Литмир - Электронная Библиотека

— Где же ты все-таки был? — спросила Наташа.

— Завтра открывается Шестой съезд. Знаешь, что меня особенно порадовало сегодня? Не менее половины совещания были рабочие и военные. А во времена Второго съезда рабочих социал-демократов можно было сосчитать по пальцам. А теперь в наших рядах все лучшее, что есть в русском: рабочем классе. Потому-то и верит нам, и идет за нами трудовая масса.

Он все более увлекался и минутами забывал, что перед ним только один слушатель — жена. Она угадывала: он счастлив, что его вновь, как и в далекие, вовсе неведомые ей времена, позвали туда, где определяется будущее, и ему чрезвычайно лестно это уважение товарищей. Она была рада за него, гордясь вместе с тем и собой. Ведь он говорил с ней как с товарищем, понимающим его заботы и мысли.

С того вечера их жизнь стала похожа на ту, какую они вели в первые недели после Февраля. Петя исчезал из дому утром, не предупреждая, когда возвратится, и появлялся лишь к ночи, чаще всего раздраженный, озабоченный, ушедший в себя. Заговаривать с ним определенно не следовало. Лишь однажды, на второй или третий день после открытия съезда, он в ее присутствии стал рассуждать вслух:

— Уму непостижимо, как можно было даже мысль допустить о явке Ленина на суд Временного правительства! Это значит обречь его на физическую расправу. Можно ли этого не понимать? Владимир Ильич очень метко назвал их «революционный» суд «юридическим убийством из-за угла».

И тем не менее день ото дня Петино настроение заметно менялось. Он приободрился и повеселел. Приходя домой, даже, бывало, что-то удовлетворенно насвистывал и напевал. А в четверг, возвратясь со съезда ранее обычного, достал скрипку и стал играть какую-то веселую мелодию. Она зашла к нему. Он опустил скрипку:

— Закончили, Наталья! Превосходный съезд! С сегодняшнего дня дело пойдет по-иному. Трепещите, господа!

Довольный, засмеялся и опять поднял смычок…

Как-то в перерыве между заседаниями Исполкома к Красикову обратилась девушка из канцелярии:

— Депутация солдат-фронтовиков хочет встретиться с одним из членов Исполкома. Но только обязательно с большевиком. Вы не подскажите, к кому бы им обратиться?

Он спустился на первый этаж, взял ключ от одной из многих пустующих комнат Смольного и позвал с собой солдат-окопников. Их было человек десять, сопровождаемых двумя офицерами. Солдаты шли за Красиковым, с любопытством глядя по сторонам. Когда оказались в комнате, Петр Ананьевич пожал всем руки, стараясь рассмотреть каждого из них. Ничего, кроме усталого безразличия, не увидел на их лицах. Зато младший из офицеров, совсем юный прапорщик с мальчишеским пушком над верхней губой, встретил взгляд большевистского депутата откровенно враждебно. Товарищ его, офицер более солидного и интеллигентного вида, посмотрел на Красикова равнодушно и отошел в сторонку.

— Какие, товарищи, у вас ко мне вопросы? — спросил, остановившись у залитого чернилами стола, Петр Ананьевич.

— Такое дело, товарищ большевик, — несмело заговорил пожилой солдат. — Такое дело… Водили нас давеча во дворец… этот… как его… Мариинский, что ль. С гражданином Некрасовым, братом доктора нашего, свели. Спрашиваем, как дальше будет? Ригу германец захватил и на Питер прет. А мы как сидели в окопах при царе, так и без его, все одно. Как было право расстреливать солдата, так и обратно есть. А патронов и снарядов и ране не хватало, и ноне недостает. Может, спрашиваем, без толку воюем? Объяснил нам гражданин Некрасов. Складно говорил. Дескать, надобно за Русь-матушку живота своего не щадить, спасать отечество от германца. Ноне, дескать, первейшее дело — это… как его… «порядок, жертвы и оборона». Кофеем нас потчевал, чашечки махонькие лакей подавал. Ничего не скажешь, красиво принял нас гражданин Некрасов, не погнушался нами, окопниками. На прощанье ручку подавал. А мы вышли от его да засомневались, с чем обратно-то ехать?

В помещении становилось нечем дышать. Махорочный дым и запахи пропитавшейся потом амуниции густо напоили воздух. То и дело хлопала дверь. Входили, задерживались на минутку депутаты и, не находя ничего любопытного, возвращались в коридор. У каждого из них было немало подобных встреч. Больше того, что скажет солдатам Красиков, они сказать не могли, и больше того, что слышали они от других солдат, здесь им было не услышать.

Появился и Николай Дмитриевич Соколов. Он с минуту потоптался у двери и вышел. «Кажется, он хотел сообщить что-то важное, — мелькнула мысль у Петра Ананьевича. — Хотя… Что он мог сообщить?»

А разговор в прокуренной комнате между тем продолжался. Солдата поддержал его товарищ помоложе, с попорченным оспой лицом. Этот держался посмелее.

— Егор верно доложил, — бойко заговорил он. — Господин Некрасов он вот еще про что сказал: Советы, дескать, им больно мешают. Вот мы и засомневались — как так? В Советах-то кто сидит? Рабочие и солдаты, верно? Ежели они господам из Временного правительства не угодны, надо ли нам жизней не щадить? Ты депутат, ты нам растолкуй!

Окопники одобрительно загудели. Прапорщик — Петр Ананьевич успел заметить его быстрый взгляд — осуждающе посмотрел на второго офицера. Тот согласно кивнул в ответ. На его погонах Красиков рассмотрел эмблемы медицинско-санитарной службы. Это, оказалось, и был брат товарища министра-председателя Николая Некрасова.

— Видите ли, товарищи. — Петр Ананьевич старался не замечать нацеленных на него офицерских глаз. — По-моему, вы в общих чертах и сами до всего своим умом дошли. Вы отлично понимаете, что министрам Временного правительства, восстановившим смертную казнь для солдат и бросающим в тюрьмы рабочих, нет дела до ваших судеб, до ваших жен и детей…

— Скажи, товарищ, — перебил его рябой солдат, — чего вы тут думаете насчет того, чтоб войну кончать?

— Верно! Когда замирение выйдет?

— Долго ли еще в окопах сидеть? Солдаты заволновались.

— Я думаю, товарищи, вы все приветствовали революцию и свержение в России самодержавия. Но пока, как видите, сделано лишь полдела. Царь затеял войну. Прогнав его, трудовые массы имели в виду закончить кровопролитие. Никому из вас, к примеру, не нужна земля в Германии или, скажем, Австро-Венгрии. Я не ошибаюсь?

— Чего там? — отозвался один из солдат. — На кой ляд она нам? По домам бы быстрей, по деревням своим…

— А вот господа из Временного правительства, и тот же товарищ министра-председателя Некрасов, у кого вас чашечками с кофе лакеи обносили, никак не желают от царских планов отказаться и отступить от заключенных царем тайных договоров. Что им сироты и вдовы!

— Чего же делать? Скажи, товарищ, чего делать-то?

— Пока господа Керенские и Некрасовы не собираются думать о мире, подумать о нем следует вам самим. Каким образом? Сейчас есть лишь один путь — братайтесь! Перед вами такие же рабочие и крестьяне, как и вы. Они так же хотят мира.

— Да это предательство, измена, черт возьми! — Прапорщик все же не сдержался. Оба офицера вскочили и стояли, пребывая в затруднении, оставить ли солдат без присмотра с опасным большевиком и уйти или самим продолжать слушать его кощунственные речи. — За такие слова, — задыхаясь, выговорил прапорщик, — полагается… к стенке!

— Вы, гражданин прапорщик, не того, не больно. — Рябой солдат угрожающе шагнул к офицеру.

— Господа, господа… — Военный врач заволновался.

— Вы как хотите, — прапорщик брезгливо посмотрел на него. — А я здесь не останусь более ни минуты. Сделайте любезность, проводите меня вниз. Слушать тех, кто продает отчизну за тридцать сребреников, не желаю. А с вами, — повернувшись к Красикову, пригрозил он, и лицо его побелело от ярости, — нам еще придется встретиться. Русский народ не простит вам предательства, а я…

— Молодой человек, — усмехнулся Красиков, — офицеру следует уметь владеть собой. Мы вас не задерживаем. Вот дверь.

— До встречи! — Прапорщик щелкнул каблуками и, по-уставному повернувшись, прошагал к двери. За ним последовал врач.

66
{"b":"242300","o":1}