимых», ибо заранее знал ответ инквизитора: «…с Божьего попущения судьбы человеческие неисповедимы». Тем более, приговор уже произнесен и назван «окончательным».

Епископ вздохнул, возвращаясь к тексту.

– …Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее последнего воскресения сего месяца, 1572 года от Рождества Христова.

– Марта! – крикнул инквизитор.

Мучительные минуты до того момента, когда та появилась в дверях, епископ чувствовал, как медленно погружается в прозрачно зеленоватые, как речная вода, глаза обвиняемой. Он вдруг вспомнил, что уже несколько лет, служа Господу во имя спасения своей души, перед которой Тот когда-нибудь откроет небесные врата, не видел настоящей живой воды, так же, как и не слышал птиц, кроме каркающих ворон над монастырским кладбищем и голубей на городской площади…

Голос инквизитора вернул его в привычную обстановку.

– Марта, уведи осужденную в камеру для приговоренных… хотя нет, лучше найди ей отдельную. Она крайне опасна и не стоит заключать ее вместе с остальными.

Марта с удивлением посмотрела на подсудимую, на теле которой не было ни одного следа от пыток, но, тем не менее, ее признали самым опасным еретиком. А, может, в том и дело, что Сатана уже успел залечить все раны?.. Но, в конце концов, не ее дело, разбираться в таких тонкостях. Она развернула девушку лицом к двери и слегка подтолкнула в спину.

Епископ мысленно умолял Анну обернуться, но она так и вышла с низко склоненной головой. Он почувствовал, что без ее взгляда в нем, вроде, оборвался какой-то жизненно важный орган и дальнейшее существование сделается неполноценным. Пытаясь избавиться от наваждения, воздел глаза к небу. …Господи, укрепи мою веру и дай силы справиться с искушением, насылаемом дьяволом по твоему Божьему попущению. Не дай помутиться моему рассудку… Аминь.

Успокоенный, он снова перевел взгляд на дверь, в которую уже втащили визжащую и упирающуюся женщину. Ее плечи, спину, ягодицы покрывали кровавые рубцы, а кисть левой руки распухла и почернела.

Как только конвоиры оставили ее, женщина повалилась на колени со словами:

– Я не в чем не виновата! Господь наш, за что ты покинул меня и наслал испытания, коих я не в силах выдержать?!..

– Обвиняемая Катерина Брамс, – произнес инквизитор, как ни в чем не бывало, – ты подозреваешься по тяжкому подозрению в умертвлении некрещеного младенца мужского пола, украденного у досточтимого господина Иоганна Вальда, жителя города Мидгейма; также в наведении порчи на его жену и корову, о чем имеется достоверная денунциация господина Вальда и другие веские доказательства.

Вчерашнего дня ты была подвергнута легкому испытанию пятьюдесятью ударами плети и пыткой «испанским сапогом» без нанесения кровопролития, однако не подтвердила, выдвинутые против тебя правдивые обвинения, как и не смогла опровергнуть их. На основании этого Святой суд принимает следующее решение… – инквизитор вопросительно посмотрел на епископа, но мысли того, опутанные тяжелым туманом, застряли в средней части головы, где располагались клетки силы воображения. Он представлял, что до завтрашнего утра, когда Анну повезут на площадь, он еще имеет шанс…

– Брат, какое решение примет Святой суд в отношении обвиняемой Катерины Брамс?..

Епископ очнулся; безразлично посмотрел на стоящую на коленях женщину, в мольбе протягивавшую руки, и сказал:

– Мы, епископ и судья веры, седьмого июля 1572 года от Рождества Христова назначаем для тебя, Катерина Брамс, продолжение допроса под пыткой средней степени, чтобы правда была произнесена из твоих собственных уст…

Далее дело вновь переходило в руки инквизитора, и он снова мог отрешиться от происходящего.

Епископ отворил дверь и остановился. В камере было абсолютно темно. При тусклом свете одинокого факела, еле пробивавшемся из коридора, он не сразу смог разглядеть узницу, лежавшую на полу, поджав ноги. Епископ сначала даже подумал, что она спит. Но как можно спокойно уснуть, зная, что утром тебя сожгут на костре?! Это противоречит самой человеческой натуре, судорожно хватающейся за любой кусочек жизни!..

Весь остаток дня епископ провел в размышлениях, пытаясь понять, что могло притягивать его в еретичке, вина которой полностью доказана? Казалось, наоборот, нелепые языческие суждения должны настраивать на еще более непримиримый лад. А в отношении плотских прелестей, ему встречались и более привлекательные ведьмы, похотливые и греховные, но ни разу не возбудившие в нем каких-либо реальных желаний, кроме одного – продолжения беспрестанной борьбы со скверной.

Если это дьявольские козни, то в чем они заключаются? Ведь приговор уже вынесен и обжаловать его невозможно. На какое чувственное состояние пытается воздействовать Сатана в этот раз?.. Чтоб оградить себя и других от посягательств несметных полчищ демонов в дальнейшем, это необходимо выяснить немедленно, иначе завтра будет поздно. А если не понять сути дьявольских козней, то не долго и самому впасть в ересь.

Епископ осторожно вошел. Видимо, его силуэт достаточно четко возник на фоне двери, потому что узница пошевелилась и чуть приподняла голову.

– Анна Куппель, – произнес он властно, – я хотел бы исповедовать тебя, чтоб облегчить твои страдания в аду, куда ты непременно попадешь, уличенная во многих мерзостях.

Девушка села. Глаза епископа привыкли к темноте и теперь он видел, что на ней длинная грубая рубаха, которые выдавали всем заключенным. После казни они переходили следующим, и так, пока совсем не пропитывались кровью и не становились непригодными для использования. Девушка дрожала от холода, пролежав столько времени на голых камнях, и епископу стало настолько жаль ее, что по-человечески, безотносительно к конкретным поступкам, он чуть не предложил ей сутану, чтоб согреться, но сдержал порыв, оставшись неподвижно стоять посреди камеры. У инквизитора, хоть он и находился сейчас в серале, везде имелись глаза и уши. Так откровенно рисковать епископ просто не мог.