Из Дворца доносились голоса плакальщиц: «Охон! Охон!»

Передав скот людям, которые должны были отвести его в загон, Дрэм с Мэлганом и другими мальчиками двинулись через переполненную народом площадь к месту, где уже ставили палатки из конских шкур: им было поручено привязать лошадей в загородке между внутренней стеной и валом. Лошадей там было уже много, и все они беспокойно метались и били копытами, вспуганные то ли толпой незнакомых людей, то ли ощущением какой-то смутной тяжести, повисшей в воздухе, как перед грозой. Мальчики привязали лошадей и почти кончили кормить их, когда появился Вортрикс, ведя под уздцы отцовского черного жеребца. Он задержался, так как ему пришлось прислуживать отцу. Все стояли вокруг, пока он привязывал лошадь и давал ей корм. Вортрикс, обычно спокойный и уравновешенный, явно был чем-то раздражен: ни с того ни с сего он вдруг накинулся на безответного Мэлгана.

— Что ты стоишь здесь, как свинья? Лучше бы достал еще веревку.

Мэлган принес клубок жил и бросил его Вортриксу.

— Не знаю уж как там насчет свиньи, — сказал он, — но вот лошадью я бы хотел быть. Лошадей не морят голодом до тех пор, пока не выберут нового Царя.

— А ты побей землю копытами и попробуй заржать, — посоветовал Голт, — тогда, может, тебе кто-нибудь и даст меру лошадиного корма.

Смахнув прядь волос на переносицу, Голт принялся скакать и дурачиться, как и тогда, когда им было по двенадцать весен.

Но и сейчас, как и три года назад, они весело расхохотались. Юриан стукнул Голта по голове, и неожиданно все они очутились в центре свалки. Это немного ослабило напряжение, разрядило атмосферу ожидания, от которого уже сводило в животе.

Их громкий смех привлек внимание пегой, как трясогузка, кобылки, которую вел под уздцы какой-то парень. Фыркнув, она игриво встряхнула головой и затанцевала на месте. Еще минута, и она должна была бы успокоиться, но парень хлестнул ее по голове поводьями, громко при этом выругавшись. Тут-то все и началось. Завизжав от злости и обиды, кобыла метнулась в сторону и поднялась на дыбы, а парень судорожно вцепился в оголовье уздечки. Затем кобыла всей тяжестью обрушилась на черного жеребца Дамнорикса, который тоже завизжал, дернул веревку и, взбрыкнув, укусил лошадь за холку. На мгновение все смещалось в едином водовороте.

Вортрикс, вне себя от бешенства, пытался утихомирить все еще сердитого отцовского жеребца.

— Дурак ты, и больше никто! — крикнул он парню со злостью. — И кто только подпускает таких к лошадям?!

Вдруг кто-то закричал:

— Она вырвалась!

Дрэм увидел над собой вздыбившуюся лошадь и, прыжком увернувшись от занесенных копыт, схватил ее за уздечку.

— Все, я держу ее!

Еще несколько минут борьбы, и он, обливаясь потом, заставил кобылу опуститься на четыре ноги. Она стояла, все еще дрожа, но уже совсем покорная. Пока мальчики, тяжело дыша, смотрели друг на друга, кобыла, тряхнув головой, стала шарить мордой по груди Дрэма.

— Кто тебя учил бить по голове испуганную лошадь? — спросил Дрэм.

Парень вскинул подбородок:

— А кто ее напугал? Разве не вы галдели у нее под носом, как стая молодых дятлов на дереве?

— Она была в полном порядке, пока ты не вздумал бить ее поводьями.

Парень побагровел:

— Я не нуждаюсь в твоих советах. Еще не хватало, чтобы ты учил меня обращаться с лошадьми.

Он почти вырвал уздечку из руки Дрэма, стараясь, однако, не испугать еще раз резким движением кобылу.

Дрэм рассмеялся:

— А по-моему, как раз не мешало бы, чтоб тебя кто-нибудь поучил обращаться с лошадью.

Он повернулся и поглядел на своих братьев по копью.

У него за спиной, где собралась небольшая толпа любопытных, раздался смех, и мальчишеский голос произнес:

— Ты сполна получил, Кунеда, и, надо сказать, по заслугам. А теперь уходи. И не вздумай затевать драку здесь во время тризны, не оберешься потом неприятностей.

Инцидент был исчерпан: все кончилось так же внезапно, как и началось. И Дрэм больше об этом не думал. Он помог Вортриксу накормить и почистить отцовского жеребца, который никак не мог успокоиться, а затем они отправились обратно в лагерь, разбитый под самым Царским Чертогом.

В то время как они находились в загородке между внутренней стеной и валом, туман, тот самый, что днем шел от Большой Воды, незаметно прокрался Болотами и, поднимаясь все выше, будто призрак какого-то бескрайнего безжизненного моря, подошел вплотную к трехстворчатым воротам крепости. Когда мальчики дошли до открытого пространства посреди лагеря, туман неожиданно окружил их со всех сторон: он клубился прозрачным сырым дымом прямо от истоптанной земли, сгущаясь особенно плотно вокруг Царского Дворца.

Дрэму казалось, что вместе с туманом растет ощущение бесконечного томительного ожидания. Оно кончилось под вечер, когда царские воины с раскрашенными в знак траура охрой и углем грудью и лицами, вынесли из Дворца тело покойного Царя.

Дрэм с Вортриксом и остальными братьями по копью стояли, выстроившись, вдоль прохода, специально оставленного между Царским Дворцом и воротами, и смотрели, как сгущаются сумерки за спинами факельщиков и как превращается в золотой дым туман с моря, переваливший через запретный вал; они видели полуобнаженных жрецов, среди которых был и Мудир, а за жрецами шесть воинов несли останки Царя.

Тело было обернуто в плащ из волчьих шкур, но лицо оставалось открытым, откинутая назад грива волос горела, как факел, огненно-рыжим огнем. Лицо застыло в какой-то жуткой полуулыбке, и та же полуулыбка была на раскрашенном лице одного из воинов, несших тело Царя. Это был совсем молодой человек, с такой же ярко-рыжей гривой и таким же большим орлиным носом.

Дрэм понял, что перед ним отец и сын, хотя никто ему об этом не говорил, старый Царь и новый, вчерашний и сегодняшний.

Толпа вдруг дрогнула и стала раскачиваться в такт причитаниям, несущимся из дома. За телом Царя шли воины Царского Клана, ведя его любимых коней и собак, которые вместе с ним должны были уйти за закат. На веревке тащили жертвенных животных — быка, барана и черного ощетинившегося кабана. Вслед за царскими воинами двинулось племя — мужчины и Новые Копья, все в полной амуниции. Освещенные длинной вереницей факелов, они несли мертвого Царя из его высокого Чертога в туманные холмы и постепенно затихали за ними стенания женщин.

В полной темноте они пришли на священное место. Туман продолжал все время сгущаться, и Дрэм скорее ощутил, чем увидел там, вдали, справа, где обрывалась цепочка факелов, темную, поросшую кустарником громаду древнего могильника. Когда процессия огибала его по часовой стрелке, яркая огненная змейка вилась в темноте. Поднявшись на холм, все встали вокруг высокого погребального костра, сложенного на плоской, покрытой травой вершине, на которую воины опустили свою ношу. После того как были заколоты и освежеваны жертвенные животные, в хворост зарыли два огромных кувшина с медом и жиром. Теперь все было готово, Верховный жрец с золотыми рогами, символом Солнца, воздев руки, запел заклинания:

— Полуденное Копье, Повелитель Света, Повелитель Жизни, Повелитель Очищающего Огня, прими через огонь воина, чьи воинские дни окончены, охотника, которому больше не охотиться…

И пока он пел, сын Царя вышел на середину и, взяв факел из рук одного из жрецов, повернулся к костру и несколько раз ткнул его в хворост. А затем, когда огонь стал лизать сухое дерево, он швырнул факел прямо в середину огромного костра и, поставив ногу на торчащее из кучи полено, легко вскочил на вершину, рядом с темным запеленутым телом. На мгновение он, присев на корточки, застыл, обняв тело отца и склонив голову ему на грудь, так что в минуту прощанья их ярко-рыжие волосы спутались. Потом он спрыгнул на землю, весь в крови от освежеванных шкур, с искрами, тлеющими по краю набедренной повязки.

На рассвете угасающее пламя залили ячменным пивом и, когда достаточно охладел черный след от костра, собрали полуобгорелые кости Царя и, завернув их в кусок алого полотна, сложили в большой кувшин.