— Пятьсот… Четыреста… Триста… Двести… Высота сто пятьдесят метров. Показались гребешки волн внизу. Море. Серая, неприветливая вода. Георгий выдохнул воздух. Самолет в правом развороте, впереди виден берег. Вдруг отблеск сбоку. Ого! Трасса огня! С берега, с моря?.. Палят явно по самолету.

— Черт возьми! — прошипел Курбан. и, не мешкая, стал входить снова в облака.

До отчаяния было мерзко. Вывалиться на неисправном самолете из облаков у самой воды, чтобы тут же угодить под артиллерийский обстрел!

"Неужели немцы с подводной лодки? Или свои не узнали?" — Георгий стиснул зубы.

Опять на борту все затаились. Сразу прорвался в уши напряженный и низкий гул дизелей. Георгий выждал, когда набрали с грехом пополам пятьсот метров, и сказал Курбану:

— Командир, пройди так минут пять — семь и снова выходи под облака. К этому времени они будут от нас далеко.

Утро входило в свои права. Все такие же непроглядные облака стали светлее. По остеклению фонаря муаром расползалась расплющенная сырость. Минутная стрелка подошла к намеченной цифре, и Георгий нажал кнопку СПУ:

— Можно снижаться, командир. Пошли под облака.

— Понял. Начинаю снижение… Жора, смотри в оба! Докладывай высоту!

— Есть!

— Четыреста… Триста… Двести… Сто пятьдесят… Вижу землю. Под нами…

Он не успел произнести слово «лес». Мгновенно оценил: "Остаться в носу — быть раздавленным!" — и метнулся со своего места в центр фюзеляжа. Корабль стремительно снижался к макушкам деревьев, и опытный штурман сразу понял, что не успеет выровнять самолет. В силу чего корабль так «сыпанулся» вниз в последний момент, Молчанов знать не мог. Только Курбан и старший борттехник успели понять, что отказали один за другим еще два дизеля, не выдержав длительной напряженной работы.

Юркнув в центроплан, Георгий успел лишь вспомнить о бомбе, что зависла у них там, в чреве фюзеляжа: "Конец всем!"

Рубка корабельных сосен крыльями продолжалась, должно быть, секунд пятнадцать. Потом настала тишина. Ти-шипа — как сумасшествие. Что-то из небытия.

"Здесь я или в газообразном состоянии?" — подумал Георгий.

Но вот взглянул наверх, увидел Курбана: склонился на штурвал, недвижим. Глаза закрыты. Георгий потянулся к нему, тронул за ногу. Курбан открыл глаза:

— Мы живы?

— Никого не слышно.

— Скомандуй, Жора, кто цел, пусть выходят.

— Э-гей!.. Отзовись, кто жив! Все из самолета! Первыми будто вылупились из-под крыла мотогондольные стрелки. Черные как трубочисты. Жуть, белки глаз да зубы. До чего ж прикоптили их за восемь с половиной часов дизели!

Через минуту выяснилось: все целы. Лишь одному придавило ногу. А так чепуха: ссадины, синяки.

Столпились поодаль, руки у всех дрожат, никак не прикуришь. Кое-кто уже успел затянуться. Смотрят с явным интересом друг на друга. Как с того света.

— А-а? Бомба-то, бомба!.. Пятисотка! Ну повезло!.. Не взорвалась!..

Под крыльями поваленные сосны. Нос фюзеляжа смят. На крыльях сверху, как маскировка: хаос веток, макушки сосен. За хвостом просека, бурелом…

— Ну чудеса! Живые все!.. Курбан сказал своему штурману:

— Надо точно определить местонахождение и сообщить командующему в Пушкин о выполнении задания и наши координаты. Бери с собой стрелка и отправляйся в ближайший населенный пункт, где попадется телефон. Действуй.

Молчанов со стрелком вышли на лесную тропу, она вывела их на проселок. И тут им повстречался крестьянин. Однако, завидев их, бросился наутек. Они за ним: кричат, что свои, что советские летчики, а тот бежит не оглядываясь.

— Откуда я знаю, что вы свои?.. Теперь и немцы маскируются под советских военнопленных. Ишь какие рожи чумазые, небритые!..

— Выходит, не поверил нам?

— И сейчас не верю… Бог знает, кто вы?

— "Кто, кто"… Говорят тебе — свои, русские. — Молчанов усмехнулся: — Ладно, считай, что ты нас арестовал и веди к ближайшему населенному пункту, где есть телефон.

Было еще раннее утро, когда они пришли к бывшей школе. На первом этаже — винтовки в пирамидках, солдатские койки. Дежурный сказал, что пост связи наверху. По узкой лестнице Георгий поднялся на второй этаж, увидел столик с телефоном, молоденького солдата в обнимку с винтовкой.

— Я штурман, майор Молчанов, из экипажа потерпевшего здесь аварию бомбардировщика. Нужно срочно доложить командующему ВВС, прошу связать меня со штабом.

— А что передать? Дайте текст.

— Пиши: "Экипаж Курбана задание выполнил. В результате отказа двигателей при возвращении потерпел южнее КПС[3] аварию. Жду указаний. Экипаж невредим, Передал Молчанов".

Телефонист стал связываться со штабом. Как и предполагал Георгий, это оказалось делом непростым. Телефонист без конца вызывал какую-то «Ладогу», а ему все мешала «Заря». Георгий сказал своему стрелку, чтоб тот отправлялся назад, к Курбану, и доложил обо всем. Сам решил дождаться здесь ответа.

— Слушай, товарищ, будь другом, — обратился он к телефонисту, — скажи, где можно немного отдохнуть?

Телефонист показал ему на комнату, в которой был диван. Георгий рухнул на него и тут же провалился в небытие.

Проснулся он от легкого прикосновения. Открыл глаза: не чудится ли? Девушка в белом халате — в этот момент ему представилось, краше он и не видел — держала его за руку. Серые глаза расширены.

— Вы живы? — спросила.

— А как же! Очень даже жив.

Георгий ощутил необыкновенную радость от прикосновения этих теплых, милых рук. Вспомнив почему-то о плитке шоколада "Золотой ярлык", что осталась от бортпайка, вскочил с дивана, протянул плитку девушке, сам смутился.

— Да берите же! Я в благодарность, что разбудили. Ей-богу, проспал бы сутки! — И, сообразив что-то, спросил вдруг: — А почему вы решили, что я мертвый?

— Вы — Молчанов? — спросила она, зардевшись. — Я.

— Меня послали уточнить вашу телефонограмму: там в конце сказано: "Экипаж жив, погиб Молчанов".

Молчанов получил срочное предписание явиться в Москву. В депеше из штаба ВВС было сказано: "Немедленно отправить штурмана Молчанова любыми средствами".

Георгий помчался на аэродром, но заводской Ли-2 ушел чуть раньше. Пришлось звонить Лебедеву. У того в голосе появился металл:

— Ищи любой попутный самолет и исчезай немедленно! Звонили опять из штаба ВВС: запрашивают — в который раз! — вылетел ли Молчанов?

Георгий вышел из барака летной станции на воздух. Беспокойство все больше овладевало им. Он счел, что в таком состоянии лучше походить, и направился вдоль линейки новых, ночью выведенных из сборочного цеха пикирующих бомбардировщиков Пе-2.

"Хороши "пешки"!" — разглядывал их с восхищением Георгий.

Пе-2 выделялся удивительной гармоничностью форм: круглый, заостренный с носа и особенно к хвосту фюзеляж заканчивался разнесенным хвостовым оперением, с овальными «шайбами» килей по концам стабилизатора; по бокам отлично остекленной кабины летчиков, на задористом крыле моторы в снарядоподобных гондолах. Молчанов шагал неторопливо вдоль длинного ряда блестящих свежим лаком и источающих сильные запахи красок и масел «пешек». Во втором ряду за ними возвышались хребты ТБ-седьмых. Гудят моторы, деловито снуют люди у машин. Вздымая пыль, очередная «пешка» круто разворачивается, чтоб вырулить на старт. Трудовое утро летно-ис-пытательной станции авиазавода набирает силу.

Облака!.. Среди них он прожил часть жизни… Каких только не видел, какие не кромсал крыльями за годы летной работы… Самые красивые, конечно, кумулюсы-нимбусы- высоченные, в несколько километров башни. Снизу синие, будто густые, а чем ближе к солнцу, тем ослепительней в своей оранжевой белизне. В любых облаках непроглядно, мрачно, сыро, но во многих случаях сравнительно спокойно… А в нимбусах беспрестанно кипит работа, как в мельничных жерновах. Здесь потоки могут терзать самолет, как вихрь терзает клок газеты.