– И этих тварей с мохнатыми мордами ты называешь лошадьми? – Марк с любопытством перекатился на бок и сел.

Эска снимал со спины одной из лошадей какой-то тюк и ответил не сразу. Медлительная, как всегда, серьезная улыбка тронула уголки его рта.

– Человек, который мне их продал, поклялся, что они происходят из конюшен Верховного царя Эриу.

– И ты ему поверил?

– Как бы не так. – Эска зацепил поводья обеих лошадок за низкую ветку и сел рядом с Марком, не выпуская из рук тючка. – А я сказал человеку, которому продавал наших лошадей, что их вывели в конюшнях царицы Картимандуа. Он тоже мне не поверил.

– Славные были лошади, откуда бы ни вели свое происхождение. Хорошего ты подобрал им хозяина?

– Да. Обеих в одни руки отдал. Невысокий такой, хитрый человечек, но руки у него хорошие. Я ему сказал, что отплываю с братом в Эриу. Предлог для продажи лошадей подходящий, а если кто потом вздумает его расспрашивать, то возьмет ложный след. Мы с ним долго торговались, потому что они немного захромали. Пришлось плести длинную историю про волков, тогда он заявил, что у них запал. А это уж чистое вранье. Но я их все-таки отдал ему за превосходную тюленью шкуру, два боевых копья с эмалью, бронзовый котелок и молочного поросенка. Да, и еще за три превосходных янтарных браслета.

Марк расхохотался, откинув голову:

– Куда же ты девал поросенка?

– Черный был такой поросеночек, но очень визгучий, – задумчиво заметил Эска. – Я его продал одной женщине вот за это.

С этими словами он развернул тюк и достал оттуда плащ с капюшоном из ворсистой материи; раньше он, видно, был в синюю и красную клетку, но сейчас вылинял и приобрел просто цвет грязи.

– Даже мелочь может изменить наш вид, особенно издали. Еще я получил за поросенка сушеное мясо. Вот оно. Потом я вернулся на лошадиный рынок и купил этих лошадок вместе с оголовьем. Вся выгода досталась торговцу, чтоб ему не видать удачи. Но что поделаешь.

– Какие уж сделки в нашем положении, – согласился Марк, жуя с набитым ртом. – Посмотрел бы я на тебя с поросенком, – добавил он иронически.

Они не стали тратить время на разговоры, наскоро поели, оставив часть на будущее, так как неизвестно было, когда им удастся пополнить свои запасы, и к полудню, завернув свои немногочисленные пожитки в желтую вьючную суму, накинули мягкие седла из овчины на спины косматым лошадкам, затянули подпруги и скоро были уже в пути.

Марк ехал в приобретенном в обмен на поросенка плаще, капюшон он натянул до самых глаз, талисман же в форме руки снял как слишком заметный. Под грязными, вонючими складками плаща он прятал орла. Он соорудил что-то вроде перевязи из полос, оторванных от старого плаща, в который орел был прежде завернут. Теперь он освободил обе руки, чтобы держать поводья, но все же орел упирался в сгиб левого локтя.

Они сделали большой полукруг, далеко объехав Аре-Клоту, и снова выехали к реке в том месте, где она вдавалась в глубь Валенции и текла на юго-восток. Обратный путь проходил совсем не так, как путь туда. В прошлый раз они ехали открыто, от деревни к деревне, получая пищу и кров в конце дня. Теперь же, беглецы, они днем скрывались в какой-нибудь укромной лощине, а по ночам двигались на юг. И где-то по их следам мчалась погоня. В течение трех дней они не замечали никаких ее признаков, но знали, что их нагоняют, и двигались неуклонно вперед, все время прислушиваясь к звукам позади. Они продвигались довольно быстро, лошадки, хоть и неказистого вида, были существа прыткие, выросшие в горах, выносливые и устойчивые на ногах, как козы, они без отдыха проделывали большие расстояния. Скоро придется отпустить лошадок и укрыться в вереске без них. А пока они торопились вперед изо всех сил, чтобы как можно дальше углубиться на юг. Четвертый вечер застал их в пути, после того как целый день они пролежали в зарослях терновника. Вечер был промозглый, небо серое, низкое. За спиной у них, в низине, уже стемнело, но здесь, на нагорье, еще медлил дневной свет, и небо отражалось в многочисленных серебристых озерцах в гуще темного вереска.

– Еще три дня, – вдруг произнес Марк. – По моим расчетам, еще три дня – и мы доберемся до Вала.

Эска повернул голову, чтобы ответить, и вдруг резко вздернул ее, будто что-то услыхал. Мгновение спустя и Марк тоже услышал отдаленный собачий лай.

Они как раз въехали на гребень длинной гряды и, оглянувшись, разглядели горстку темных пятнышек, преодолевающих гребень пониже. Они были далеко, но не настолько, чтобы не распознать в них всадников и собак. Лай подхватила еще одна собака.

– Радоваться было рано, – проговорил Марк и сам услышал, как голос его дрогнул.

– Они нас заметили. – Эска хрипло засмеялся. – Погоня не на шутку. Вперед, четвероногая дичь! А то из дичи ты скоро станешь добычей!

Лошадка его, захрапев, рванулась вперед, пришпоренная ударом пяток по ребрам.

Марк тоже пустил свою лошадь вскачь. Лошади пока еще были полны сил, но беглецы понимали, что на открытой местности догнать их – вопрос времени: под варварами лошади были лучше, а там – их стащат на землю собаки, разъяренные, как стая волков. Не сговариваясь, они направили лошадей вверх, где местность становилась пересеченной и они могли надеяться уйти от преследователей.

– Если удержим это расстояние до темноты, – прокричал Эска сквозь грохот копыт и ветра, – может, в тех ущельях нам повезет!

Марк не ответил, но приготовился скакать, как никогда в жизни еще не скакал. Темный вереск стлался под копытами его лошади, длинную жесткую гриву относило назад, плеща по запястьям, ветер свистел в ушах. На одно-единственное мгновение он опять испытал восторг, упоение бешеной скачкой, нарастающей скоростью, какое не мечтал уже ощутить. Но ощущение промелькнуло, как стремительный полет зимородка. Ведь на самом-то деле он удирал, спасая свою жизнь, а за ним по пятам гналась мрачная орда, жаждущая мщения. Ему понадобилось все умение, чтобы не угодить в невидимые рытвины, не зацепиться за кочки, сучья и спутанные клубки вереска, что означало бы гибель. И все время он сознавал со всей беспощадностью, что правое колено мешает как следует зажать бока лошади и, споткнись лошадь, мчащаяся во весь опор, он перелетит ей через голову. Вперед, вперед, огибая окаймленное тростником горное озерцо, резко сворачивая в сторону, чтобы обогнуть ядовито зеленеющее в слабом вечернем свете болотце. Вверх по склону, вниз по бронзовым волнам подсыхающего вереска, вспугивая из травы здесь – стайку ржанок, там – случайного кроншнепа и постоянно слыша за собой звуки приближающейся погони. В ушах все время стоял лай собак, слышный, несмотря на приглушенный дерном топот. Все ближе и ближе охота. Но оглядываться было некогда. Вперед и вперед, и теперь лошади начали уже выдыхаться. Марк чувствовал, как тяжело раздуваются бока его лошади, на него попадали брызги пены, разлетавшиеся с ее морды. Марк как можно ниже приник к ее шее, чтобы облегчить ей ношу; он уговаривал, пел, кричал, похлопывал по мокрой от пота шее, бил пятками в бока, посылая ее вперед, вперед всеми доступными способами, хотя несчастное животное и без того неслось, окрыленное страхом. Лошадь и сама, не хуже своего седока, понимала значение доносившихся сзади звуков.

Земля перед ними начала все более и более вздыматься, свет угасал с каждой минутой. Ущелья и орешник были уже совсем близко, но и преследователи тоже. Бросив быстрый взгляд через плечо, Марк увидел смутное пятно, размытое сумерками, – всадников и бегущих впереди собак. Пятно неслось по открытой равнине, и передняя собака была не дальше полета стрелы.

Задыхаясь, оглушенные нарастающим шумом погони, они последним отчаянным усилием преодолели гребень еще одной гряды и, всмотревшись, различили в сумеречном свете бледную полоску ручья. До них донесся неожиданный запах, сладкий, тяжелый, похожий на мускус, и Эска не то вскрикнул, не то всхлипнул:

– Скорее вниз, к ручью, пока они не перевалили гребень. Может, там уйдем от них.