Начальник отделения, хоть и заставлял себя улыбаться, был явно недоволен появлением Имаи. Во-первых, присутствие постороннего нарушало привычный образ жизни. Во-вторых, Имаи понял это сразу, полицейские не ударили палец о палец, чтобы найти ночных взломщиков.
Имаи обосновался у телефона, собираясь затем позвонить в Саппоро, чтобы выяснить, какие там новости. Но когда он, вытащив свой блокнот, вновь сосредоточился на деле Осима, ему позвонил инспектор Коно. Слышимость по спецсвязи была прекрасной, и Имаи сразу уловил его огорченный тон.
— Шофера пришлось отпустить. Бармен клянется, что ни в чем не замешан. Хотя у него нашли несколько наркотических препаратов. Я такие, правда, в первый раз вижу. Во всяком случае, бармена-то мы упрячем за решетку, но ордер на обыск клиники начальство не дало. Ищем того человека из бара, но пока безуспешно. Словом, неудача, только спугнули якудза.
После разговора с инспектором Коно Имаи опять погрузился в свою записную книжку. Переждав обеденное время, он принялся звонить в штаб полиции.
— Это инспектор Имаи, — сказал он дежурному. — Мне надо…
— Хорошо, что вы позвонили, инспектор Имаи, — лишенным всяких эмоций голосом сказал дежурный. — Вас ждет заместитель начальника штаба. Приезжайте немедленно.
Выяснить адрес сторожа клиники оказалось не таким уж трудным делом. Ватанабэ, чтобы не терять времени, приехал к старику домой. Глядя тому прямо в хитрые, алчные глаза, Ватанабэ откровенно сказал, что ему нужно. Не дав сторожу опомниться, он встал, повторив, что будет ждать старика через два часа в ресторанчике на окраине Саппоро.
— И еще… — Заместитель начальника штаба полиции посмотрел на Имаи поверх очков в тонкой золоченой оправе. — Вы до сих пор не завершили порученного вам дела. Вы прибыли к нам на практику с хорошими рекомендациями, и мы надеялись, что сможем помочь росту молодого сотрудника полиции. Но вы не оправдали наших надежд. Я даю вам два часа на завершение дела об этом ночном происшествии. Сдайте отчет начальнику отдела. Он же сообщит вам, где вы будете работать впредь.
Имаи, поклонившись, вышел.
Он и не подозревал, что час назад его собеседнику позвонил раздраженный губернатор, который, осведомившись о здоровье (это было плохим признаком), минут десять неторопливо читал вслух газетную статью с перечислением нераскрытых хоккайдской полицией тяжелых преступлений. Накаляясь от гнева, заместитель начальника штаба полиции вынужден был выслушивать иронические фразы в адрес блюстителей порядка, у которых на все есть время, кроме расследования преступлений.
— Этот парень знает, что пишет, — с издевкой сказал губернатор. — Только сегодня мне жаловались на вас. Вместо того чтобы заниматься делом, ваши люди мешали сотрудникам бюро расследований выполнять свои функции, пытались проникнуть в клинику уважаемого профессора Ямакава под нелепым предлогом. Как все это понимать?
После разговора в таком тоне и последовал вызов Имаи в штаб. В штабе полиции откровенно не любили бюро расследований, и в поведении Имаи не было бы криминала, если бы не предстоящие муниципальные выборы — после переизбрания губернатор может обновить руководство полиции. Вызывать его недовольство сейчас было просто глупо.
В назначенное время Ватанабэ сидел в машине, поставленной наискосок от бара, и спокойно наблюдал за входом. Если бы сторож пришел не один, то можно было бы сразу свернуть налево и исчезнуть.
Сторожа он увидел издалека и удовлетворенно усмехнулся. Алчность пересилила страх. Отметил парадный вид старика — галстук, коричневый пиджак, застегнутый на все пуговицы. Выждал, пока тот исчез за стеклянной дверью, только после этого вылез из машины и вошел в бар.
Около стойки он тронул за плечо сторожа.
Тот испуганно обернулся, но, узнав, радостно поздоровался.
— А я вас ищу.
Они отошли к столику в глубине бара.
Ватанабэ пристально посмотрел сторожу в глаза. Старик чувствовал себя явно не в своей тарелке, мялся. Наконец не выдержал:
— Я решил отказаться.
Он заискивающе посмотрел на собеседника, но Ватанабэ молчал.
— Опасаюсь я, — продолжал сторож, — вдруг узнают, кто вам ключи дал. Если за меня возьмется полиция, я все расскажу. Уволят. А здесь служба постоянная. Хоть и платят мало… Так что решил я отказаться, — опять повторил он, но уже не так уверенно.
Ватанабэ, нагнувшись над столиком, внятно сказал:
— Триста тысяч сразу, еще триста потом.
Сторож открыл рот…
— А вы обещаете, что все будет аккуратно, никто не заметит и вообще…
— Деньги отдам в машине, — сказал Ватанабэ, поднимаясь.
Сторож засеменил за ним.
Проехав пару улиц, Ватанабэ остановил машину. Протянул сторожу конверт.
— Давай ключи. Я сейчас пойду сделаю дубликаты.
— Не надо, — ответил сторож, вынимая из кармана пиджака завернутые в газету ключи. — Это я сам сделал для вас.
Ватанабэ не удивился. Пока сторож пересчитывал деньги, он расправил на твердой папке большой лист бумаги.
— Мне нужна схема, — объяснил он, — где находится сигнализация и как добраться до кабинета.
К сторожу вернулась боязливость. Рука, которой он взял карандаш, дрожала.
— От ворот метров четыреста — главный корпус. Его нужно обойти с правой стороны. Там увидите маленький домик. В двери один замок. — Он показал Ватанабэ ключ. — Два поворота против часовой стрелки. Сигнализация есть только в главном корпусе. Кабинет его — как войдете, чуть вперед по коридору и направо. Ключ от кабинета сторожам не дают. Я за пять лет там ни разу не был.
— Ночью ты один?
— В летнее время, кроме сторожа, ночью ни души, — подтвердил он.
Часов в одиннадцать Росовски стал шарить по книжным полкам, раздумывая над тем, что бы ему почитать на сон грядущий. Он равнодушно перебрал несколько новых романов, но ни на одном из них не остановился, а вытащил книгу, в свое время прочитанную с карандашом в руках. Росовски заканчивал университет, готовился посвятить себя изучению Японии и выпущенную гарвардскими профессорами монографию «Ближайшие шаги в Азии» изучил досконально. В Японии еще стояли оккупационные войска, и в книге обсуждалась текущая американская политика.
Росовски перелистал несколько страниц.
«…Американцы рассматривали оккупацию Японии как альтруистическую попытку, предпринимаемую Соединенными Штатами ради спасения преступной нации и ее исправления, с тем чтобы в будущем она стала полезным членом семьи народов».
Росовски даже улыбнулся, читая эти отчеркнутые карандашом строчки. Как бы не так! Может быть, в штабе командующего американскими оккупационными войсками генерала Макартура и было несколько человек, искренне стремившихся способствовать демократизации Японии, ее освобождению на веки вечные от милитаризма, да их достаточно быстро отправили обратно в США.
«Поскольку Соединенные Штаты нанесли Японии поражение почти без посторонней помощи, американцы считали, что будет логично, если они от имени всего мира возьмут на себя задачу преобразования Японии… Американцы ревностно охраняли свое исключительное право формулировать и осуществлять оккупационную политику в Японии».
«Что ж, — подумал Росовски, — дело историков переосмыслять историю. Конечно, приятнее считать, что Америка справилась с японцами сама, и забыть, как русские разгромили основные сухопутные силы императорской армии. Впрочем, — пожал плечами Росовски, — мы первыми высадились на Японских островах, и естественно, что мы старались сделать из этой страны нашего союзника. Цель стоила средств».
Росовски выключил верхний свет и лег. «Самое удивительное, — подумал он, — что многие японцы после оккупации изъявили желание сотрудничать с новой властью. Это было полной неожиданностью для американцев, ожидавших от фанатически сражавшихся японцев чего-то вроде партизанской борьбы. Подозревали, что японцы маскируют своей готовностью сотрудничать с американцами некий дьявольски хитрый замысел с целью усыпить их бдительность и обмануть. Американцы недооценили приспособленческий характер этики японцев, — продолжал размышлять Росовски. — Во время войны рядовой японец сражался главным образом из чувства долга. Его святой обязанностью было в случае необходимости безмолвно умереть, пожертвовать жизнью ради процветания императорского дома. Однако, когда капитуляция была должным образом оформлена японским правительством, все изменилось. Сказалась привычка к подчинению властям. Американцы стали властью, и большинство японцев без внутреннего сопротивления им покорилось».
