Литмир - Электронная Библиотека

У партизан пока не было точных данных о месте нахождения саперного батальона из дивизии «Мертвая голова». Поэтому решено было идти к тетке Антонины в Елизаветградку. К сожалению, партизаны не имели там надежных связей, однако они подробно охарактеризовали старост двух соседних сел – Цыбулево и Иванковцев. Было решено для начала направить в Елизаветградку цыбулевского старосту Никиту Герасимовича Петренко с заданием уточнить, проживает ли у Ефросиньи Стецко её племянница Антонина.

Через неделю Петренко вернулся. Ему удалось узнать, что Ерошенко действительно жила у тетки, но недавно эсэсовец Рихтгофен увез её на мотоцикле куда-то ближе к станции Знаменка. При отъезде она сказала тетке: Франц хочет держать её ближе к себе, а его часть находится в Знаменке. Скоро часть отправится в Германию и Франц возьмет её с собой. А пока она собиралась остановиться на квартире у кого-то из знакомых в селе Дмитровка. Это неподалеку от Знаменки, и Францу не надо ездить по дороге через Черный лес, где начали «пошаливать» партизаны. Немцы стали осторожными – на днях в Ровно убили двух немецких генералов[23].

Полученные сведения обязывали Кочкина поторопиться. Но тут возникла новая трудность. В Дмитровке старостой был дед Матвей Соловей, бывший кулак. По отношению к местным жителям он проводил жесткую политику, хотя иногда и помогал партизанам продуктами. Поэтому в Дмитровку решили послать старосту из Иванковцев Ивана Свиридовича Сенченко, которому партизаны вполне доверяли. Сенченко участвовал в русско-японской и первой мировой войнах, за солдатскую храбрость был награжден двумя Георгиевскими крестами. Нрав у него был крутой, мог при случае и дать волю рукам, считая, что делает это «в интересах пострадавших и нашего общего дела».

Итак, Кочкин и Груня отправились в Иванковцы на встречу с Сенченко. Сопровождали их три партизана. В Иванковцах гитлеровцы гарнизона не имели, но до села нужно было пройти около 30 км, где на каждом шагу «дядю» и «племянницу» подстерегала опасность. Кочкину и Груне пришлось даже вести за собой корову. По версии, они собирались подарить её старосте Сенченко – «крестному отцу» Груни, который якобы уезжает с немцами в Германию.

– Было около четырех часов дня, – рассказывал потом Михаил Андреевич Кочкин, – погода стояла ненастная, моросил дождь. Подойдя к дому старосты, я вошел без стука. У порога возле шестка возилась с чугунком женщина лет шестидесяти, а за столом в переднем углу сидел, как я понял, сам Иван Свиридович Сенченко. Я громко поздоровался и, не раздеваясь, прошел к столу. Староста и его жена с удивлением смотрели на меня. Спросил: «Вы Иван Сенченко, староста села?» «Кто такой и что надо?» – сердито произнес хозяин. Вместо ответа я снова задал вопрос: «Ну как, зуботычины односельчанам продолжаете давать?» «Даю, если они этого заслуживают», – не робея отвечал Сенченко.

Я снял мокрый брезентовый плащ, переложив парабеллум во внутренний карман пиджака, произнес парольную фразу: «Ну… тогда одевайте свои кресты». Несколько было оторопевший староста повеселел и ответил: «А я уже думал влепить вам пулю в лоб».

Иван Свиридович оказался гостеприимным хозяином, пригласил за стол, его жена быстро приготовила поесть. И хотя не было времени рассиживаться в гостях, Кочкин присел. Мало ли кто мог заглянуть к старосте, а тут, как говорится, обычное домашнее застолье. Первым делом Кочкин в основных деталях обрисовал задачу, с которой он прибыл к Сенченко. Объяснил, что с ним послана Груня, которую староста должен теперь выдавать за свою крестницу.

Сенченко отозвался о старосте села Дмитровка самыми нелестными словами.

– Нелюдимый, зверь, а не человек. Одним словом, кулак он и есть кулак, – подытожил Иван Свиридович. – Можно сказать, этот Матвей Соловей только со мной во всей округе нормально себя и ведет.

Вечером, когда стемнело, Кочкин и Сенченко привели в Иванковцы трех партизан и Груню, которые ожидали Михаила Андреевича в лесочке в километре от села. После ужина Иван Свиридович обстоятельно познакомился с похождениями своей новоявленной «крестницы», а рано утром следующего дня, в расчете застать Соловья ещё дома, они выехали в Дмитровку. Часом раньше из Иванковцев ушли партизаны на хутор Плоский. Этот тутор находился в километре от Дмитровки и примерно на таком же расстоянии от Черного леса. Немцы побаивались заглядывать сюда даже группами.

В Дмитровке Сенченко прежде заехал к своей куме Пелагее Трофимовне, оставил у неё Кочкина, а сам с Груней направился к деду Соловью. Он велел «кростнице», как посетительнице, подождать старосту у крыльца, а сам вошел к нему в дом. Соловей уже собирался уходить. Как было принято тогда у старост, Сенченко, переступив порог хаты, перекрестился на образа и тепло поздоровался с хозяевами. Матвей Прокопович был грустен и сказал то, о чем, видимо, давно думал:

– Ну вот и кончается наша служба у немцев. Скоро нагрянет сюда Красная Армия и висеть нам с тобой, Свиридыч, на березах – по соседству.

Сенченко сочувственно посмотрел на Соловья, и ему на какой-то момент стало жалко сверстника, потерявшего надежду на снисхождение от Советской власти. По-этому он сказал:

– Оно, конечно, всякое может быть. Но вроде бы вешать нас не за что. Хватит с нас и Сибири. Только я вот как рассудил. Бежать с немцами нам с тобой не следует. На чужбине-то ждет верная погибель.

Расспросив о цели приезда соседа, Соловей немного помолчал и сухо произнес:

– Твоя крестница, наверное, такая же шлюха, как и та, которую вы разыскиваете. Её на прошлой неделе привез в Дмитровку высокий молодой немец из СС и предупредил, что, если хоть один волос упадет с её головы, мне будет крышка. Немец на следующий день уехал, а она осталась жить у вдовы Петра Чмыря – Матрены, известной всей округе сводни.

Сенченко облегченно вздохнул:

– Вот давай и отведем мою крестницу к ней. Пусть обе и живут там, у Мотри.

– Ну нет, – ответил Соловей, – много чести. Растолкую ей, где живет Мотря, и пусть катится туда сама.

Минут через сорок Груня постучала в дверь хаты. Ей открыла женщина, неопределенных лет, полная, непричесанная, грязная, босая, несмотря на холодную погоду.

– Здесь живет Тоня Ерошенко? – спросила Груня, но женщина подозрительно осмотрела её с ног до головы и промолчала. – У меня письмо от родителей Тони. Уже больше двух месяцев таскаю с собой, не могу передать.

На лице женщины появилось что-то вроде улыбки:

– Заходи.

Встреча подруг была теплой. Они обнимались, целовались, беспричинно хохотали.

– Славу богу, наконец-то я тебя нашла, – радостно говорила Груня, и в её словах была большая доля правды.

Желая хоть как-то искупить свою вину перед Родиной, она искренне хотела помочь Кочкину. Груня отпорола подкладку пальто, вынула оттуда письмо и отдала Антонине. Та быстро прочла и забросала Груню вопросами: когда она была у родителей, как они живут, как она сама оказалась здесь.

Как ни готовили Груню чекисты, при последнем вопросе она заметно стала волноваться. Но Антонина поняла это волнение по-своему:

– Успокойся, – сказала она. – Теперь все твои муки позади. Чувствую, не случайно ты меня разыскивала.

– Угадала, – улыбнулась Груня. – Вся надежда на тебя. От Красной Армии ничего хорошего дожидаться не приходится, а уходить на Запад на своих двоих да без надежного покровителя рискованно. Правда, у меня недалеко от Кременчуга, в селе Иванковцы, живет крестный. Он уже два года там старостой. Вот побывала у него и попросила узнать, не проживает ли Антонина Ерошенко в Елизаветградке. Крестный посылал туда к тетке человека. Она и подсказала, где тебя теперь искать.

Пока подружки беседовали, хозяйка накрыла на стол. На нём появилась жареная картошка, сало, соленые огурцы и бутылка самогону. За завтраком шел разговор о женской доле. И когда тетка Мотря ушла доить корову, Антонина призналась, что она и сама имеет мало шансов попасть в Германию. Уже седьмой месяц Рихтгофен возит её за собой и всё только обещает поставить своё начальство в известность о намерении забрать русскую в Германию. Да и здесь, на Украине, старается поселить её где-нибудь подальше от своей части. Видимо, боится, что ему попадет от начальства за интимные отношения с русской.

вернуться

23

Видимо, имеются в виду операции, проведенные легендарным советским разведчиком Н.И. Кузнецовым 8 и 20 октября 1943 г., в результате которых один из фашистских генералов – Пауль Доргель был тяжело ранен, а второй – Ганс Гель – убит.

51
{"b":"242308","o":1}