Высадившись в Кронштадте, мы воссели на ужаснейшие дрожки, которые сквозь густые облака пыли перенесли нас на батарею № 4, дальше всех продвинутую в море с северной стороны, откуда мы ясно видели девять неприятельских судов, качавшихся на якорях на расстоянии шести верст. Во время этой поездки я была с m-lle Раден, фрейлиной великой княгини Елены Павловны, которой я восхищаюсь не меньше, чем люблю ее. Это совершенно исключительная натура, которая кажется не на месте в банальной и пошлой придворной среде. С необычайно изящной манерой держать себя, с тоном и манерами в высшей степени благородными она соединяет исключительный ум, большое образование и, что важней всего остального, глубокое и искреннее религиозное и нравственное чувство. Чувствуется, что, несмотря на пустую и светскую среду, в которой она принуждена жить, все ее внутреннее существо принадлежит высшему идеальному миру и что ее слова и поступки исходят из этого высокого источника, не имеющего ничего общего с банальной действительностью ее внешней жизни. Она всегда производит на меня впечатление христианки первых веков, расцветшей, по недоразумению, в придворной среде. Я люблю быть с ней, хотя хорошо сознаю, до какой степени она выше меня, так что равных отношений между нами быть не может. Но она внушает мне желание стать лучше, и, проведя час в беседе с ней, я чувствую в себе больше мужества для борьбы с жизнью и с самой собой.

Великая княгиня Елена Павловна имеет избранный салон; там бывает много выдающихся по уму людей, и m-lle Раден имеет возможность вырабатывать свои мысли и суждения по многим вопросам, которые при большом дворе не обсуждаются, которых там даже не касаются. Вчера беседа с ней меня очень опечалила. М-llе Раден более, чем я, находится в соприкосновении с тем, что называется общественным мнением. Она мне сказала то, что, впрочем, я слышу с разных сторон, что в обществе недовольны ходом дел при новом царствовании; находят, что власть действует недостаточно энергично в интересах общественных, и особенно в интересах защитников Севастополя. При вступлении на престол императора ожидали немедленной отставки Долгорукова и Клейнмихеля, неспособность которых в военном министерстве проявилась в таких плачевных для России результатах. Удивляются тому, что государь считает нужным так щадить людей, которые принесли столько зла России и вина которых была ему хорошо известна еще в то время, когда он был наследником и когда правда легче до него доходила.

Брак великой княгини Марии Николаевны с графом Строгановым, сделавшийся почти официальным, также вызывает много толков…

Вчера император и императрица предприняли поездку в Ораниенбаум и на Бронную гору, чтобы видеть английский флот. В этой поездке участвовала великая княгиня Мария Николаевна, граф Адлерберг, Олсуфьев, Александра Долгорукая, Александра Толстая и я. Это мне напомнило прошлогоднюю поездку, но тогда у нас не так тяжело было на сердце. На этот раз все были печальны и имели озабоченный вид. Все чувствуют, что надвигается большое несчастие…

2 июля

Сегодня утром я была у императрицы. К ней вошли ее четыре сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляет удовольствие. Императрица спросила у них отчет о их уроках; младший сознался, что он плохо учился. Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: «Это меня очень огорчает». Ребенок, которому только пять лет, опустил голову, и на глазах у него выступили слезы. В обращении императрицы с ее детьми есть что-то серьезное и проникновенное; один ее взгляд, кроткий и серьезный, заставляет их задуматься…

27 июля.

Сегодня праздновали день рождения императрицы. Ей минул 31 год. Среди многочисленных и великолепных подарков, полученных ею от государя, есть, между прочим, браслет, в который вправлена большая жемчужина с портретом императора Николая, затем довольно удачный портрет масляными красками маленькой великой княжны, написанный Макаровым. Малютка выучила наизусть маленькое четверостишие по-английски и очень мило произнесла его. По-моему, злоупотребляют впечатлительностью этого ребенка: ей только год и восемь месяцев, а ее превращают в предмет забавы для отца который в ней души не чает.

Обедню служили в большой домовой церкви Петергофского дворца, а затем состоялся парадный выход и принесение поздравлений. Я была шокирована тем, как в этом случае держали себя фрейлины. Надин Бартенева сидела на столике, смеялась и шутила с группою мужчин, ее окружавших, остальные дамы в непринужденных позах сидели в одном конце залы, тогда как в другом конце императрица стоя принимала поздравления. По-видимому, государь также обратил на это внимание. Он подошел к дамам и строго сказал им: «Mesdames, когда ее величество императрица стоит, самое меньшее, что вы с своей стороны можете сделать, это тоже стоять». Они встали весьма сконфуженные. К несчастью, этот дурной тон распущенности и излишней непринужденности все больше и больше распространяется со времени смерти императора Николая, строгий взгляд которого внушал уважение к дисциплине и выдержке дамам и кавалерам свиты не менее, чем солдатам его полков. Наше общество очень нуждается во внешней сдержке, так как оно утратило инстинктивное чувство декорума, которым отличаются примитивные расы, и не достигло еще той степени культуры, при которой вежливость и хороший тон вытекают из утонченной душевной жизни как из естественного источника. Эти мысли пришли мне в голову в то время, как я наблюдала величественную внешность кн. Чавчавадзе, которая только что провела несколько лет в плену у Шамиля. Она принадлежит к кавказскому дворянскому роду и обладает самыми аристократическими манерами, какие только можно себе представить. Старая княгиня Воронцова также отличается умением себя держать. Она принадлежит к тому поколению, в котором еще живы традиции этикета старого двора. Но в настоящее время наши элегантные дамы стараются подражать тону гризеток с подмостков французского театра. Меня буквально тошнит, когда, как сегодня, я попадаю в общество великих князей — младших братьев государя и молодых фрейлин императрицы-матери. Со стороны молодых великих князей — крики, жестикуляция, пошлые, хотя и невинные шутки, а со стороны дам — смешки и жеманств о субреток, фамильярная распущенность, наполовину бессознательная, от которой делается прямо-таки тошно. Мое лицо. боюсь слишком часто выдает испытываемое мною впечатление, так как я чувствую, что меня неохотно принимают в этом кружке, в котором я сама чувствую себя неловко и в который мое присутствие вносит также невольно неловкость.

13 августа

Сегодня вечером я была одна с императрицей. Она говорила об интимных вещах, как вдруг воскликнула: «Ах, мой несчастный Севастополь!» Это был крик страдания, вырвавшийся из глубины ее души. Бомбардировка продолжается с удвоенной силой, и число жертв доходит до 1000 человек в день.

19 августа

Вчера, в полугодовой день кончины императора Николая, вся императорская фамилия ездила в город на заупокойную службу в крепости. Императрица-мать возвратилась в Петергоф, где останется до 22-го, а император и императрица переехали в Царское. Я поехала обедать к Антонине Блудовой на Елагинский остров. Вернувшись оттуда, я была приглашена к чаю к императрице. И она и император имеют вид очень озабоченный и удрученный. После неудач нашей армии на Черной речке[90] положение со дня на день становится все более и более отчаянным. Бомбардировка усиливается, мы теряем массу людей; Севастополь превратился в ад, день и ночь осыпаемый дождем огненных снарядов. В обществе ходят глухие слухи о том, что решено эвакуировать южную сторону города. Мы провели вечер в мрачном и печальном настроении, еле-еле перекидываясь несколькими словами. У каждого из нас на душе одна мысль, одна забота, и ни у кого нет ни желания, ни смелости говорить. Я избегала даже смотреть на императора и императрицу, чтобы не видеть глубочайшей тревоги, отражающейся на их лицах…