– Нас ограбили!

Подмывало сказать все, что он думает по этому поводу, однако Хортов пересилил себя, выключил телефон и поехал на Арбат. Дом Кацнельсонов ремонтировался изнутри и снаружи, стоял в лесах, будто в клетке. За последние десять лет почти полностью сменились хозяева квартир и теперь из коммуналок делали роскошные апартаменты. Лев Маркович оставался из старых жильцов чуть ли не последним; как человек заслуженный и реабилитированный, имел отдельную четырехкомнатную квартиру и целый год жил там с внучкой. В ожидании разрешения на исход в Землю обетованную, они продавали старинную мебель, посуду, люстры и даже литые бронзовые дверные ручки – короче, все, что некогда досталось по наследству от прошлых репрессированных хозяев и что нельзя было забрать с собой. И одновременно подыскивали покупателя на жилье.

Трудно было представить, что можно было грабить в этой пустой, пыльной и мрачноватой квартире.

Дверь открыл сын Кацнельсона, Донат – сорокалетний ухоженный мужчина, и если судить по нему, то природа сопротивлялась или попросту издевалась над грехом Льва Макаровича Соплина. Хортов не видел двух старших сыновей, которые будто бы жили в Прибалтике, но, судя по младшему Донату и его дочке, – подобных рязанских физиономий еще было поискать. Как ни старался покойный карьерист перевоплотить и детей, ничего с генами поделать не мог, миграционная служба Израиля оказалась на высоте, и обман раскрылся.

Донат был человеком мягким, добродушным, к авантюре своего отца относился скептически, хотя соглашался уехать из России, поскольку в Земле обетованной у него оказались почти все друзья и коллеги по медицинскому институту. К отказу он отнесся вполне философски, ибо знал тайну родителя, и теперь радовался, что не успел продать свою частную зубопротезную клинику на Ленинском проспекте. И хорошо помог Хортову, когда тот узнал через своего информатора о смерти карьериста и решил сделать материал для газеты. Помог тем, что не только согласился на публикацию секретов семейной истории и дал письменное удостоверение, но даже и просил об этом. И вот только позавчера Донат вычитал текст статьи, ничего обидного для себя не нашел и подписался.

Сейчас Донат никак не выглядел ограбленным, но зато в пустом зале, за пустым кухонным столом, как возле гроба, сидели его дочь и седовласый проворный человек, представившийся адвокатом покойного Кацнельсона. Мира вскочила и предложила свое место, поскольку третьей табуретки в доме не было еще неделю назад. Она уже не плакала, но выглядела несчастной, растерзанной и возбужденной одновременно, затоптала на полу окурок и тут же взяла новую сигарету.

– Ну и что же случилось? – спросил у Доната Хортов. – Если вас ограбили, почему не вижу милиции?

– Да, господин Хортов, это ограбление, – за всех ответил адвокат, похоже, уполномоченный вести разговор. – Из дома пропали ценные бумаги, принадлежавшие Льву Марковичу. Накануне этой… трагической смерти я навестил его, и мы вместе пересмотрели их и поместили… вот в этот тайник. – Он указал на лоскут обоев, отодранный со стены у самого пола. – Да, он не такой надежный, но поместили всего на несколько дней, пока я не вернусь из командировки. Но вот я вернулся, не застал в живых Льва Марковича, даже похоронить не смог. И бумаг в тайнике не оказалось.

– Чем же я могу помочь? – пожал плечами Андрей. – Я только журналист…

– Вы можете! Можете помочь! – Мира мгновенно сорвалась в истерику. – Кто же еще нам поможет?!..

– Мира, прекратите кричать! – жестко оборвал ее адвокат и, видимо, уже не в первый раз. – Пока я говорю, вы обязаны молчать.

Донат обнял дочь и стал тетешкать, как малое дитя.

– Исчезновение ценных бумаг в корне меняет дело, господин Хортов, – прежним спокойно-деловым тоном продолжил адвокат. – Есть все основания полагать, что мой клиент убит.

– Я справлялся и в прокуратуре, и в ФСБ: смерть наступила от инсульта, – не сразу сказал Андрей. – Неоспоримый факт.

– А вам известен такой факт, что в мире есть, пожалуй, больше десятка препаратов, вызывающих инфаркты и инсульты? Причем таких, которые распадаются на составляющие в течение часа, и не остается следов.

– Что-то слышал…

– А я видела, видела! – вновь взорвалась Мира. – Дедушка умирал на моих глазах!

– Ничего вы не видели! – И этот выпад был пресечен. – Прекратите истерику! Вы мне мешаете!

– Я видела, что обои оторваны! Только не знала, что там тайник!

– Да, это она видела, – согласился адвокат. – Случайно заметила, когда «скорая» пыталась реанимировать Льва Марковича.

– Но за два часа до того специальной почтой доставили пакет из посольства, со злополучным отказом, – заметил Хортов. – Он получил, расписался и запер дверь. Взлома не было, есть соответствующий акт.

Адвокат помедлил, отсекая паузой одну тему от другой, сказал с горечью:

– Точно так же и прокуратура будет оспаривать все мои доводы. Я уверен, что смерть была насильственной, но не смогу доказать, что под обоями у Льва Марковича лежало целое состояние в ценных бумагах. Нет, скорее даже не одно состояние. И все исчезло!.. Я знал об этом один. Он был очень осторожен и не показывал своих сокровищ даже самым близким.

– На месте прокуратуры я бы сразу же вас арестовал, господин адвокат.

– Я бы тоже. На ее месте. Потому мы вас и позвали.

– Какой толк вывозить эти бумаги из России? Он же хотел взять их с собой?

– Разумеется. И толк-то как раз в том, чтобы вывезти и реализовать за пределами России. Не подумайте, в этом нет ничего противозаконного.

– Это что? Векселя графа Монте-Кристо? Компромат на Билла Гейца?

– Не смейтесь, молодой человек. – Адвокат неожиданно улыбнулся сам. – Это немецкие акции двадцатых годов. Некоторых предприятий и фирм… Да, вы же служили в Германии, учились там на факультете журналистики… И, кажется, до сих пор состоите в браке с немецкой гражданкой?

– Было дело, – увернулся от прямого ответа Хортов и про себя изумился: информация у адвоката была на уровне. – Извините за любопытство… Как немецкие акции попали к советскому гражданину? Старому коммунисту?

– Он же работал в Коминтерне! Пока Сталин не разогнал…

– Там что, продавали акции?

– Напрасно вы ерничаете, господин Хортов… Когда-то они были собственностью Коминтерна, но стали неликвидными. Просто бумагой! Мой клиент принимал участие в ликвидационной комиссии… И подобрал то, что выбросили на свалку.

– А теперь оказалось, это целое состояние?

– Гримасы судьбы! Счастливые гримасы!

– Повезло, – согласился Хортов. – Но чем я могу помочь?

– Можете помочь! Можете!.. В этой стране нормально действует пока что один закон – гласность. На прессу реагируют все виды власти, и прокуратура тоже. Насколько мне известно, вы написали уже одну статью?

– Она еще не опубликована…

– Опубликуют, – просто заявил адвокат. – И сразу будет нужна вторая, в продолжение первой.

– На вашем месте я бы не рассчитывал только на прессу. Вы ее переоцениваете.

– Статью вам оплатят. И это будут приличные деньги, совершенно не такие, что вы получаете в редакции.

– То есть вы делаете заказ?

– Помимо того, что улучшите свое материальное положение, еще спасете и нас. Они боятся огласки!

– Кто – они?

– Как бы вам объяснить… Темные силы! Вы же понимаете, мир делится на день и ночь, есть силы добра и силы зла…

– Это вы рассказываете детскую сказку? – съязвил Хортов.

– Хорошо, скажу иначе, – не сдавался адвокат. – Это рабы, получившие власть. Самое страшное существо на свете – раб, облеченный властью, и особенно финансовой властью. Он стремится управлять миром, исподволь, тайно, через третьих лиц… Понимаете? Он боится света! Гласности! Пресса – это наше оружие!

– А вы не заблуждаетесь?

– На нашем месте, господин Хортов, она единственное спасение. Поверьте моему опыту. Я служу в юриспруденции… долгий срок. – Он еще раз выдержал паузу. – Судя по тому, как чисто сработано по времени и способу… убийства, здесь действовала некая спецслужба.